Мейс соскочила с мотоцикла и бросилась в лес, но зацепилась ботинком за кочку и упала навзничь. К тому времени, когда она перевернулась, обе женщины уже стояли над ней. – Теперь, детка, тебе не поможет твоя старшая сестра-сучка, – проворковала Хуанита. Роза молчала. Она просто отвела назад руку с ножом, дожидаясь, когда ее «королева улья» прикажет погрузить зазубренное лезвие в яремную вену Мейс. – Давай, Лили. А потом мы уберемся отсюда на хрен. Мейс не была готова к той скорости, с которой опустилось лезвие. Оно ударило прямо в шею. – Нет! Перри свалилась с кровати. Из разбитого о тумбочку носа потекла теплая струйка крови. Мейс неуклюже растянулась на коврике и лежала, не двигаясь. Слепыш, спавший рядом на полу, облизал ее лицо и принялся тихо и жалобно поскуливать ей в ухо. – Все хорошо, Слепыш, я в порядке. Наконец Мейс перевернулась, села и отползла в угол, вжавшись в него спиной. Там она свернулась в шар, сжав руки в кулаки, и, неровно дыша, уставилась в темноту. Слепыш лежал перед ней во тьме; его большой розоватый нос наверняка чувствовал, как во все стороны расползается запах ее страха. Через час Мейс все еще сидела там, вжавшись позвоночником в гипсокартонную стену, которую сестра специально к ее возвращению покрасила в успокаивающий голубой цвет. Но сейчас она не думала о Хуаните или потрошилке Розе. Сейчас она видела себя, накачанную метом, скорчившуюся в углу, впервые в жизни переживающую все это дерьмо. Мейс так и не увидела ни одного из бандитов, подкарауливших ее в переулке. Она устроила там наблюдательный пост – следила за одним из центров распространения наркотиков Шестого района. За три дня ей ввели столько наркоты, что она даже не могла сообразить, как ее зовут. Дальше Мейс смутно помнила, как вылезает из машины, держа в руке пистолет, заходит в магазины и забирает то, что не принадлежало ни одному из них. Один раз началась стрельба. Перри помнила, как инстинктивно нажала на спуск своего пистолета, но пуля не вылетела; оказалось, ее оружие не заряжено. В конце концов ее арестовали с пустым «ЗИГом» в руке и пачкой улик, достаточной, чтобы засадить ее на долгие годы, а остальная часть ее «банды» очень кстати растворилась в воздухе. Так младшую сестру начальника полиции округа Колумбия обвинили в вооруженном ограблении под метом. Некоторые тут же окрестили ее Патти Херст[23] двадцать первого века. Арест, суд, приговор, апелляции – все неслось какими-то размытыми скачками. Мона рвалась к ее горлу, и только последняя апелляция не дала этой юридической молотилке законопатить Мейс по максимуму, на двадцать лет где-нибудь за тысячу миль от Вашингтона. Мона решительно заявляла, что Мейс так вжилась в свое прикрытие, что в конце концов перешла на темную сторону. Перри помнила, как сидит в зале суда, а прокурор изрыгает яд, тычет в нее пальцем и колотит кулаком по столу, требуя, чтобы это «животное» ради общего блага было надолго отправлено за решетку. Мейс сотни раз мысленно убивала эту сучку. Однако когда она в результате получила двадцать четыре месяца, на нее и сестру набросились практически все. Когда автозак с Мейс в наручниках подъехал к тюрьме, у ворот уже выстроились новостные фургоны. Похоже, начальник тюрьмы решил насладиться минутой национальной славы, поскольку он лично повел Мейс сквозь толпу журналистов и враждебно настроенных зевак. В Мейс летели мусор и самые грязные оскорбления. И все же она, волоча ноги, держала голову так высоко, как только могла, и не отрывала взгляд от стальных внешних дверей ее дома на два ближайших года жизни. Но даже ее упрямство не могло справиться с этим оруэлловским давлением, и на глаза наворачивались слезы, а губы начинали дрожать. Потом толпа зевак внезапно расступилась, и высокая фигура в синей форме с четырьмя звездами шагнула навстречу Мейс и пошла с ней рядом. Судя по потрясенному взгляду начальника тюрьмы, такого он не ожидал. Толпа умолкла. В Мейс больше ничего не летело. Рядом с ней шла начальник полиции Элизабет Перри при табельном оружии и значке, с лицом не выразительнее гранитного блока. Под ее взглядом любая враждебность превращалась в оцепенение. И только благодаря этому образу, образу сестры, идущей с ней