Я грожу ему вслед кулаком – якобы за «бобра», а на самом деле просто от избытка разнообразных чувств, одно другого приятней, охвативших меня после его признания. Потому что, сколь бы противоречивые слухи ни ходили среди ближайших друзей о моих предпочтениях, ужасов я совсем не люблю. Стефан возвращается, с видом победителя потрясая пивной бутылкой и жестянкой, на которой нарисована пара крупных зеленых груш. – Все-таки удивительные вещи происходят в этом доме с напитками, – говорит он. – Крепкие исчезают буквально за пару часов, остаются только пустые бутылки. Я вот думаю, может, Кронос их с горя пьет? Заливает свое поражение на отдельно взятом участке реальности, над которым потерял власть? Пиво при этом, наоборот, умножается, достаточно купить пару бутылок и уйти на работу, к моему возвращению их будет как минимум пять, а то и полдюжины. А с сидром совсем смешно получилось: я-то покупал модный крафтовый, полусухой, с явственным привкусом тлена, который дают только старые бочки, и посмотри, во что он здесь превратился! Старый добрый Kiss, почти грушевый лимонад. – Так даже лучше, – улыбаюсь я, отбирая у него банку. – Нефиг сидру прикидываться суровым модным напитком, он и есть почти лимонад. Легкомысленное летнее пойло для временно впавших в детство изнеженных городских забулдыг. За то и люблю. – С тобой никогда не угадаешь. Думал, будешь плеваться. А ты только рад. – Я еще больше обрадуюсь, если выдашь мне одеяло. Погода у тебя во дворе – чистое счастье, но не для того, кто с утра оделся так, чтобы выжить в плюс тридцать два. Стефану, конечно, лень возвращаться в дом за одеялом. Поэтому он вытаскивает из-под стола тонкий оранжевый плед, такой достоверно влажный от утренней росы и облепленный сухими травинками, что даже мне начинает казаться, будто плед валялся в саду под столом как минимум со вчерашнего вечера, а не возник из небытия секунду назад. В этом весь Стефан: в его исполнении всякое чудо, от пустякового, вроде моего одеяла, до фундаментальных, преобразующих мир, столь органично вписывается в реальность, что не только любой случайный свидетель, но и само мироздание легко согласится: так было всегда. – Ну что, обрадовался? – ухмыляется Стефан. – А теперь слушай. Я позвал тебя в гости не только потому, что не знаю, куда девать этот ужасный сладкий грушевый сидр, а выливать все-таки жалко. Есть и другая причина. Вот прямо сейчас, пока мы тут прохлаждаемся, мои коллеги с Изнанки в срочном порядке уводят из города все свои Мосты. Он говорит так небрежно, посмеиваясь, как обычно рассказывают о безобидных проказах соседских детей, поэтому до меня не сразу доходит смысл его слов. Я сперва открываю жестянку, делаю жадный глоток и только потом, поперхнувшись, переспрашиваю: – Что?! – Что слышал. Ребята убирают Мосты. Только не вздумай говорить, что они идиоты: это была моя идея. А я терпеть не могу критику. Чего доброго, затаю зло, буду вынашивать планы мести, настраивать против тебя ближайшее окружение, предательски клевеща за спиной. Оно тебе надо? Лично мне – нет. – Спасибо, что предупредил, – говорю я. – А то сперва собирался бестактно спросить, чего такого прекрасного они там нанюхались, и нельзя ли остатки этого зелья отобрать у них навсегда и утопить в болоте? Но теперь сразу стало понятно: гениальная же идея! Пусть нюхают дальше, на здоровьичко. Действительно, ну их к лешему, эти Мосты. Кривлялся бы еще и кривлялся, но на этом этапе у меня внезапно включается аналитический ум. Понятия не имею, зачем он нужен в моем нынешнем положении, но как вмонтировали в башку при рождении, так до сих пор там и болтается. Иногда даже вполне неплохо работает – вот, например, сейчас. – Это из-за того парня, самоубийцы с набережной? – спрашиваю я. – Чтобы больше никто ничего подобного не выкинул? Очень мило с их стороны поберечь мои нервы. Я чуть не поседел, когда понял, кто это такой красивый тут у нас умирает. И какие