– Сынок, – говорит отец, – будь осторожен, тебя хотят убить. * * * Прошло время. Наступил 1974 год, обычный год. Я жил возле бабушки Муси, слушая ее рассказы и наставления. Отца видел только по выходным. С раннего утра до позднего вечера он был на работе, часто уезжал в командировки. А Муся была тяжело больна, редко вставала с постели, а я с радостью нянчился с ней. В один из дней она зовет меня к себе, к постели. – Внук, – говорит она, – слушай меня внимательно и не перебивай. Я утвердительно кивнул головой. – Запомни сам и передай потом своим детям. Никогда, ни при каких условиях не женись на армянке. Ты запомнил? Я утвердительно кивнул головой. Лето в Грозном долгое, начинается в середине мая и длится до середины, а то и до конца октября. Осень начинается сразу, неделями идет мелкий дождь, небо залито свинцом, так что ни о какой улице мечтать не приходится. И такая погода может стоять вплоть до Нового года. Это утро ничем не отличалось от предыдущего, дождь льет, и поход в детский сад отменен. Я доволен и кручусь на кухне возле Муси. – Ну чего мешаешься, – ворчит бабушка, – иди лучше приведи себя в божеский вид. – В какой вид? – не понял я. – В божеский. Я ушел в ванную, умылся, поправил неуправляемую челку и вновь появился на кухне. – Ба, ну теперь у меня божеский вид? – Турок ты африканский, – улыбнулась она, – вот бери свой изюм и иди смотри в окно или поиграй. Я пристроился в спальне у окна. Дождь. Редкие прохожие, редко проезжающие машины… и вдруг гул. С севера на низкой высоте в сторону нашего дома летят два боевых самолета с большими красными звездами на крыльях. Вот они уже над домом, и чтобы видеть их полет дальше, я бегу на лоджию в зале. То, что я увидел, повергло меня в шок. Наши самолеты стали сбрасывать бомбы на соседние дома и на дом, в котором жил мой детсадовский друг Виталик. Я влетаю к Мусе на кухню: «Ба, наши самолеты со звездами наш микрорайон бомбят!» Муся посмотрела в окно, а потом на меня: «Вот придет отец с работы, скажу ему, чтобы он запретил тебе по вечерам столько смотреть телевизор и эти идиотские новости». Сказано – сделано. Лет через пять отец получил новую большую квартиру в поселке Ташкала. К тому времени он уже был замом генерального директора одного крупного нефтеперерабатывающего объединения. Моя жизнь мало чем отличалась от жизни сверстников: школа, музыкальная школа, спортивная секция. Настало лето, каникулы, и я решил первую неделю каникул просто балбесничать – спать, читать и слушать музыку. Утро. Отец ушел на работу и вдруг звонок, скромный-скромный. Друзья? Звонить еще рано, да и трезвонят они не так. Открываю дверь. Стоит старая цыганка и просит о помощи. Ладно, думаю, не обеднеем. Отрезал ей хлеба, насыпал сахара и дал немного мелочи. – Мальчик, у тебя будет жена, и звать ее будут Валентина, – сказала цыганка и ушла. Наступил 84-й год. Где-то в мае, перед самым днем рождения, мне стало нехорошо: опустились руки, в голове пустота, на душе тревога, и с каждым днем становилось все хуже и хуже. «Переходный возраст или влюблен в кого-нибудь», – услышал я случайно разговор отца с его новой женой Татьяной. А чувство тревоги с каждым новым днем только усиливалось. Я стал бояться засыпать – постоянно снились горы трупов, разрушенный город, повешенные горцы. Как-то я не выдержал и подошел к отцу, сделал спокойное лицо и очень мягко, зайдя издалека, подвел разговор к переезду из Грозного. Отец также спокойно ответил отказом. После этих слов я скис окончательно. Прошло время, которое лечит, я успокоился, окончил школу и уехал учиться в Ригу. Учеба не пошла с первого дня – мне это было не интересно. Моя мечта поступить