… Они так и не поженились, два счастливых старика, слишком мало прожили после встречи. Хотя, говорят, что Билли всё же успел сделать ей предложение. Полли умерла вскоре после его возвращения – совершенно счастливой. Увидела своего жениха, молодым и красивым, не замечая морщин на его лице и седины в волосах, и даже не поняла, что сама давно состарилась. Для неё жизнь замерла в день расставания, и глаза вторили сердцу. Билли после смерти любимой тихо таял и через два месяца последовал за ней, а скамейку так и зовут до сих пор скамейкой Полли. Барон Чемберс тяжело опустился на тёплые, нагретые солнцем доски, упёрся подбородком в сложенные на набалдашнике трости ладони. «Вот оттуда, из-за того дерева, вылетел дисколёт, – вспоминал он, – во время той знаменитой битвы, в которую до сих пор никто не верит, кроме непосредственных участников. Но вот что интересно: Кэти мне поверила – сразу, безоговорочно, хоть и пыталась свести всё к шутке о дешёвом романе. Хотя… не во всём, какие-то мелочи вызывали усмешку, но вот про сопряжённые пространства она выспрашивала с особой дотошностью, и даже не усомнилась, что они существуют. Я как-то не думал, что дар миропроходчества может передаваться по наследству, кто знает? Хотя… если держаться теории о генной памяти, то вряд ли моя внучка получит хоть какие-то крохи из её богатейших запасов. Чтобы включилась память предков, нужно очень сильное потрясение. Как у меня тогда, в детстве, когда заблудился в этом вот лесу. А у Кэти получилось всё слишком быстро и всё сразу. Когда сын и невестка погибли при крушении поезда на Кенсингтонской эстакаде, крошке Кэт не было и полугода. После моей смерти девочка будет страдать, но не слишком. Сильнее будет разочарование, чем горечь утраты. Но – я не буду менять завещание. Пусть всё идёт так, как идёт»… Старик, убелённый сединами, смотрел на спокойное течение реки. Глаза его светлели, морщины разглаживались, губы улыбались. Сухой, слегка сутулый, сейчас он сидел прямо, расправив плечи и сложив на коленях руки. В траве, у самых ног, валялась упавшая трость. Серпентайн, сейчас тихая, спокойная, была всё так же безразлична, по ровной, едва движущейся глади плыли отражения облаков, сверкали солнечные лучи, серебристо всплёскивала рыба. «Жизнь, – думал Айвен, – как эта река. Наш путь в этом мире такой же вот «Серпентайн»: тонкой, извилистой змейкой проскальзываем мы по проложенному для нас кем-то другим руслу, или пробиваемся сквозь пески, огибаем камни, падаем водопадами с горных уступов, пробивая свой собственный путь. Мним себя рекой, не понимая, что каждый из нас всего лишь капля в общем потоке. Жар солнца испаряет нас, а время сдувает песок, и след наш стирается, становится ветром и землёй. И моя жизнь тоже капля. Маленькая капля, которую подхватит ручей, отнесёт в реку, а река домчит до моря. И кто я? И где я буду? Где будет моя жизнь? Здесь ли пройдёт, растворившись в воздухе? Или её унесёт в море? Или эту каплю впитает в себя земля? Разве это важно…»… Он снял шляпу, бросил её на скамью. Воздух, спокойный и сонный летним полднем, будто по заказу, рванул в лицо свежим, порывистым ветром. Счастливо улыбнувшись, старик прикрыл глаза. «Пора попрощаться с этим миром, – думал он, – попрощаться… засиделся я здесь»… Барон Чемберс посмотрел на ненужную больше трость, подцепив носком сапога, отбросил её в сторону, откинулся назад, положив руки на спинку скамейки. Подняв голову, смотрел, как солнце, попав в лабиринт лепестков цветка, лучом металось по рукояти, пытаясь выбраться. Драгоценная рукоятка сверкала, разбивала солнце на тысячи, десятки тысяч огненных струек и выпускала острыми, длинными лучами. Но набежали тучи – и в миг, лишившись внешнего