Слова мамы вызвали у меня чувство стыда. Она продолжала: – Ты много разговаривала с Хенриком, когда познакомилась с ним. Он не испугался, оказался готов нести вместе с тобой твое горе. Знаю, в наших с тобой отношениях не все всегда было гладко. Но я всегда рядом. Надеюсь, ты это знаешь. Теперь я сама взяла ее за руку. – Прости, мамочка. Я была несправедлива к тебе. И к Хелене. – Почему ты думаешь об Алисе? Не лучше ли оставить все это позади? У тебя есть Хенрик и Эмиль, жизнь сложилась хорошо. Отпусти прошлое, Стелла! Поднявшись, я обняла маму. Она совершенно права – лучше оставить все это позади. – Ты в последнее время посещала могилу? – спросила она. – Прости, я знаю, ты предпочитаешь называть это памятным камнем. Я отрицательно покачала головой. Потом мы поужинали, мама попрощалась и уехала к себе, а я еще долго сидела в кухне, обдумывая наш разговор. У меня сохранились лишь разрозненные воспоминания о периоде между исчезновением Алисы и пятым отделением. Весной 1995 года мама отправила меня на принудительное лечение. Меня поместили в закрытое психиатрическое отделение. На тот момент я ничего не ела, сильно исхудала. Находилась в глубокой депрессии. Со временем я познакомилась с психотерапевтом по имени Биргитта. Она помогла мне, я начала смотреть вперед и решила жить дальше. Позднее я пошла учиться и стала изучать психологию, желая стать психотерапевтом. Я хорошо знаю свое дело. Во всяком случае, так было раньше. Но теперь уже нет. В настоящий момент я никому не могла помочь. Даже самой себе. Поднявшись, я вытерла столешницу и взяла газеты, которые мама положила на микроволновку. Из стопки выпал конверт. Я подняла его. Он был подписан от руки, на нем значилось мое имя – «Стелле Видстранд, бывш. Юханссон». Без марки и без адреса. Кто-то опустил его прямо в почтовый ящик. Я распечатала конверт. В нем лежала сложенная бумажка с нарисованным крестом. Текст был аккуратно выведен черной чернильной ручкой. Стелла Видстранд Род. 12.11.1975 скоропостижно покинула нас никто не грустит никто ее не оплакивает Изабелла Холод пробирал до костей. Хотя я до носа замотала лицо толстым шарфом, меня не покидало ощущение, что я совершенно голая. Съежившись, я бежала в сторону Вальхаллавеген. Вот уже третий день над Стокгольмом свирепствовала непогода. В этот день у нас должна быть только одна лекция, поэтому многие остались сегодня дома. Как Юханна. Если бы не групповая терапия, я бы тоже не пошла. Во всяком случае, подумывала бы об этом. Но я не хотела пропускать встречу со Стеллой. Слишком многое было поставлено на карту. До начала сеанса групповой терапии оставалось сорок восемь минут. Этого момента я ждала всю неделю. А вдруг она не придет? Я перешла дорогу, направляясь к автобусной остановке. Подошел автобус, я села в него. Воздух внутри был тяжелый, влажный от мокрой одежды и капающих зонтиков. Окна запотели, через них свет еле пробивался внутрь, как сквозь туман. С тех пор как я нашла Стеллу, я все время думала о ней. Возможно, даже чересчур много. В прошлый раз она очень внимательно разглядывала меня. Как будто знала, кто я. Словно понимала, зачем я пришла. Но она не может ничего знать. Ей ничего не известно обо мне и моей жизни. Она понятия не имеет. Автобус остановился возле Торгового центра. Я с трудом пробилась к дверям, вышла и направилась к консультации. Открыла тяжелую дверь, вошла внутрь, поднялась на четвертый этаж. Поздоровавшись с администратором, оплатила сегодняшний сеанс и прошла в зал. Села в одно из кресел, отключила звук на телефоне. Стелла зашла ровно в час и закрыла за собой дверь. Я смотрела на