Все сразу же вскочили и, поддерживая друг друга, поспешили в сторону, указанную стариком. Вазген подхватил Сержа, несмотря на собственные раны. Беата, помогая ему, одновременно сжимала маленькую ладошку Армине. Егор проследил взглядом за удаляющейся группой. Развернулся и пристроился за выступом сарая. Голиаф посмотрел на свой автомат и залег в нескольких метрах от товарища. – Эх, жаль, «весла» нет. Шестью патронами я бы семерых точно положил, командир. – Так уж и положил бы?! – усмехнулся Егор. – Да! А чего ты лыбишься, а?! – А то, что ты меня больше начальником не зовешь! – Так какой ты теперь начальник?! Перед смертью мы все, брат, подчиненные! Произнеся последние слова, Голиаф сделал первый выстрел и уложил водителя-боевика. В это время старый «Ми-8» сирийских ВВС завис в полуметре над землей. Началась посадка. Боевики выгрузились из двух машин и стали обходить сарай с флангов. Стараясь зря не тратить патроны, Егор и Голиаф стреляли экономно и точно. – Привет… – сделав очередной результативный выстрел, прошептал Егор, – …курортам солнечной Турции. – Ты с ума сошел?! Я всех не возьму! – прокричал пилот Вазгену. – Мне сказали, будет шесть-семь человек, не больше! – Ты возьмешь всех и даже не пикнешь! Не бойся, они все легкие, месяц ничего не ели! – с угрозой в голосе сказал Вазген, и пилот, чертыхнувшись, покачал головой. – Грузитесь быстрее! Сейчас в нас начнут стрелять! Вазген помог последним заложникам сесть в вертолет. Крикнул в рацию: – Егор, все на борту! – Взлетаем! – скомандовал пилот. – Нет! Подожди! Нам еще надо забрать тех ребят! – крикнул сквозь шум пропеллера Вазген. – Нет, нет, нет! Мы их не возьмем. Если они не будут отвлекать боевиков, вертолет просто собьют! И тогда погибнут все! Быстрее, в нас уже стреляют! – Егор, отходите, я вас прикрою! – сказал Вазген, связавшись по рации с командиром. – Взлетайте немедленно, Вазген! Патронов почти не осталось. Потом будет поздно! – крикнул Егор и прострелил колеса третьей машины боевиков, которая попыталась объехать их и прорваться к вертолету. – Почему они не идут? – в истерике кричала Беата. Хотя… она была неглупой девушкой и понимала, что ребята с ними уже не полетят. – Закрывай дверь! Закрывай дверь! Надо взлетать! – истошно орал пилот. Вазген медлил секунду. Он быстро поцеловал внучку, посмотрел в ее огромные бездонные глаза. – Пусть Бог всегда будет с тобой! Помни, что говорил тебе отец! – сказал он ей по-армянски, потом вдруг повернулся и поцеловал Беату в лоб, взял ладошку своей внучки и вложил ее в руку польке. – Позаботься о ней! Цавт танем! Пусть она останется с тобой! Взлетайте! – крикнул он пилоту и, схватив свой автомат, выскочил из вертолета и захлопнул дверь. Вазген побежал, не оборачиваясь. И не видел, как Армине со всей силы безостановочно стучала в иллюминатор вертолета, пытаясь докричаться до своего дедушки. У Егора закончились патроны, и он достал последние две гранаты. Вазген, под прикрытием высокой травы и стен сарая, пригибаясь, добежал до ребят и кинул Голиафу свой автомат. Выхватив пистолет, упал на землю рядом. – Ты зачем вернулся?! Все равно нам их не одолеть! Глупо! – удивился Егор. – Нет, не глупо! Моя девочка жива, ребята, благодаря вам жива! Вон, посмотри, вертолета почти не видно! Он несет мою внучку, мое солнышко, в другую жизнь! Туда, где нет крови и смертей. Для меня это – самая великая награда! А умереть вместе с вами, друзья, – самая большая честь! Спасибо вам за все! – Давай, старик! Аствац с нами! Остается только подороже продаться! – грустно засмеялся Голиаф и задорно подмигнул своим боевым товарищам. – Цавт танем! Это были последние слова храброго армянина. Рядом с ними взорвался выпущенный из миномета снаряд. Вазгена убило сразу. Перед глазами ребят все почернело и заволокло густым дымом. Больше они ничего не видели и не слышали, просто провалились в пустоту. С набранной вертолетом высоты Беата увидела сильный взрыв и поняла, что произошло непоправимое. Она обняла бившуюся в истерике Армине и крепко прижала к себе. На ее перепачканных сажей щеках появились светлые дорожки, которые прокладывали себе безостановочно текущие из глаз слезы. Беата вытащила из кармана кулон и с силой сжала его в своей ладони. Егор видел улыбающихся мать и отца. Потом вдруг картинка сменилась, и перед ним возникло лицо Зомби. А это Вазген и Голиаф машут ему рукой. Ленка! Ее длинные волосы, которые он так любил, упали на ее лицо. Она засмеялась и откинула их. Егор с удивлением обнаружил, что это уже не Лена, а Беата. И, как ни странно, это его совсем не удивило! И даже больше – ему было приятно. Потом все вновь потемнело. Темнота тоже имела оттенки. Темно-серый, черный, иссиня-черный, черный, выкалывающий глаза. Когда темнота стабилизировалась, до Егора стали доходить негромкие звуки, голоса, смех. Понемногу он стал различать