света, рукоять стала прозрачным камнем, на первый взгляд пустым, полым внутри. Лишь только внимательно присмотревшись, можно было разглядеть идеальные грани лепестков. Перетекающих один в другой, расцветающих. И неподвижных – пока нет солнца… – Как порой мало надо, чтобы понять такие простые вещи, – проговорил вслух старик. – Джипси, дорогая, я знаю, ты сейчас где-то рядом, ты всегда рядом со мной… Ты помнишь ту притчу про черепаху, влюбившуюся в камень? Я всю жизнь пытался понять, зачем черепахе нужен камень, что это? Зачем любить существо, которое в самом принципе не способно ответить? Но всё оказалось просто: камень – это наше перераздутое, огромное, невероятно жестокое «Я». Когда-то, в далёкой юности, или ещё раньше, в детстве, мы вдруг осознаём себя неповторимыми, и носимся с этой отдельностью, самостью всю жизнь. Носимся, истекая кровью от собственной жесткосердности, чёрствости – и одиночества. И только когда поймём Бога, когда обретём его в своей душе, когда, научившись стучать, попросим – только тогда жизнь снова открывается перед нами и возвращает в гармонию – ту, какая была в детстве. Правильно говорят, что старики и дети похожи. Всё правильно… Ведь они живут в мире – с собой, со всеми живыми существами, с самим миром. Я столько знаю, а вот казалось бы такую простую вещь понял только сейчас… Джипси, все мы лишь маленькие, микроскопические капельки, безликие в широте Вселенной, не знающие себя, но наделённые способностью увидеть Бога… *** – Нет, нет, вещи разберёте потом, – бросила Кэтрин, отсылая горничных. – Прочь, прочь, глупые овцы! …нет, это не тебе… я тут прислугу выпроводила, не тебя же, – она рассмеялась в раструб аэрофона, поправила наушник и, не прерывая разговора, достала из сумочки пачку дамских папирос. Вытянула одну, закурила, плюхнулась на кровать: – Да, курю. Да, имею право. Ой, ну не будь занудой, Джоджи! Думаешь, мне легко было изображать из себя примерную девочку перед этим замшелым пнём – моим дедом? Да не, я погорячилась, не обращай внимания. Мой дед кто угодно, но не маразматик. Видишь ли, я его очень люблю, но надо же понимать, что жизнь не стоит на месте, что всё меняется. А они даже эту глупую моду на корсеты не отменят! Чёрт, чёрт, чёрт!!! Все рёбра болят, а ведь я надела упрощённый вариант! Эх, будь моя воля… – юная баронесса потёрла спину, сморщилась. – То ещё пыточное приспособление, хорошо, хоть кринолины вышли из моды, а то вообще бы с ума сойти можно было… Ага, ты ещё панталоны до щиколоток вспомни! – Девушка рассмеялась. – Да нет, не сержусь. Нет, не деспот…Фантазёр, скорее… Слушай, дед рассказал мне презабавную историю, и многое хочется обсудить… Как что делать? Бросать все свои дела и быстро сюда… ну… я ведь могу передумать выходить за тебя замуж. Ха-ха-ха… и останешься ты тогда ну очень знатным, но жутко нищим, – Кэти стряхнула пепел прямо на покрывало, ещё раз затянулась и бросила папиросу в цветочный горшок. – Всё-всё, до встречи, милый, всё, сказала, мне ещё надо привести себя в порядок, скоро обед. О… ты даже не представляешь, насколько соскучилась… Всё, целую! – Она чмокнула губами, изображая поцелуй, и сняла наушник. Пройдя к зеркалу, запустила руки в волосы. На пол посыпались шпильки, упал шиньон, а девушка, тряхнув короткими, едва достающими до плеч волосами, посмотрела на своё отражение. Юная, красивая, эффектная – она себе нравилась. Белая кожа, нежно-розовый румянец на скулах, тёмные каштановые волосы, холодные, пронзительно-серые глаза, яркие губы. Кэт провела пуховкой по носу и, рассмеявшись, бросила её в несессер. – Боже, какие глупости! А ещё придётся выдержать кучу балов и приёмов. Как всё надоело, но… дедушка прав – в Роузвуде почему-то дышится