нее. Сегодня она была одета в элегантное платье до колен, волосы красиво уложены в толстый узел на затылке. Кажется, все сегодня были не в настроении. Клара нервничала по поводу презентации, которую ей предстояло делать завтра утром перед руководством компании. Пьер шипел, что она всегда понапрасну дергается и жалуется, а потом все проходит хорошо. Она что-то шипела ему в ответ. Я снова взглянула на Стеллу. Так трудно понять, что у нее на уме. Пока она не проронила ни слова, просто сидела молча. Она слушала. Изучала нас одного за другим. Через некоторое время я почувствовала на себе ее взгляд. Я подняла глаза и улыбнулась ей. Стелла не ответила на мою улыбку. Стелла Я пожалела, что предложила Изабелле Карлссон посещать групповую терапию. Учитывая те социальные трудности, которые она сейчас испытывает (с ее слов), эта форма работы хорошо подходит. Но так я рассуждала до того, как поняла самое главное. Другие уже высказались сегодня, а она – нет. Пока она не произнесла ни единого слова. На какое-то время в зале воцарилась тишина. Я должна сделать так, чтобы она заговорила. Заставить ее раскрыться. Я беру слово: Как у тебя прошла неделя, Изабелла? Изабелла: Неделя прошла неплохо. Мы начали выполнять новое групповое задание, я попала в очень хорошую группу. Так здорово. И еще я стала донором. Она снова улыбается, отчетливо проступает ямочка на левой щеке. Изабелла: Вчера я впервые сдавала кровь. Я немного боюсь иголок. Как мама, она вообще сходит с ума по этому поводу. Но все прошло даже лучше, чем я думала. Некоторое время она сидит молча. Женщина, которую она называет «мамой», – кто она? Изабелла: Кстати, она хочет, чтобы я приехала домой на выходные, а у меня нет ни малейшего желания. Магнус: Это почему? Изабелла: Ну, у нас сейчас не самые лучшие отношения. Именно она рассказала мне, что Ханс мне не настоящий отец. Арвид: А как ты об этом узнала? Изабелла: Я так плакала. Сказала маме, что очень тоскую по нему и что со временем не становится легче, как все утверждают. Сказала ей, что эта боль никогда не пройдет. Она обиделась. Ответила мне, что она, по крайней мере, еще пока жива. Изабелла делает глубокий вдох, оглядывается по сторонам. Неужели в ее рассказе все правда? Неужели все это не игра? Изабелла: Мы с папой были очень близки. Знаю, ей хотелось бы, чтобы у нас с ней были такие же отношения, добрые и естественные, как у нас с ним. Но это не так. Голос дрожит, она вот-вот заплачет. Это не подделка. Никто не может вести себя так убедительно, не испытывая истинных чувств. Что все это означает? Что я ошиблась? Что мне все померещилось? И это вовсе не Алиса, а просто Изабелла? Изабелла: И тут она заявила, что он мне не настоящий отец. Клара: Надо же выбрать такой момент, чтобы все рассказать! Чудовищно. Пьер: Просто жестоко. Арвид: Да она больная. А у тебя по поводу этого какие чувства? Изабелла: Даже не знаю. Ведь у нее тоже горе. Наверное, я не должна быть к ней несправедлива. Ей тяжело. У нее жизнь сложилась непросто. И все же она изо всех сил старалась быть хорошей мамой. Может быть, Изабелла оказалась здесь случайно? А что если она вообще ничего не знает? Нет, все не так просто. Она что-то скрывает. Но что? Клара: Ясное дело, у нее тоже горе, но все-таки. Арвид: В любом случае, это недопустимо. Такие вещи нельзя рассказывать так бестактно. Изабелла: Было бы куда логичнее, если бы мама оказалась моей приемной мамой. Я: Что ты имеешь в виду? Некоторые участники уставились на меня, переглядываются. Плевать. Мне нужно все выяснить. Я: Твоя мама, как ее зовут? Изабелла: Керстин. Я: У вас с Керстин сердечные отношения?