в университет, чтобы в дальнейшем стать учителем русского языка и литературы, рухнула, как только я посмел заикнуться об этом в кругу семьи. «Мужчина в первую очередь должен быть технарем», – сказал отец. Так, с горем пополам, с тройки на двойку, я окончил первый курс училища. И сразу две новости: телеграмма из дома – «Поздравляем с рождением брата». О боже, у меня есть брат! Я сиял всеми цветами радуги. И новость номер два – повестка из военкомата. Все понеслось и поехало: учебка, присяга, веселые приключения, классные ребята и никаких страшилок типа дедовщины. Несколько раз присваивали звание младшего сержанта. Столько же раз разжаловали, пару раз сидел на гауптвахте. И вот я дед, вся служба которого стала состоять из игры в футбол – солдаты против офицеров на тушенку; и уроков игры на гитаре. И все бы ничего, но в один из дней мне стало очень плохо. Недолго думая, подошел к командиру нашей роты, объяснил ситуацию и был, с легкостью, отправлен в больницу ближайшей большой деревни. Врач, пожилая добрая тетя Надя, всего послушала, всего пощупала, понять ничего не может, а у меня полуобморочное состояние. Быстро переодела меня в пижаму, довела до койки и уложила. К вечеру стало весьма паршиво, а в голове закрутилась одна и та же мысль – ну вот и все, кажется, даю дуба. Пришла тетя Надя, сделала укол и я уснул. Утром встал как ни в чем не бывало, хорошее настроение и все такое. Приговор тети Нади был прост: в армии мне делать нечего, надо лежать и отдыхать. После обеда пришел проведать меня сослуживец. Сидим на скамейке больничного дворика, о чем-то беседуем, но чувствую, что-то он недоговаривает. Тут открывается дверь, и на крыльцо выходит Она… Мы медленно встали с открытыми ртами. Пришли в себя только тогда, когда на крыльце появилась маленькая рыжеволосая девочка. Она взяла ЕЕ за руку и сказала: «Мама». Но окончательно я пришел в чувство, когда узнал, что вчера в часть пришла телеграмма: «Умерла мама тчк отец». Умерла вторая жена. * * * Закончилась служба. Я отметился дома и уехал к ней. Ее родня приняла меня в штыки, но мы держались как могли. В конце концов решили накопить денег и уехать из Союза. Жить становилось все тяжелее и тяжелее. У нас родилась дочь, а семейная жизнь была на грани развала. Нужно было что-то менять, и тут в газете читаю – Псковская область, дом, участок, подъемные, нетель… Подписываем договор с колхозом на откорм сорока бычков. Откормили, получили хорошие деньги. Девочки растут на свежем воздухе и молоке. Я хватаюсь за все подряд – пасу колхозное стадо, работаю скотником, работаю на мельнице, приобретаю самогонный аппарат… А тут новая волна – разрешили создавать фермерские хозяйства. Так, после всех юридических процедур, я становлюсь фермером. Тридцать два га земли, две коровы, телята, поросята, трактор, две машины, денег куры не клюют. * * * Она появилась дома поздно вечером. На мой вопрос, где она была, тихо и спокойно ответила, что ездила в райцентр и сделала аборт. В это мгновение у меня в душе умерли к ней все чувства. Стали просто жить в одном доме. В стране перемены, все рушится, полки пустеют, но нам эти повороты не страшны, живем на зависть всей деревне. Вечером включаю телевизор, смотрю новости: Республика Молдова решила войти в состав Румынии, но левобережная часть республики – Приднестровье – воспротивилась. Начались боевые действия. В Тирасполь и Дубоссары приехали первые добровольцы из России. Вот он, момент истины. Собираю сумку, предупреждаю ее, что еду на пару месяцев, и еду на попутке на вокзал. На войне как на войне. Получаю два ранения и контузию. Готовят к операции. Через каждые шесть часов колют наркотик. Идет