легче, – она вернулась к кровати, достала из чемодана плоскую фляжку с виски, сделала глоток, поморщилась. Закурив, прошла на балкон. С увитого плющом балкона хорошо просматривался двор и западное крыло. Кэтрин прислонилась к стене и, чувствуя, как приятно холодит спину старая кирпичная кладка, замерла. Стояла долго, папироса уже осыпалась пеплом, а она всё смотрела в одну точку. Этой точкой была башенка, положившая начало поместью. На смотровой площадке виднелся тёмный силуэт. Человек стоял неподвижно, видимо, тоже вглядывался в даль. Потом, помахав рукой – девушка была уверена, что ей – сместился к стене и будто растворился. – Леди! Леди Кэтрин! Какое горе!!! Сэр Айвен умер… – услышала она полный горя крик. – Что?.. Что ты сказала?… – Кэти, не веря своим ушам, обернулась, метнулась к заплаканной горничной и, отвесив пощёчину ни в чём не повинной служанке, затрясла её. – Что? Что за бред? Что ты несёшь вообще?!! – С… Сэр Айвен… его нашли мёртвым… он сидел там, на скамейке Полли… *** – Леди, джентльмены, – одетый во всё чёрное, в высоком чёрном цилиндре, королевский нотариус был холоден и сух, как само воплощение закона. – Итак, в соответствии с непреложной волей сэра Айвена Джошуа, сорок пятого барона Чемберса, я уполномочен вскрыть запечатанный в присутствии двух благородных свидетелей, так же находящихся здесь: лорда Винстона Биконсфилда и лорда Джорджа Айронсайда, пакет, содержащий завещание усопшего сэра Айвена Джошуа барона Чемберса. Нотариус говорил сухо и монотонно, длинные периоды его речи усыпляли. «Скорей бы уж перешёл к делу, – с раздражением подумала Кэтрин, – сколько можно пережёвывать всю эту юридическую казуистику?» Ей уже не терпелось покончить с процедурами вступления в наследство, а тут ещё даже завещание никак не огласят! Постукивая носком туфли, с нетерпением ждала, когда нотариус, наконец-то, вскроет конверт. Вот он взял нож для резки бумаги и, выверенным движением взломав сургучную печать, достал плотный белый лист. «Не удивилась, если дед написал бы на куске пергамента», – подумала наследница. – Милорды свидетели, это тот документ, который мы положили в конверт? - – Да, ваша честь, – кивнул головой худощавый лорд Айронсайд. – Да, ваша честь, – в унисон ему повторил толстяк Биконсфилд. – Итак, подлинность документа удостоверена свидетелями лордом Айронсайдом и лордом Биконсфилдом. Приступаем к оглашению завещания сэра Айвена Джошуа, сорок пятого барона Чемберса. Нотариус прочистил горло, выпил воды из стоящего рядом стакана, подождал, пока лакей вновь наполнит стакан, и только потом обвёл ничего не выражающим взглядом слушателей. Их было немного. Кэтрин, единственная родственница, внучка умершего, несколько близких друзей, мэр и совет олдерменов Роузвуда в полном составе – вот и всё. Слугам тоже было кое-что завещано, но они толпились в дверях, не решаясь пройти в зал. – «Я, Айвен Джошуа Чемберс, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, принял решение распорядиться своим движимым и недвижимым имуществом. По специальному указу его королевского величества Вильяма Третьего, во владение майоратом вступает мой прямой наследник независимо от пола, согласно этому, майоратное владение поместье Роузвуд отходит Кэтрин Луизе Чемберс, моей внучке»… Кэтрин, не сдержавшись, удивлённо приподняла брови и тут же мысленно отругала себя. Но – она не ожидала от старика такой заботы, всегда считала, что роузвудское поместье достанется какому-то дальнему родственнику по мужской линии, о существовании которого она и не подозревает. Забота деда, конечно, приятна. Казалось бы, зачем ей старый дом, пусть даже приносящий хороший доход, при её богатстве?! Одних только акций на шесть миллиардов фунтов