Утренних городских пробок к этому часу почти не было, так что удалось быстро выехать на окраину и помчаться в сторону Озерков. По шоссе километров сто, потом по проселочной дороге еще пятьдесят. Часа два уйдет на дорогу – и это в лучшем случае. Помнится, проселочная дорога была в те далекие времена неважнецкой. Или сейчас уже новую проложили? Поглядим, поглядим. Главное, вопросов самой себе лишних не задавать, если уж поехала. Не надо анализировать – зачем поехала, для чего. Будем считать, что эмоция всем движет, безрассудная и дурная. Хотя и ее тоже в приличную форму можно облечь – к примеру, совесть заела, и Таня решила бабушкину могилу в Озерках навестить… А что! Вполне даже уважительная цель поездки! Ни разу ведь на могилу к бабушке вместе с родителями не собралась, все боялась чего-то, отнекивалась… Оно и понятно, чего боялась. Казалось – только приедет, и память из каждого переулка накинется, начнет сердце грызть… Вон там с Сережей гуляли, а вон там просто стояли, прощаясь… Нет, все-таки правильно она решила – надо Сережу найти. Положить конец этой сердечной незавершенности, пусть больше не мучает. Потому что это глупо, в конце концов, очень глупо мучиться памятью родом из юности. Потому что мешает жить полноценно. Мужа любить мешает, в конце концов! А он ведь ни в чем не виноват, он такой хороший! Он не заслужил. Он самый лучший муж на свете, лучше не бывает. И потому, как ни поверни… Все-таки правильное она приняла решение – Сережу найти. Интересно, какой он сейчас? Изменился сильно, наверное. Тогда был красивым парнем, а сейчас красивым мужиком стал? Сорокапятилетним! Боже, и подумать страшно! Сереже – сорок пять! Возраст для мужика самый матерый. А она? Как он на нее посмотрит, какими глазами? Была нежной девчонкой, стала сорокалетней теткой… Теткой?! Ну нет уж, фигушки! Теткой ее никак назвать нельзя. И фигуру хорошо сохранила, в достойной худобе и стройности, и за лицом всегда ухаживала, и массажи, и маски, и все, что лицу можно и нужно, и ботокса в него вкачано ровно столько, чтобы не видеть в зеркале ту самую «тетку». Нет, это уж фигушки… Свернув с шоссе на проселочную дорогу, Таня сразу поняла, что никакого «дорожного чуда» за эти годы не произошло. Хорошо, хоть погода хорошая, дождя нет. А то бы куковала тут, застряв надолго. Чем ближе она подъезжала к Озеркам, тем чаще билось сердце. А вот и первые дома показались. Незнакомые, новые, обитые сайдингом. Видать, дачники любят это место. Да и отчего его не любить? Природа здесь замечательная. Леса грибные, речка чистая, с обрывистыми берегами, с камышами в затонах. Помнится, раньше в той речке раки водились, а в камышах по осени уток было видимо-невидимо. Наверное, и сейчас тоже. Так, размышляя да вспоминая, Татьяна вкатила на центральное место поселка, гордо именуемое площадью. Раньше здесь было здание сельсовета, а перед ним – гипсовый грязновато-серый Ленин в кепке, с протянутой вперед рукой. А нынче Ленина нет, убрали, наверное. Вместо Ленина – клумба с цветами, с резедой, тюльпанами и нарциссами. И никого. Как вымерли все. Народ, где ты? Ау… Таня вышла из машины, прошлась немного, размяла затекшие ноги. Вздохнула, посмотрела кругом, в очередной раз переспросила себя – зачем приехала? У кого и что спрашивать будет? Кто тут может помнить Сережу Рощина, который когда-то давным-давно приезжал к бабушке на каникулы? Да никто и не помнит наверняка… От досады и волнения пересохло в горле, захотелось попить воды. А вон и магазинчик неподалеку, надо зайти. Таня открыла дверь – брякнул над головой звоночек. Из недр магазинчика показалась продавщица, которая жевала что-то на ходу. Так, не прожевав, спросила молча, подняв вверх подбородок – чего, мол, приобресть желаете? – Воды можно? – грустно попросила Таня, разглядывая продавщицу. – Минеральной? С газом? Без газа? – равнодушно протараторила женщина, поворачиваясь к полке с бутылками. – Литровую, половинку? – Мне без газа… Можно литровую… – Тридцать семь рублей! – бухнула бутылку на прилавок продавщица. Таня к тому времени уже успела разглядеть ее более внимательно. И произнесла осторожно, боясь ошибиться: – Скажите, а вас ведь Людмилой зовут? Правильно? – Ну… – пожала плечами женщина, – допустим, Людмилой, и что с того? – А фамилия у вас такая… Ой, я забыла, надо же… Что-то в ней такое ягодное, да? – Ну, допустим… Земляникина я была до замужества. А мы знакомы, что ль? Чего-то не признаю… – Точно! Люда Земляникина! – обрадованно всплеснула руками Таня. – Люд, а ты меня совсем не узнаешь? – Не-е-т… – протянула женщина, внимательно в нее вглядываясь. – Да я же Таня Клименко, я в детстве каждое лето у бабушки в Озерках проводила! Не помнишь, как вместе бегали, как в речке купались, раков ловили… – Танька? Да неужели это ты? – недоверчиво приложила руки к груди Люда, продолжая ее разглядывать. – Да не может быть. Вот сроду бы не узнала, если б ты сама не сказала… – Да я это, я! – Ну, ты даешь! Да разве можно в тебе разглядеть ту Таньку Клименко… Такая стала – ну прям фу-ты ну-ты! Я