вторая неделя, операции нет. Понимаю, что стал уже наркозависимым. В конце концов настал день операции, я на столе, зажигаются лампы. Поехали. Сколько времени прошло с начала операции, не знаю, но понял сразу – я умер и душа моя на том свете. Такой радости и такого счастья я никогда раньше не испытывал. Мне хочется подниматься все выше и выше, но что-то упорно тянет меня вниз, и вот я на границе двух миров. Вижу внизу свое тело, если это можно назвать телом, и ору благим матом на всю мою вселенную. В переводе на литературный русский это звучало так: «Я не хочу возвращаться в этот мир, в эту жизнь. За что?» Потом я открыл глаза. Колоть по полной программе продолжали дней десять, а затем с каждым днем все меньше и меньше. Настал день, когда уколы закончились. Наступил ад. Я просил, умолял, предлагал огромные деньги – все впустую. Сколько дней продолжался этот кошмар, сказать точно не могу, но однажды я проснулся утром, посмотрел в окно и улыбнулся. Светило солнце, пели птицы – закончилась ломка. А дня через три я был выписан и поехал домой. Она уже жила с каким-то трактористом, дети смотрели волчатами. А потом поезд, и я снова в своей роте. Еще пара месяцев войны и все – Победа! И я участник Парада Победы. После парада спустился к Днестру и умылся. Что делать дальше? Я поехал домой со своим боевым другом. Она уже жила с дагестанцем, превратив дом в аул. Девочки смотрели на меня как на пустое место… И о чудо! Ранним воскресным утром я услышал стук в дверь. На пороге стоял сослуживец. – Собирайся, тебя ждут в Питере, – сказал он. Так первый раз в жизни я оказался в Северной Пальмире. * * * Серый человек. Он возник в моей жизни, как черт из табакерки. Монолог был таким-такого-то числа, такого-то месяца, в Красной Поляне состоялся съезд племен и кланов Северного Кавказа. Особым гостем был генерал Дудаев. Настроены были враждебно к России. Требуется срочно тренировочная война для сплочения народов, приобретения боевого опыта и т. д. Через некоторое время, как по взмаху волшебной палочки, в Абхазию входят грузинские войска, а с севера, горными тропами, идут отряды из Чечни, Кабарды и т. д. У меня первая мысль: значит, едем помогать грузинам. Но все оказалось иначе, ехать нужно именно к абхазам. Все русские команды из бывших афганцев и ветеранов спецназа ехать отказались. Вся надежда на нас. На пафос я не клюнул, но твердо уяснил одно: при братании джигитов мне надо быть где-то совсем рядом. Никому из ребят об этом разговоре не сказал ни слова, а на душе было одно – горячо, совсем горячо. Это мой единственный шанс поквитаться за все. Еще в далеком детстве бабушки сделали две книги для меня настольными и сами почитали их, как мусульмане Коран, – «Тихий Дон» и «Хаджи-Мурат». О последней книге я слышал по поводу и без него. – Читай. Там написано о твоем прапрадеде, наместнике Кавказа, графе Воронцове. Конечно, я читал и ту и другую не раз. Но покорила меня другая книга: «Денис Давыдов». Биография, мемуары, его стихи и стихи о нем. Как я хотел в детстве прожить такую же яркую жизнь гусара-поэта. Хоть я и родился в День Пионерии, в День Первых, пионером был не ахти каким, а комсомольцем еще хуже. Вспомнил один день из детства – то ли мне тогда что-то почудилось или увиделось, я закрылся в ванной, включил посильней воду, о чем-то крепко, но недолго подумал и сказал: «Решено. Я готов прожить жизнь Иисуса, но на одном условии – без креста и гвоздей». * * * Абхазия в переводе на русский язык Страна Души. Красота дивная: море, пальмы, горы, всем известные курорты. На войне как на войне. Штурмуем и освобождаем населенные пункты, делаем успешные рейды в тыл, геройствуем