слова, звучавшие на турецком и арабском. И пока он соображал, где он и что все это значит, его окатили ледяной водой. Егор резко открыл глаза и зажмурился от непривычного глазам яркого свечения лампочки. Сноп света бил ему прямо в лицо. Но все же командир заметил, что в помещении находились несколько незнакомых ему людей. А слева от него к потолку был подвешен голый человек. Наконец Егор вспомнил, что произошло – Вазген, Голиаф, сильный взрыв… Он еще раз открыл глаза и, понемногу привыкнув к свету, осознал, что человек слева – это Голиаф. И что сам Егор тоже раздет догола и подвешен к потолку. Прямо напротив командир увидел включенную камеру. Один из боевиков, заметив, что пленники пришли в себя, подошел ближе и на довольно хорошем русском языке обратился к Егору: – Теперь будешь говорить! Смысла молчать нет! О вас забыли! Вы у нас пять дней, и никто вас не ищет! Так что будь молодцом и просто скажи, что ты русский и тебя прислали сюда воевать. И все! Скажи, и все для тебя закончится! Видя, что Егор никак не реагирует на его слова, боевик наклонился почти к уху Егора и прошипел: – Ты, кусок дерьма, убил многих наших братьев! Мы сдерем с вас живьем кожу и выдернем все ногти! Не доводи меня! Говори! Егор облизнул сухие губы. И начал говорить: – Я араб! Живу в Сирии. Меня зовут Массаб! Я сам из Дамаска. У меня есть жена и двое детей, две девочки. Еще было три брата, но они погибли. Их убили такие собаки, как ты. – Егор слегка повернул голову в сторону Голиафа и продолжил: – Это мой четвертый брат! Он немой! И я тоже… больше ничего… не скажу. Боевик в упор посмотрел в глаза Егора. Он занес руку для удара, но в последний момент почему-то передумал. – Не понимаю?! Зачем тебе нужна эта война?! Она ведь не твоя! Они тебя даже героем не сделают! Скажут, что случайно погиб, разбился в автокатастрофе. Он немного подождал, надеясь, что Егор что-то скажет, но тот упорно молчал. Потом он открыл глаза и в упор, не мигая, стал смотреть на допрашивающего. Тот не выдержал и первый отвел взгляд. – Ну, смотри, я вас предупредил! Он кивнул, и от стены отошел огромного роста мужчина с окровавленными руками-лопатами. С садистской улыбкой он подошел к подвешенным «братьям». – Ибрагим, продолжай! Смотри, не убей только. И чтобы сознания не теряли! Они мне еще нужны! Палач понимающе улыбнулся и со всего размаха ударил Егора в живот. Их били по очереди. Но с обоими палач играл по-разному. То долго бил Голиафа, то, наоборот, Егора. А иногда развлекался, нанося удары по очереди то одному, то другому. Ребята молчали, лишь иногда были слышны их глухие стоны. И молчали не потому, что было не больно. Просто боль совсем притупилась. Так всегда бывает, если тебя очень долго колотят. Палач, видимо, был неопытным и этого не знал. Егор, как мог, уходил в себя, чтобы не видеть и не слышать мучений Голиафа. Сколько это продолжалось, ребята не знали. Им поломали пальцы, избили несколько раз плетью, выжгли кресты на груди, посыпали солью кровавые раны, жгли ступни. У Егора на ноге был открытый перелом, и вид раны с каждым днем становился все хуже. После всех «воспитательных процедур» палачи выволакивали ребят за ноги и бросали обратно в их «отдельный номер-люкс» – яму, вырытую прямо на солнцепеке. Иногда им туда швыряли какие-то объедки, чтобы пленники не умерли раньше времени. – Держись, Голя! Скоро нам конец! Скоро закончится все, – потрескавшимися губами шептал Егор, теряя сознание от невыносимой боли и жара в ноге. – Поскорее бы! Убили бы уже, суки! Никогда не думал, что так сдохнуть захочется, – еле слышно произнес Голиаф, у которого еще загноились раны на плече и бедре. – Эй! Русские собаки! От вас отреклись ваши хозяева. Скоро мы вас жарить живьем будем! Весело будет! Сейчас дрова готовить начнем! – слышались сверху противная речь и мерзкий хохот. Швейцария Почти все сутки напролет Праслофф-старший проводил в клинике, в большой реанимационной палате рядом со своим чудом спасшимся внуком. И хотя состояние последнего до сих пор было очень тяжелым, врачи не теряли надежду выходить его. Серж, введенный в искусственную кому, весь перебинтованный, был подключен сразу к нескольким аппаратам. Праслофф вспомнил, какой шок он пережил, когда увидел внука сразу после прибытия из Сирии – он просто не узнал его в том старике, на которого ему указали. В дверь тихо постучали, и на пороге показался Ксавье, который неотлучно находился рядом со своим патроном. – Месье Праслофф, к вам посетитель. – Посетитель?! Кто? – удивился Олег Валентинович. Никто не знал, что Серж находится в этой частной клинике. – Он говорит, что вы общались в Москве по телефону. Вот теперь старик догадался, кто мог знать об их местонахождении. – Да, да, конечно! Пригласите его в гостиную. А потом возвращайтесь и посидите тут, Ксавье. Может, это и странно, но не хочу оставлять его одного.