рядом на пути к адскому пристанищу, Мейс смогла пережить эти два года… С этой мыслью Мейс наконец-то уснула прямо на полу. За два часа до рассвета она вдруг проснулась, покачиваясь, дошла до ванной, смыла с лица засохшую кровь и вернулась в кровать. И, вымотанная, проспала почти три часа, пока сестра осторожно не потрясла ее за руку. Мейс села в кровати и мутными глазами огляделась по сторонам. Бет протянула ей чашку черного кофе и присела рядом. – Ты в порядке? Мейс отпила кофе и откинулась на спинку кровати. – Ага, в полном. – Выглядишь немного не в себе… Кошмары снились? Мейс напряглась. – А что? Ты что-нибудь слышала? – Нет, просто подумала, что это вполне естественно. Возможно, твое подсознание до сих пор верит, что на окнах и дверях есть решетки. – Нет, все отлично. Спасибо за кофе. – Всегда пожалуйста. – Бет встала. – М-м-м… Сестра посмотрела на нее сверху вниз. – Что-то пришло в голову? – Я помню, какой цирк устроили медиа, когда я попала в тюрьму. Вот и задумалась. – Почему они не разбили лагерь у входа, когда тебя выпустили? – Ага. – Простой ответ в том, что ты – уже старая новость. У нас тут каждый день какой-нибудь национальный или международный кризис, рушатся крупные компании, взрывают машины или псих с автоматом расстреливает людей в местном торговом центре. К тому же за время твоего отсутствия сотни газет закрылись, оставшиеся вдвое сократили персонал, а ТВ и радио обычно гоняются за более интересными и рейтинговыми событиями, чем ты. Но на всякий случай я в каком-то смысле обошла их с фланга. Мейс уселась. – То есть? – Я сказала, что ты сможешь дать полное интервью. Я решила, они подумают, что раз все так просто, зачем вообще беспокоиться? – Ловко устроила, Бет… Как сегодня, занятой день? – Неа, разве ты не слышала? Вчера вечером все преступления чудесным образом испарились. Мейс приняла душ, переоделась, причесалась, проверила в зеркале лицо, волосы и одежду. А потом разозлилась на себя за это. Как бы она ни выглядела, ее мать всегда найдет, к чему придраться. И, честно говоря, эта женщина легко найдет, чем поживиться. Через несколько минут Мейс уже заводила «Дукати». Слепыш немедленно завыл из-за двери. Перри улыбнулась и добавила газу. Вскоре она уже направлялась на запад, оставила за спиной сам округ Колумбия и въехала по Мемориальному мосту в Вирджинию. Мейс обгоняла машины, перестраивалась из ряда в ряд и думала о предстоящей встрече с женщиной, давшей ей жизнь тридцать с лишним лет назад. Где-то в глубине души она предпочла бы снова оказаться в тюрьме. Глава 21 Мейс мчалась по шоссе 50, виляя в потоке плотного утреннего движения. В Мидлберге ее поймал светофор, и она поехала медленнее, а потом и вовсе затормозила. На улицах здесь стояли в основном «Рейнджроверы» и седаны-«Ягуары», да еще случайный «Смарт», улучшающий местную экологию. Небольшой городок был претенциозен в своем дорогом сельском стиле. Здесь за миллионы долларов можно было купить действительно шикарное место для жизни. Много лет назад Мейс и Бет навещали мать, видели роскошное поместье, обедали в шикарном ресторане, прошлись по магазинам, а потом вернулись обратно в округ Колумбия, ловить преступников. И одного этого визита было для Мейс вполне достаточно. Хотя Бет Перри была всего на шесть лет старше, в жизни Мейс она заняла несравненно больше места, чем мать. По правде говоря, в памяти Мейс именно сестра – в свои девять уже высокая и крепкая – была первой, кто держал ее на руках. Хотя он умер, когда Мейс только исполнилось двенадцать, Бенджамин Перри очень сильно повлиял на младшую дочь. Мейс прекрасно помнила, как сидит в маленьком отцовском логове и делает домашнее задание, пока папа составляет очередное правовое обоснование, временами зачитывая отрывки и выслушивая ее замечания. Она горше всех плакала на его похоронах; гроб закрыли, чтобы скрыть лицо, изуродованное ранами от пуль. Пролетая мимо роскошных поместий, величественно раскинувшихся на сотнях акров, Мейс думала, что ее мать сознательно двигалась к этому уровню богатства. Она методично охотилась, а потом ухватила парня, который не проработал и дня в своей жизни. Зато он был единственным ребенком человека, заработавшего