еще подумала, откуда к нам в Озерки такую мамзель занесло… Будто из телевизора… А это Танька Клименко, надо же! Таня рассмеялась польщенно. Комплимент был на сто процентов искренний, если взять во внимание ту оторопелость, с какой произнесла его Люда. Потому что лицемерие к оторопелости не успевает вовремя включиться, оторопелость всегда впереди бежит. Да и с чего бы Люде с ней лицемерить? – Спасибо, Люд… – произнесла она тоже искренне. – Ты тоже хорошо сохранилась. И тут же подумала про себя, что она-то как раз лицемерит, подавая ответную искренность как благодарность. Потому что про Люду с большой натяжкой можно сказать – хорошо сохранилась. То есть она даже не «хорошо», а совсем не сохранилась. Лицо грубое, неухоженное, с глубоко прорезанными морщинками от глаз к вискам и в носогубных складках, волосы паклей торчат надо лбом, под синим фартуком униформы пузо выпирает основательно-многозначительное. Зато синяя пилотка кокетливо украшена брошкой-цветочком, как последним покушением на остатки женственности. – Да ну… – вяло махнула рукой Люда и скептически улыбнулась, отвергая ответный комплимент. – Какое там сохранилась, скажешь тоже. Видишь, как меня разнесло, хоть в зеркало не смотри. Дом, хозяйство, мама больная, трое детей… Да еще и работа эта чертова, весь день сама себе не принадлежу, пашу за гроши на хозяина… Да ладно, про меня рассказывать неинтересно! Ты лучше про себя расскажи, Танька! Что ты, как? Замужем? Дети есть? – Да, замужем! Двое детей, мальчишки! – Работаешь? – Да, работаю. – А где? – Да так, в одной хорошей фирме… – Начальницей, поди? – Почему ты так решила, Люд? – Ну, по тебе ж видно. Такая вся из себя, расфуфыра изнеженная… Поди, мешки с картошкой на себе не таскаешь? – Нет, Люд. Не такая уж я большая начальница. Как сейчас говорят – среднее звено. – Видать, хорошо зарабатываешь в этом своем среднем звене? – Ну, не так чтобы… – Тогда, наверное, муж зарабатывает? – Да, муж хорошо зарабатывает, – смутилась Таня, – Да все у меня нормально, в общем… – Понятно, не хочешь про себя рассказывать, – вздохнув, кивнула Люда. – Да и не надо. Это я так, чисто из любопытства спрашиваю. Узнать хоть, как люди живут… А то мы нормальную жизнь в телевизоре только и видим. А чего ты в Озерки-то приехала? Дело какое образовалось, что ли? Хотя какие у нас тут дела могут быть… Люда задумалась на секунду и, не дожидаясь Таниного ответа, хлопнула себя ладонью по лбу: – А, я поняла, поняла… Наверное, решила бабушкину могилу навестить? – Да… – торопливо согласилась Таня. – Да, так и есть, я давно не была. Как бабушку похоронили, так ни разу и не была. – Да ты что? Прям ни разу? Ну, ты даешь… Плохо это, неправильно. Бабушка-то любила тебя, я помню. Так ты торопишься, поди? А я тебя своей болтовней задерживаю. – Нет, я не тороплюсь, Люд. Давай еще поговорим. Расскажи мне, как вы тут живете вообще… Кто на ком женился, кто за кого замуж выскочил… Она все никак не могла приступить к главному – спросить про Сергея. Пока Люда взахлеб выкладывала информацию, вовсе Тане не нужную, слушала, улыбаясь, кивала, изображала заинтересованность. Вдруг Люда сама спросила в лоб: – А Сережу Рощина помнишь, Тань? Ты должна его помнить, вы ж вроде гуляли! Ну да, точно… Мы с девчонками еще на тебя обижались, что ты все с ним да с ним, а нас побоку. Да, точно, в последнее лето это было, когда… Когда ты ездить-то перестала. Любовь у вас с Серегой была, точно. Неужели ты его не помнишь, Тань? – Помню, Люд, – напряглась Татьяна. – Конечно же, помню. Да ты продолжай, я слушаю… – Ага, ага. Ну так вот… Потом, значит, слух прошел, что его в армию забрали, в Чечню отправили и он там погиб… А потом оказалось – живой! А бабушка его так счастливой новости и не дождалась, и померла с мыслью, что на том свете с любимым внуком встретится… Бывает же, а? Ты-то знала, что его не убили? – Нет, я не знала. Я все эти годы думала, что он погиб. – Да ты что? Ну надо же… А он живой, да! Говорят, в городе живет, семья у него хорошая, двое детей. – Семья? Двое детей? – Ну да… – подтвердила Люда. – А чего ему, бобылем, что ли, жить? Нет, все чин чинарем… Как у всех… – Люд, а ты не знаешь, где он живет? – В смысле адреса, что ли? – Ну да… – Нет, откуда мне знать… – А кто знает? – А тебе зачем, Тань? – Мне очень надо, Люда. Не спрашивай, зачем, просто помоги адрес узнать. Пожалуйста. – Так я чего, я и не спрашиваю, ладно! – махнула ладонью Люда. – А насчет адреса… Дай-ка подумать… Люда и вправду глубоко задумалась, даже сдвинула свою пилотку назад и поскребла ногтями темечко. Потом радостно блеснула глазами, выпалила уверенно: – Так чего я думаю-то, господи! Лариска же Миронова знает! Помнишь Лариску Миронову, Тань? Тоже вместе с нами в детстве по Озеркам бегала! – Лариску? Нет, Лариску не помню, – неуверенно проговорила Таня. – Может, и вспомню, если напрягусь. Так говоришь, она адрес знает, да? – Ну да! Сережа же с мужем ее дружил, с Иваном! Помнишь Ивана? Его родители жили в доме по соседству с Сережиной бабушкой, помнишь? – Да, Ваню я помню…