стерлингов, это ещё не считая стоимости самих предприятий, а дома в разных точках земного шара? А пароходы и воздушный флот, а железные дороги и скоростные атомоходы? Кэти облизнула губы, но тут же придала лицу скорбное выражение и наклонилась вперёд, внимательно слушая нотариуса. Она не знала всего, чем владел дед, и приготовилась к приятным сюрпризам. Нотариус монотонно читал: – «Все активы и акции, принадлежащих мне компаний и акционерных обществ, передаются в доверительное управление инвестиционному фонду «Роузвуд», председателем попечительского совета которого является мэр города. Согласно моей воле, утверждение управляющих тоже принадлежит совету попечителей. Фонд надлежащим образом зарегистрирован и приступит к ведению дел с момента оглашения завещания»… Кэтрин показалось, что она ослышалась, но мэр и олдермены так просияли, что не могло быть и речи об ошибке: дедушка действительно завещал все доходы от заводов и других предприятий городу! – «Все мои архивы, научные разработки, патенты, передаются исследовательскому фонду «Кристалл Пэлас», – продолжал нотариус, – так же фонду «Кристалл Пэлас» передаётся здание хрустального дворца с прилегающим парком и всем научным оборудованием»… Кэтрин внутренне ахнула, но лицо оставалось непроницаемой маской. – «Принадлежащее мне движимое имущество в Англии распределяется между моими слугами в следующем порядке»… – Ну, это уж слишком… – прошипела Кэтрин, бледнея. – …«недвижимость в других государствах отходит фонду попечения о детях, оставшихся без родительской опеки, каковой фонд учреждён мной, надлежащим образом зарегистрирован, и приступает к ведению дел с момента оглашения завещания. Так же фонду попечения о детях отходят доходы с железных дорог, компаний морских и воздушных перевозок, и доходы от управления недвижимым имуществом за исключением майората»… – «Моей внучке, Кэтрин Луизе Чемберс, помимо доходов с поместья, назначается ежемесячные денежные выплаты в размере тысячи фунтов стерлингов, из лично мне принадлежащих средств, находящихся на банковских счетах. Перечень счетов находится у нотариуса, выплаты производить будет тоже нотариус до достижения Кэтрин Луизы Чемберс возраста 31 года, независимо от того, вступит ли она в законный брак»… Кэтрин не выдержала. Она встала с кресла, и, наткнувшись на сочувствующие взгляды, поднесла руку к глазам. – Прошу простить меня, горе слишком велико, мне лучше лечь в постель, – пробормотала наследница, выбегая из зала. Кэтрин трясло от злости: дед всю жизнь готовил её к несметному богатству, а оставил с ненужным баронским титулом, старым домом и нищенским содержанием! *** – Миссис Перкинс, мэм, молодая хозяйка в библиотеке? Куда подавать вечерний чай? – Да, Черри, в библиотеке. Милочка, вы ещё не знаете наших порядков. Тихонько постучите, если баронесса не ответит, осторожно войдите и поставьте чай и печенье на журнальный столик при входе. Вам всё понятно? – Да, мэм, миссис Перкинс. – Беда с этой новой прислугой, – вздохнула миссис Перкинс, экономка поместья Роузвуд. – Взяли эмигрантку из Северной Америки. Откуда у нас там? Из Филадельфии? Или из Балтимора? – Она из Вашингтона. – Снизошла до ответа Эльза Томпсон, работавшая в поместье диетологом – не из-за денег, скорее просто для того, чтобы быть чем-то занятой. Мисс Томпсон, старая дева, приходилась бессменному дворецкому барона Чемберса – покойному Эндрю Томпсону – внучатой племянницей. Это обстоятельство позволяло ей держаться выше остальных слуг, приживалка считала себя чуть ли не членом семьи. Особенно теперь, когда сэр Айвен в завещании назначил ей такое же содержание, как и единственной внучке: тысячу фунтов стерлингов. – Последнее время их такой наплыв, такой