состояние, достаточное для беззаботной жизни нескольких поколений своих потомков. К тому времени обе дочери выросли и ушли из дома, чему Мейс была исключительно рада. Она предпочитала билеты эконом-класса и одежду с распродаж частным самолетам и «Гуччи». Бет унаследовала свой рост от матери, которая была на несколько дюймов выше мужа. Мейс всегда считала, что ей достались от отца среднее телосложение и задиристость. Карьера Бенджамина Перри в качестве прокурора округа Колумбия была трагически короткой, но на этой должности он боролся с преступниками в самые жестокие годы Вашингтона, быстро став легендой за свою политику выжженной земли по отношению к бандитам. Однако он был известен как человек, который всегда играет честно, и если в деле появлялись доказательства невиновности, они неизменно доходили до адвоката. Отец не раз говорил Мейс, что больше всего боится не отпустить преступника, а отправить за решетку невиновного. Она никогда не забывала эти слова, и потому ей было еще тяжелее принять назначение на отцовскую должность Моны Данфорт. Убийство Бенджамина Перри так и не раскрыли. За много лет его дочери не раз пытались расколоть этот орешек, но безуспешно. Вещдоки пропали или сгнили. Свидетели уже не помнили тех событий, а кто-то просто умер. «Холодное» дело раскрыть труднее всего. Но сейчас, выйдя из тюрьмы, Мейс чувствовала, что в какой-то момент она попробует еще раз. В нескольких милях за самим Мидлбергом Перри сбросила скорость и свернула на гравийную дорогу, которая примерно через полмили стала мощеной. Мейс глубоко вздохнула и остановилась у дома с каким-то шотландским названием, поскольку муженек, шотландец по происхождению, безумно гордился своим родным кланом. В предыдущий приезд Мейс и Бет он даже появился перед ними в килте, с кинжалом в носке и шотландской шапочке на голове. Общее впечатление так себе, но, хуже того, бедолага зацепился своей юбкой за рукоять меча здоровенного воина в доспехах, стоящего у стены. Юбка задралась, и всем стало ясно, что хозяин поместья носит свой килт без нижнего белья. Мейс хватило лишь на то, чтобы не выдуть от смеха все содержимое носа. Ей казалось, что она неплохо справилась. Однако мать строго сообщила, что ее супруг плохо воспринял Мейс, катающуюся по полу от хохота, пока сам он отчаянно пытался вернуть юбку на место. – Тогда скажи мистеру Гнусняку, пусть надевает трусы, – отрезала Мейс, будучи в пределах слышимости отчима. – Непохоже, чтобы ему было чем хвастаться. Это заявление тоже приняли не лучшим образом. Когда она обогнула здание, особняк вырос перед ней во всей красе. Дом был поменьше, чем у Эйба Альтмана, но не намного. Мейс подошла к передней двери, вполне ожидая, что на стук ей откроет дворецкий в ливрее. Но нет. Широкая дверь распахнулась. На пороге стояла ее мать в длинной черной юбке, кожаных сапожках и белой накрахмаленной тунике, поверх которой висела золотая цепочка. Платиновые волосы Даны Перри по-прежнему были длинными, сегодня заплетенными во французскую косу. Она выглядела по меньшей мере на десять лет моложе своего возраста. Бет унаследовала материнскую форму лица, вытянутую и привлекательную, с тонким прямым носом и высокими самоуверенными скулами. На тонкой руке матери устроился расчесанный йорк. Мейс не ожидала объятий и не предлагала их. Мать оглядела ее сверху донизу. – Похоже, тюрьма пришлась тебе по вкусу. Ты выглядишь тощей, как струна рояля. – На самом деле я предпочла бы абонемент в спортзал. Мать наставила на нее длинный палец. – Твой отец наверняка перевернулся в могиле. Всегда думаешь о себе, и никогда – о других. Посмотри, чего достигла твоя сестра. Тебе нужно наконец наладить свою жизнь, девочка, или ты сольешь ее прямиком в унитаз. Ты понимаешь, о чем я тебе говорю? – Ты дашь мне войти или порвешь меня на куски прямо на крыльце, мы засчитаем это за визит и я смогу вернуться в настоящий мир? – Ты действительно называешь этот помойный город настоящим миром? – Я смотрю, последние два года ты была так сильно занята, что даже не потрудилась повидать меня. – Думаешь, видеть тебя в тюрьме было бы полезно для моего душевного здоровья? – Точно. Прости, я забыла первое правило Даны: ты важнее всего.