Беспорядочные половые связи Длительное психическое расстройство Статья сопровождалась архивной фотографией мрачного и обеспокоенного Дэвида Росситера. Надпись под ней гласила: «Министр и его дочь: каждый несчастлив по-своему». В продолжении статьи на четвертой странице шесть раз упоминалось, что Дэвид Росситер – министр юстиции. Все остальное повторяло общеизвестные сведения о жизни Росситеров: миллионное наследство матери, отец – известный политик международного калибра, Изабель в детстве была умницей и красавицей. В интервью с так называемым «другом семьи» рассказывалась совсем другая история. Сквозили прозрачные намеки на психические расстройства и несчастные судьбы. Судя по общему тону статьи, Росситеры не были счастливы, несмотря на все свои деньги. Я оторвал взгляд от газеты. Керник пристально наблюдал за мной. Я встал, собрался. Пошел в душ. Стоял неподвижно под обжигающей водой, пока то ли Керник, то ли его напарница не забарабанили в дверь ванной. 12 Мы припарковались за квартал от управления и оставшуюся часть пути шли пешком. На подходе к зданию я понял почему. Десятки журналюг и папарацци выкрикивали вопросы и фотографировали всех, кто проходил мимо. Слышались одни и те же слова: Секс? Наркотики? Самоубийство? Мы вошли с южного входа. Прежде я не боялся сюда заходить. Сотрудники сновали по коридорам, прижимая к уху мобильники. Повсюду трезвонили телефоны. Из каждой двери выходили люди в мундирах, метались по коридорам и этажам. Меня сопроводили в лифт и повезли на четвертый этаж. В кабинет Паррса. Никого не волновало, узнают меня или нет. Пока мы шли через приемную, задерганная секретарша ответила на три звонка. Детектив Керник подвел меня к двери кабинета и постучал. – Входите, – ответили оттуда. Керник открыл дверь. – Уэйтс, – сказал он, пропуская меня вперед. Паррс сидел за столом, спиной к окну. Казалось, он еще сильнее исхудал. Заострившийся подбородок напоминал наконечник стрелы. Два телефона перед Паррсом мигали индикаторами звонков на всех линиях. – Спасибо, – бросил он Кернику. Тот вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Напротив Паррса сидел Дэвид Росситер. Отекшее от бессонницы лицо, мятый костюм, верхняя пуговица рубашки расстегнута. Было странно видеть его без галстука. При виде меня Росситер ушел в дальний конец комнаты и встал в углу, спиной ко всем. Даже в скорби он как-то выделялся на фоне всех остальных. Он горбился, стараясь казаться ниже ростом. Сознательно уменьшал себя. Однако я уже знал, что он настолько сжился с образом политика, что вряд ли сейчас намеренно играл на публику. На третьем стуле сидел незнакомый мне человек лет тридцати пяти, с официальным, невозмутимым выражением лица, характерным для первоклассных адвокатов. Он был старше меня, но почему-то выглядел моложе. Ни кругов под глазами, ни морщин. Аккуратная стрижка. Такие всю жизнь ложатся спать в девять часов вечера. Рядом с ним я чувствовал себя жалким и заморенным. Паррс посмотрел на меня воспаленными красными глазами. – Садись, – велел он. Я сел. Ни Росситер, ни незнакомец даже не взглянули в мою сторону. – Рассказывай, что произошло. – Я обнаружил тело. – Как ты вошел? – Постучал, но дверь была открыта. Незнакомец громко выдохнул. – Детектив-констебль Уэйтс, это Кристофер Талли, – представил нас Паррс. – Адвокат мистера Росситера. – Друг мистера Росситера, – поправил его Талли. – И по совместительству адвокат. Я кивнул ему, но он продолжал смотреть прямо перед собой. Все говорили вполголоса из уважения к Росситеру, скорбно застывшему у стены. – Давай-ка с самого начала, – сказал Паррс. – Что ты там делал? – Как вам известно, мистер Росситер поручил мне присматривать за его дочерью. Росситер безмолвно повернулся к нам. – Мы с ней встретились накануне вечером. Она была пьяна, и я отвез ее домой. Я понимал, какие напрашиваются выводы. Внезапно воцарилась тишина, наполнив кабинет чем-то недосказанным и неприглядным. Я поспешно нарушил молчание: – Она попросила меня зайти на следующий день. Тогда я ее и нашел. – Зайти зачем? – сказал Паррс. – Хотела о чем-то поговорить. – О чем? Росситер сверлил меня взглядом. Нас снова захлестнула тишина. – Не знаю. – Не ври, – сказал Паррс. Я молча посмотрел на него. – Ладно, – вздохнул он. – Поговорим о том, что нам известно. – Не глядя в свои записи, он принялся излагать факты по памяти: – Вчера тело Изабель Росситер обнаружили в съемной квартире на Фог-лейн. Твой звонок поступил в семнадцать двадцать. На месте происшествия изъят шприц, предположительно с опиатом. Результаты экспертизы еще не получены, но, по всей видимости, смерть наступила от инъекции. Имеются свидетельства недавней сексуальной активности. – Он помолчал. – Итак, о чем она хотела с тобой поговорить? Я не произнес ни слова. – Детектив, сейчас не время проявлять излишнюю щепетильность, – внезапно обратился ко мне Талли. – Позвольте мне заверить вас, что мистер Росситер готов поступиться гордостью, репутацией и всем, что ему дорого, лишь бы вы пролили свет на случившееся. – Я не могу. Талли недоуменно наморщил лоб: – Суперинтендант Паррс уведомил нас, что патологоанатомическая и криминальная экспертиза займет какое-то время. Мы это понимаем. Нам известна вероятная причина смерти Изабель – инъекция наркотического вещества. Но мы не знаем, кто дал его Изабель. И ничего не знаем о ее психическом состоянии. То есть не знаем, почему это произошло. Вы упомянули, что она употребляла спиртное. А наркотики? – Не «восьмерку». – «Восьмерку»? – переспросил Талли, оглядывая присутствующих. – Героин, – мрачно пояснил Росситер. Талли изобразил замешательство. – Значит, героин она не употребляла. А другие наркотики? Я посмотрел на Паррса. В непроницаемые красные глаза. – Она пила спиртное, иногда принимала таблетки. Больше для рисовки. – Для рисовки? – переспросил Талли. – Вела себе как типичный подросток. – Подросток, – повторил он. – И вам не пришло в голову, что ее нужно срочно вывести из-под влияния наркодилера вдвое старше ее? – Я почти привез ее домой. – Я повернулся к Росситеру. – К вам домой. Предыдущей ночью. Он растерянно посмотрел на меня. Маска профессионального политика на миг исчезла. Он стал просто отцом. – Что вам помешало? – Деньги в ее сумочке. Все обескураженно умолкли, а потом заговорили разом.