на море. Республика наполнена журналистами. Кругом снимают на видео, берут интервью. Так в один солнечный день нашу группу находит посланник от командира чеченского отряда и предлагает на сказочных условиях влиться в их отряд. Чувствую – началось. Мы деликатно отказались, сердечно поблагодарили и откланялись. Меня тогда остро интересовали две фигуры – командир чеченцев и командир кабардинцев. Слушал о них все. Соответственно, ни для кого из них не было секретом, что я из Ташкалы, 10 классов образования, бывший фермер с Псковщины, а бывшая жена родом из Кабарды. Также знали, что мой отец с младшим братом, как и все русские, пытается выехать из Грозного. Я верю, что жизнь предоставит мне тот один-единственный шанс, нужно только набраться терпения. Терпи, казак, атаманом станешь, повторял я слова бабушек. А от себя добавлял: терпи, атаман, рыцарем станешь. Кем должен стать терпеливый рыцарь я ответа не нашел. Война шла своим чередом, я ждал свой выход, и тут, как в театре, глубоко в душе прозвенел звонок. Появился гонец из штаба – наша группа идет в сопровождении морского десанта далеко в тыл врага. Десантная посудина с откидным верхом загружена под завязку: танк, две машины с боеприпасами и топливом, бойцы, медсестры – кто где, не разобрать. Да нам это и ни к чему, мы только сопровождаем. Просто морская прогулка. Вышли с наступлением темноты, конец октября, кутаемся в бушлаты, жмемся друг к другу. До места высадки остается миль пять. Времени час или два ночи. Поднимается волна. А у нас ЧП – накрылся один из двух двигателей. На одном никуда не уйти. Капитан докладывает о сложившейся ситуации. Из штаба команда: с рассветом придет катер за десантом. Нормально, думаю, прогулялись. Утро. Нас кидает уже не на шутку, тошнит и мутит всех. Удары волн становятся все сильнее и после очередного удара у посудины отрывается нос. Танк и машины наполовину затоплены. В конце концов появляется катер, происходит погрузка десанта и он уходит на север. Что нам оставалось делать? Сидели под дождем и смотрели на все четыре стороны. Я уже собирался спуститься в каюту, как на капитанском мостике появился командир кабардинцев. Он с пятью своими бойцами решил остаться с нами. А глубоко в душе прозвенел второй звонок. Горячо, очень горячо. Спустился вниз, прилег, стало легче, и я уснул. Подпрыгнул, точнее, подлетел, с ребятами от воя сирены «боевая тревога». Вот мы уже на палубе, занимаем места у пулеметов. Я стою за танком и просто держусь правой рукой за трос. Левая рука была ранена в Приднестровье – перебиты сухожилия на пальцах. С операцией на руке все никак не срасталось, вот и воевал вторую войну одной рукой, как-то наловчился. Со стороны гор появились две цели, «Сушки» грузинских ВВС. В небе раздался жуткий треск – самолеты переведены в боевой режим, и через пару секунд в нас полетели две ракеты. Волна подняла нас, и ракеты прошли под судном. «Сушки» на бреющем полете в метрах пятидесяти от нас. Отделяются и летят в нас две авиабомбы. Волна опускает нашу посудину, и бомбы уходят на глубину в четырех метрах от борта. Где-то глубоко раздаются два взрыва и над водой появляются два тонких черных столба дыма высотой с трехэтажный дом. Самолеты уходят на второй круг. Скорость очень большая, соответственно они делают большой многокилометровый вираж. Второй заход со стороны гор. Картина повторяется. Пуск ракет – волна нас поднимает. Следом отделяются две бомбы – волна нас опускает. Сказать, что мы стояли на палубе зелеными, значит не сказать ничего. Мы стояли стеклянными, прозрачными. Сколько мне тогда было? Двадцать четыре с хвостиком, остальные ребята примерно ровесники. Пилоты