интересные инфернальные последствия это событие может возыметь. – Соображаешь, – кивает Стефан. – Хороший вышел бы Мост, ничего не скажешь: на одном конце наша зыбкая Изнанка, а на другом вместо смутной тоски о неведомом доме – скверная, трудная, одинокая смерть отчаявшегося безумца. Счастье, что ты его учуял. Кстати, совершенно не представляю как. Потому что я – нет. Хоть и ждал чего-то подобного примерно с середины весны. Не какого-то конкретного события, просто чувствовал, что надо быть настороже. И все равно, как видишь, проморгал. – Да я тоже не то чтобы вот прям учуял. Просто как раз недавно догадался развесить Сети Счастливых Случайностей в той части набережной, откуда хорошо виден маяк. Был уверен, это как-нибудь интересно сработает. Ну, оно и сработало – я сам в нужный момент мимо шел. Хотя от меня толку было, прямо скажем, немного. Зато подружку привел. И уж она как следует разобралась. – Интересная у тебя подружка. – Да не то слово. Девчонка – огонь. И нервы железные. Я бы на ее месте давным-давно чокнулся… – Завидовать нехорошо, – строго говорит Стефан. – Ты и так распрекрасно чокнулся на своем. А девчонка правда отличная, мы все теперь ее должники. Только с начала этого лета уже как минимум второй раз наши задницы спасает. – Второй?! – Первый был, когда ты с ней познакомился. Если бы горемычное существо, которое она в тот раз провожала, юный будущий всемогущий не вернулся домой после короткого поучительного кошмара, которым ему показалась здешняя жизнь, нам бы его родня такое устроила – ты представить не можешь. И хорошо, что не можешь. Ты молодой и нервный. Не надо тебе это представлять. – Ты серьезно? Стефан пожимает плечами – дескать, когда это я тебя обманывал. Я могу хоть сейчас навскидку припомнить пару сотен случаев, но не стану. Потому что и сам понимаю: он привирает только по мелочам, да и то исключительно ради их немедленного овеществления. У Стефана в этом смысле не забалуешь: как скажет, так оно сразу и есть. Поэтому я просто допиваю сидр, ставлю пустую банку на землю и говорю: – Ладно. Значит, нам повезло гораздо больше, чем я думал; это лучше, чем если бы наоборот. А что теперь будет с нашей Изнанкой? Как они станут выкручиваться? – Да отлично они выкрутятся, – ухмыляется Стефан. – Им для этого даже руками ничего делать не надо, пока в нашем городе есть такое горькое горе… я имею в виду, такое удивительное явление природы, как ты. Маяк вы с приятелем уже раскочегарили так, что волосы дыбом. В смысле любо-дорого поглядеть. Сам же недавно проговорился: хочешь, чтобы наши горожане тосковали, сами не зная, о чем, о несбывшейся тайной далекой родине… – Мало ли, чего я хочу. Надо еще, чтобы оно у меня получалось. – У тебя получается, – серьезно говорит Стефан. – Просто отлично у тебя получается. Число ваших с Тони жертв, которые видели синий свет маяка, и теперь потерянно бродят по городу в поисках не то тайной родины, не то лестницы в небеса, на худой конец святого Грааля, забыв о текущих делах, зато вспомнив о том, что у них есть живая душа, уже исчисляется сотнями. Хочешь сказать, ты не знал? Отрицательно мотаю головой: – Думал, в лучшем случае, пару человек зацепило. И считал, что это отличный результат – для начала-то. – Сколько мы знакомы, до сих пор удивляюсь, как тебе удается недооценивать свою силу, будучи при этом нахалом и хвастуном, каких свет не видывал – на словах. Пожимаю плечами. Хотя, конечно, подмывает назидательно сказать: «Такова моя демоническая природа». Но эту шутку Стефан от меня уже слышал. Долдонить одно и то же по всякому поводу – великий грех. – Так что просто не останавливайся, – говорит Стефан. – Продолжай в том же духе. Забудь, что я говорил тебе раньше, когда просил не сводить с ума всех подряд – дескать, не каждому такое счастье по плечу. Оно им может и не по плечу, но ничего не попишешь, пусть сами справляются. Нам теперь потребуется много, очень много первосортной