наплыв – этих эмигрантов. Особенно после того, как дикси взяли Вашингтон! – Дешевые, но абсолютно неотёсанные, – вставила Летти, буфетчица, вертевшаяся тут же. – Уже третья, боюсь, и эта не выдержит, – пожаловалась экономка. – Мисс Кэтрин, после того, как дед лишил её наследства, стала ужасно требовательной. Бесится целый месяц, сначала в библиотеке, теперь вот в дедовском кабинете буйствует. А уж после того, как она нашла ту тайную комнату в башне, с ней совсем сладу не стало! – Слуги говорят, что она сошла с ума, после того, как её бросил жених, – поделилась последними новостями Летти. – Да вы не переживайте так, сядьте, вот, лучше чайку выпейте. Я налью. – Аккуратнее со словами, дамы, если хотите и дальше работать здесь, – поджала губы мисс Томпсон. – Как вы правильно заметили, из Америки большой наплыв образованной рабочей силы. А что неотёсанные, то не беда, манеры легко прививаются. Мне кажется, в их грубости есть даже какой-то особый шарм. Буфетчица и экономка растерянно переглянулись. Летти, решив за лучшее уйти, незаметно выскользнула из кухни. – Жених её вряд ли бы так расстроил, – заметила старая дева. – И потом – она не сошла с ума, я помню эту девочку с рождения. Наша Кэти всегда знала, чего хочет, и всегда добивалась этого. Беда в том, что она не понимает, чего хочет сейчас. – Её горничная, – осторожно произнесла экономка, – помните, та норвежка, что проработала у баронессы всего две недели, рассказывала, что она нашла в той комнате, в башне, какие-то записи. Там старый барон оставил зашифрованную карту, где указано место… – Ой, Бэт, и ты туда же?! – мисс Томпсон всплеснула руками. – Неужели ты веришь в глупые сказки про зарытый в саду клад?.. – Но откуда-то взялось такое огромное богатство… И потом, вы знаете, что леди Кэтрин постоянно читает какие-то тетради? – Вы забыли, что старый барон был зятем покойного мистера Брауна, а тот был сказочно богат, – Эльза Томпсон свысока взглянула на Элизабет Перкинс. – И хватит этих досужих домыслов, нет ни каких денег! Я была в той комнате в башне – там нет ничего, кроме зеркал. Пустые стены и зеркала. *** Из дневника Айвена Джошуа Чемберса: «Первоначально деньги в проект вкладывали бизнесмены, крутящиеся возле Всеобщей Энергетической компании, позже заинтересовались более крупные финансисты, и наконец, была создана Корпорация – для ведения бизнеса, обеспечения самоокупаемости экспериментов, а позднее – для эксплуатации сопряженных пространств. Мощные транснациональные корпорации правили их миром. В конце XIX начале XX веков лоббистам трестов удалось преодолеть антитрестовское законодательство. И началось: монополии решительно захватывали рынки, делили их между собой, грызлись за власть, финансы и влияние. В мире Джипси представители крупных монополий относительно рано проникли в государственный аппарат. К середине XX века уже невозможно было отличить, где кончается корпорация, а где начинается государство. Иначе пошло развитие у нас. Антитрестовские законы, принятые ещё в девятнадцатом веке, поставили предел всевластию корпораций. Кроме того, в основе всего лежит стремление служить Империи. Сесил Родс, создав очень большую добывающую компанию в Южной Африке, смиренно преподнес её в дар королеве Виктории, и тем заложил основы нынешнего Южно-Африканского союза, самой яркой жемчужины в короне Британской Империи»… *** Кэтрин сидела за письменным столом, обложившись бумагами. – В кабинете деда ничего нет… Ладно, тогда поищем в старой башне. Что он там говорил о двери на потайную лестницу в малую башенку? Та комната с зеркалами точно пуста – под зеркалами нет полых стен, обычная кладка. Видимо, придется обращаться в Кристалл Пэлас. Я у них все архивы перерою…