делают вираж еще больше, с целью зайти на нас со стороны моря. Видимо, решили сделать последнюю, третью попытку и возвращаться домой. Вот и все – конец кино, гореть в солярке не хотелось, быть разорванным на атомы тоже. Поэтому я решил спуститься в каюту и при попадании ракет в судно надавить на спусковой крючок автомата. Не успел толком присесть, как в проеме появился наш боец и буквально вытащил меня на палубу. С запада под тоннами туч приближались две точки. Не знаю, что со мной произошло, но в голове всплыл детский грозненский анекдот и я что есть мочи заорал: «Абдулла, поджигай! – Не могу. – Почему? – Ибрагим спички обоссал». Первым захохотал снайпер нашей группы, дальше смех перекинулся на всех. Я повернулся к командиру кабардинцев: «Ибрагим, это старый детский анекдот, не обижайся». В этот момент нас словно осветил мощный прожектор. На северо-западе в тучах образовалась огромная дыра, в которую светило солнце. В следующее мгновение в эту дыру влетели две точки. «Наши!» – заорали все. Грузины взяли резко вправо и нырнули в тучи. Началась погоня. Тут я понимаю, что только темнота спасет нас. Из последних сил, заглушая шторм, я проорал: «Солнце… твою мать, садись!» То, что произошло дальше, повергло всех, в том числе и меня, в шок – солнце рухнуло в море. Мрак. Вскоре появился буксир, и с третьей попытки им удалось добросить до нас канат. – Как нашли нас? – крикнул капитан. – По черным столбам, – ответили с буксира. Как дошли до Пицунды, не помню. Помню немного: слабоосвещенная комната, в рот вливают стакан спирта, раздевают, делают массаж, одевают и сажают за стол. Спирт не действует. В руки суют какую-то красивую бумагу, но глаза отказывают и буквы расплываются. Бумагу берет в руки какой-то очень важный чин, но то ли спирт подействовал, то ли усталость… Спасибо каким-то родителям, за что, от кого? – Это похоронка на тебя, – улыбнулся чин. Зато сколько хороших слов о себе услышал. А что же Ибрагим? Где-то примерно через час от него пришел посол и пригласил меня одного к его столу. За столом сидит Ибрагим, а вдоль стены близкий круг своего командира – бравые парни, которых не было с нами. Он ждал от меня традиционного вступления. Я сел за стол молча, и наши взгляды встретились. «Ну что, Ибрагимушка, так кто из нас будущий наместник Кавказа?» – молча смеялся я. Чокнулся молча, выпил чачу до дна, сказал «спасибо» и ушел. Больше наши пути на войне не пересекались. Третий звонок. Сказать, что стало горячо, значит не сказать ничего. На войне как на войне, а она учит быстро. Город Гудаута, там находился Генштаб Республики. Оцепление, спецпропуска. Какими-то правдами-неправдами узнаю, что готовится операция, в которой участвуют чеченцы, кабардинцы и абхазы одновременно. Сразу вспомнил серого и оргвывод: другого такого момента больше не будет. Что делать? Никаких зацепок и вариантов: где, когда, как слить грузинам эту информацию. Тупик. Вечером спускаюсь на первый этаж пансионата, в котором нас разместили после перелета из горного района, где мы несколько месяцев просидели в окружении. Дикие, голодные, грязные, мы прилетели на Большую землю. Оттягивается кто как может. А тут подходит ко мне молодой паренек– абхаз, белокурый, светлоглазый. – Ора, брат, – говорит он, – твои парни продали мне автомат за двести баксов, а он не стреляет. Вспомнил я тот автомат – просто сбит боек. В слесарке такие бойки меняют за пять минут. И только я открыл рот, как сразу прикусил язык. Вот он, шанс, и другого не будет. – На, бери мой, – и отдаю парню свой. Минут через пять по лестнице спускаются те, кто остался в живых из нашей группы. – Где твой автомат? – спросил командир.