невыразимой тоски. Все-таки целых восемьдесят Мостов придется заменить, а они тоскуют не то чтобы по совсем уж неведомому. А по совершенно конкретному месту, о котором забыл их ум, но тело-то помнит. Очень хорошая, плотная разновидность тоски, нам и не снилось. Но ничего, количеством возьмем… Не выдержав – а кто бы выдержал, когда удача сама идет в руки? – перебиваю: – Ну так это просто решается. Достаточно открыть еще хотя бы десяток Путей в местах, подходящих для праздных одиноких прогулок. Будет потом о чем вспоминать некоторым… ладно, предположим, телам. Стефан смотрит на меня своим фирменным яростным взглядом, от которого всему живому положено навалять в штаны, но я обычно все же воздерживаюсь. И не потому что такой уж великий герой, даже не в силу строгого воспитания, просто у меня, как говорят в подобных случаях, есть позитивный опыт. Он регулярно так на меня смотрит и при этом еще ни разу толком не убил. С Путями, о которых я говорю, все сложно – это точка зрения Стефана. И одновременно очень просто – так думаю я. Речь всего-то о тайных Путях, соединяющих наш город с неведомым – не только с собственной Изнанкой (хотя в первую очередь все-таки с ней), а вообще с любым неведомым, какое случайно окажется поблизости. Одна из самых удивительных правд о Вселенной, которая до сих пор с трудом помещается в моей довольно большой голове – она не представляет собой жесткую конструкцию, все элементы которой закреплены на своих местах, а постоянно тасуется, как карточная колода. И никогда заранее не угадаешь, что вот прямо сейчас окажется рядом с нашей реальностью: другая такая же, похожая на нее как две капли воды, или, напротив, настолько чуждая человеку, что любой дружеский привет оттуда может сдуру показаться абсолютным злом или вообще недолговечная иллюзия-однодневка, чья-нибудь фантазия, тайный страх или сон – таких во Вселенной бесконечное множество, исследовать их невероятно интересно, но все же, пожалуй, не стоит, потому что объект изучения может исчезнуть вместе с отважным исследователем буквально в любой момент. В общем, Пути, если они открыты, могут вести куда угодно и одновременно откуда угодно к нам неведомо что приводить. Поэтому Стефан предпочитает держать большинство Путей на запоре, оставляя нараспашку необходимый для оживления атмосферы минимум, редко больше полудюжины одновременно: все-таки его основное занятие – охрана границ. Пограничному городу вроде нашего по статусу полагается иметь восемьдесят восемь Путей в неведомое, а уж сколько из них открыто, а сколько заперто, целиком остается на усмотрение городских властей. Я имею в виду, настоящих властей, то есть Стефановой конторы. Мэрия города Вильнюса при всем моем уважении тут не решает ничего. Стефан не то чтобы такой уж великий лентяй, просто трезво оценивает свои возможности: людей у него в Граничном отделе немного, потому что подходящих кандидатов в сотрудники трудно найти. И когда из открытых Путей на нас начинает сыпаться очередное неведомо что, ребята едва справляются. Причем есть у меня подозрение, что далеко не всегда. В общем, я понимаю позицию Стефана; я с нею даже вполне согласен – теоретически. А на практике так хочу, чтобы в городе стало больше открытых Путей, так жажду этого вселенского сквозняка, так нуждаюсь в живительном хаосе, наполняющем не только мою, но вообще всякую жизнь единственно стоящим, высшим, над-человеческим смыслом, что регулярно нечаянно их открываю, ничего специально для этого не делая – когда в приподнятом настроении мимо очередного запертого прохода в неведомое иду. Не то чтобы даже из вредности, совершенно точно никому не назло, а просто в силу своего устройства: я сам в каком-то смысле открытая дверь в неведомое. И подаю остальным коллегам дурной пример. Стефан, конечно, быстро наводит порядок, запирает все заново, а мне грозит ужасными карами; впрочем, мы оба знаем, что это он не всерьез. Однако о