– То есть? – Ты ее в «Рубике» в последний раз видел? – спросил он. – Да. – С Шелдоном Уайтом? – Да… – Ну так она и ушла с ним. Добровольно. – Что? Он подавил зевок. – Ее видели. – Кто? Что говорит Паррс? – А то и говорит, – вмешался Риггс. – Мы же здесь, видишь? – А вот ты завелся так, что едва не угодил в тюрягу, – сказал Лэски. – С чего бы это? – Она связана с Зейном Карвером. – Рассказывай. – Я не так много знаю. – А мы другое слышали. – Скажите, что с Кэтрин, – попросил я. – С чего ты взял, что мы из-за нее пришли? Я не ответил. – Где ты был в пятницу вечером? Теперь они стояли по бокам от меня. Лэски отступил на шаг, чтобы свет попадал мне в глаза. – Какой сегодня день? Оба рассмеялись. Риггс покачал головой: – А правда, какой сегодня день? – Да нас тут всех отстранять надо, – сказал Лэски. – Воскресенье, приятель. Двадцать девятое ноября. Где ты был в пятницу вечером? – В «Рубике». И вчера тоже. – Угу. – Лэски кивнул напарнику. – Значит, это не он. – Что-то теряешь, что-то находишь, – сказал Риггс. – Уж извини, что отняли у тебя время. Оба направились к двери. – Кто-нибудь может это подтвердить? – бросил Лэски через плечо. – Обслуга в баре. Десяток посетителей… – Дело в том, – сказал он, оборачиваясь, – что один из этих посетителей пил себе спокойно свою пинту в «Рубике» в пятницу. – И?.. – Ушел после шести, а какой-то ублюдок его избил, – продолжил за него Риггс. Лэски улыбнулся. – А человек просто шел на трамвайную остановку. – Говорю же, я был в «Рубике». – Допустим, не в «Рубике», а рядом с «Рубиком». Свидетели утверждают, что ты вышел почти сразу за ним. – А, типа дело ясное? – Не ясное, а темное, – сказал Риггс, делая шаг ко мне. – Но бывает, что мы можем его прояснить, – сказал Лэски. – Закон – еще не самое страшное, Уэйтс. Я посмотрел на него: – А что страшнее? Он не ответил. – Приходите, как отыщете доказательства. Где дверь – знаете. У меня открыто. Я вернулся в спальню. Сел на кровать. Меня мутило. В коридоре послышались затихающие шаги. Звяканье мелочи в карманах. – Мы тут ничего не трогали, – заявил Риггс и нарочно пнул дверь. Я подошел к окну, поглядел, как они садятся в машину. Потом направился к двери, закрыл и запер ее на замок. Вернулся в постель и попытался обо всем забыть. Не получилось. Джоанна Гринлоу. Изабель Росситер. Кэтрин, Сара Джейн. Они не шли у меня из головы. Я представлял, как они смеются, хмурятся, умирают. Встал, пошел в ванную, достал пакетик спидов. Смыл их в унитаз и вернулся в комнату. Сел на вспоротый диван. И заставил себя думать. IV Затишье[17] 1 Я завел будильник на семь, но проснулся раньше и лежал, дожидаясь, когда он зазвонит. Понедельник. Последний день ноября. Я встал, побрился, принял душ и оделся. Достал черный костюм и отгладил белую рубашку. Нашел узкий черный галстук, завязал его и впервые за много дней посмотрел на себя в зеркало. Жаль, что нельзя отгладить лицо. Недели недосыпа и нездорового образа жизни придали коже землистый цвет, глаза ввалились, взгляд стал жестче. Я начистил ботинки, глубоко вдохнул и вышел на улицу. Погода была зябкой до дрожи, будто планете хотелось стряхнуть нас всех с себя. На противоположной стороне улицы стояла машина. Все тот же «БМВ», сияющий черной краской и хромом. Я пошел в другую сторону. Мотор завелся. Под колесами зашуршал гравий. Машина медленно ехала по дороге, не обгоняя меня. Я остановился. Водитель встал на обочине, но двигатель не заглушил. Водительское стекло опустилось, детектив Керник положил на него руку. Он тоже был в черном костюме. Не знаю, что было тому причиной: дневной свет или стресс последних недель, но его угольно-черная шевелюра заметно посветлела. – Не делай этого, сынок, – произнес он. Его дыхание расплылось белым облачком пара. – Чего не делать? – Не ходи туда. Я молчал. – Ясно, что ты действуешь из лучших побуждений. Знаю, это нелегко. Но мне приходится думать о Росситерах. Тебя не хотят там видеть. Им и так тяжело…