том, чтобы оставить лишнюю пару-тройку Путей открытыми навсегда, я обычно даже не заикаюсь. И так ясно, что этот номер не пройдет. – Сорок четыре, – наконец говорит Стефан. И после паузы повторяет: – Максимум сорок четыре. Откроешь хотя бы на один больше, я из тебя самолично сделаю колбасу. Причем несъедобную, повар из меня, сам знаешь, не очень. Совсем зазря пропадешь. – Сорок четыре?! Ушам своим не верю. Он что, правда сказал: «Сорок четыре»? И имел в виду не количество банок сидра, которые мне разрешается выпить, пока я сижу в его доме, а именно Пути? Стефан кивает с таким безмятежным видом, словно речь все-таки о сидре. – Половину – нормально, как-нибудь выдержим. Больше – сомневаюсь. И не готов проверять. Говорю совершенно серьезно: откроешь больше половины Путей, сразу подам в отставку, только вы меня здесь и видели. Спрячусь на необитаемом острове, на самом дальнем краю Вселенной, чтобы даже в газетах о ваших делах не читать. Сорок четыре, – думаю я. – Елки зеленые, сорок четыре! Мне столько Путей, пожалуй, сразу и не открыть. То есть прямо сейчас точно не открыть, но какие прекрасные перспективы! И ведь он, похоже, не дразнится. Всерьез говорит. Прошу его: – Встань, пожалуйста. – Вставать-то зачем? – удивляется Стефан. Это отлично, что он удивляется. Больше всего на свете люблю удивлять. – Да затем, что я испытываю острую жизненную потребность повиснуть у тебя на шее. Пока ты сидишь в кресле, ничего не получится – чисто технически, я много раз проверял. А если я прямо сейчас на ней не повисну, меня натурально разорвет. – Всегда знал, что в твоем исполнении благодарность гораздо страшней, чем месть, – ухмыляется Стефан. Но при этом, как ни странно, действительно поднимается. Таким покладистым он на моей памяти давненько не был. На самом деле вообще никогда. Когда я повисаю на его шее, как и грозился, Стефан констатирует хладнокровным тоном ученого, только что завершившего умеренно интересный эксперимент: – Уже не в первый раз замечаю, что чем больше ты рад, тем меньше весишь. А сейчас, по моим ощущениям, максимум граммов двести. Любопытный эффект, – и внезапно с не то чтобы вовсе ему не присущей, но не слишком часто проявляющейся сердечностью, добавляет: – Все-таки охренеть как здорово, что ты у нас есть. Я сегодня тоже на диво покладистый, поэтому соглашаюсь: – Да, я у вас вполне ничего. А сам тем временем уже прикидываю, какой дорогой пойду, когда отсюда смотаюсь, причем чем скорее, тем лучше, надо ловить момент. Я и так-то, прямо скажем, небезнадежен, а в настолько приподнятом настроении натурально горы могу свернуть. Первым делом надо будет пройтись по улице Швенто Двасес, благо она совсем рядом – неторопливо, вдумчиво, чтобы закрепить эффект. Там есть один совершенно восхитительный Путь, пару раз в моем присутствии открывался, и я чуть не плакал, что Стефан не соглашается оставить его нараспашку хотя бы на несколько дней. Потом – обязательная программа, огромный проходной двор между Субачюс и Швенто Казимиро, у меня на него давно руки чешутся, если открою там старый, всеми забытый Путь с первой попытки, буду большой молодец; оттуда можно сразу спуститься по лестнице, то есть, по улице Онос Шимайтес вниз, к реке, это просто отличная лестница, давно на нее облизываюсь, а она – на меня, сколько раз там ходил, столько раз Путь открывался, а теперь наконец-то можно открыть его навсегда. Еще неплохо бы за компанию отпереть маленький мост через Вильняле, который напротив рынка Тимо, но это уже не мне, а реке решать, в подобных вопросах последнее слово всегда за ней. В самом Ужуписе тоже найдется чем заняться: район туристический, модный – именно то, что мне надо, а открытый Путь там пока что всего один, через проход Йоно Меко; все остальные, можно сказать, непаханая целина. А дальше… ладно, дальше – по обстоятельствам. То есть куда сердце прикажет, а левая пятка пожелает свернуть. Тони, снова Тони и кто-то еще