Я всегда сажусь в один из первых рядов. (И прихожу вовремя.) Я положила перед собой блокнот и ручки и приготовилась все записывать: каждую цифру и букву. Маркеры, которыми я подчеркиваю, выделяю, провожу стрелки, чтобы лучше видеть связи и легче запоминать. Во всем этом есть черты невроза. (Точно знаю, что это так, – читала об этом). К цифрам у меня особое отношение. Даже если я знаю, что и так их запомню, – или если они, наоборот, никогда мне больше не понадобятся, я все равно их записываю. «Увидимся двадцать минут четвертого». 15:20. «Садись на автобус 515 или 67 на площади Уденплан». 515, 67. «Твой рост 163, вес 56». 163, 56. Многие считают меня чересчур серьезной. Все, с кем я общаюсь здесь, в КТИ, трепетно относятся к учебе – но и гуляют от души. По пятницам – паб в Нимбле, разные факультеты организуют свои вечеринки, а сессия всегда заканчивается большой попойкой. Не говоря уже о промежуточных домашних вечеринках. Юханна и Сюзи всегда зовут меня с собой, но я соглашалась лишь пару раз. Общий праздник первого курса этой весной – единственное большое мероприятие, на котором я побывала в последнее время. И дело не в том, что я не хочу. Наоборот, я очень хочу вписаться в компанию – хорошо бы, если бы это не стоило мне такого труда. Легче было бы забыть, кто я на самом деле. Однако переезд в Стокгольм – лучшее, что я сделала за всю жизнь. Количество друзей в «Фейсбуке» увеличилось в несколько раз. У меня есть «Инстаграм». И «Снэпчат» (обожаю его!). Я стараюсь запечатлеть свою повседневную жизнь, снимаю селфи. Моя виртуальная реальность потрясающая, безумная и яркая – все, кто видит мои фотографии, сразу понимают, что моя жизнь полна особых моментов в окружении друзей, которые меня любят. Каждый лайк, каждый комментарий радует меня. Понимаю, что это так поверхностно, – но меня это не беспокоит. Чем плохо быть поверхностной? До весны я даже общалась с людьми в реале, а не только в Интернете. А потом умер папа. В поле моего зрения что-то замаячило, и я подняла глаза. Парень, которого я не знаю, спросил, можно ли пройти. Выглядел он классно. Я привстала, и он улыбнулся мне, прежде чем протиснуться по ряду стульев. Его взгляд надолго задержался на моем коротком платье и высоких сапогах. В этом году мне пришлось привыкнуть к тому, что парни обращают на меня внимание. (Дома я была невидимкой.) Волосы – единственное, чем я всегда была довольна и гордилась. Но мое тело… Иногда на меня пялятся, как сейчас. Странно, но приятно. Никто не проникает взглядом за внешнюю оболочку, никто не видит сути. Никто не знает, какая я фальшивая, злонамеренная, испорченная и ужасная. Никто никогда не узнает, кто я в глубине души. Юханна и Сюзи заставили меня изменить имидж. Все началось с того, что я взяла у Юханны поносить свитер, который оказался очень обтягивающим. И тогда они заставили меня примерить одно из ее самых коротких платьев. Оно было и вправду чересчур коротким. Но, по их мнению, это так и было задумано. Имея такие ноги, как у меня, нужно их показывать. Они потащили меня с собой в H&M, Monki, Gina Trikot – мы обшарили все магазины. К тому же я обнаружила, что в стокгольмских секонд-хендах можно найти такие вещи, какие дома в Бурленге никогда не попадаются. Теперь я полностью обновила гардероб. У меня появилась одежда таких размеров и таких стилей, которые я никогда раньше не покупала. Я привыкла быть на виду. Оказалось, что это совсем не страшно. Наоборот. Так легче прятаться. Мне нравится, что я могу выбирать, кем мне быть в глазах других. Моя недавно завоеванная свобода. Моя новая сила. Если бы только я могла забыть свое истинное «я». Вот тут-то и появляется Стелла Видстранд. Мои размышления прервались: началась лекция. Я сосредоточенно слушала и записывала. Когда объявили перерыв, я встала и сделала шаг в сторону, чтобы те, кто сидит со мной в одном ряду, могли выйти. Я размышляла, пойти ли мне в коридор или остаться в аудитории, когда кто-то за моей спиной выкрикнул его имя. Фредрик. Я обвела глазами бурлящую толпу. Вот он – несколькими рядами выше меня. Он поднял голову, встретился со мной взглядом и кивнул. (Я поняла, что смотрела на него слишком долго.) Потом встал и перевел взгляд на Меди, стоящего где-то в стороне, что-то крикнул ему – что именно, я не смогла разобрать. Фредрик стройный, чуть повыше меня ростом. У него подстриженная наискосок густая светлая челка, которую он отбрасывает в сторону движением головы или запускает в нее пальцы. Он часто улыбается – могу себе представить, как он выглядит на школьной фотографии в первом классе. Примерно как сейчас, только верхних зубов не хватает. Носит он джинсы или чинос, сидящие низко на бедрах, и почти всегда – футболки с принтом. Он катается на лонгборде и однажды даже уговорил меня попробовать. Сам бежал рядом, держа меня за руку, и хохотал. Я спросила, почему, и он ответил, что я визжу, как девчонка. Красивый, крутой, классный парень. И танцует отлично – в этом я могла убедиться на тусовке первокурсников. (Он никогда не узнает, какая я на самом деле.) Рядом с ним сидела стройная красивая брюнетка. Она встала, потянула его за руку, и он обернулся к ней. Смеясь над чем-то, что она рассказывала, он вместе с ней спустился и пошел к выходу. Я ему надоела. Или он догадывается. Или он знает. Ведь люди наверняка чувствуют, что со мной что-то не так, да? Я снова села на свое место. Как же мне хотелось, чтобы моя жизнь сложилась по-другому: чтобы я могла вписаться в компанию и быть как все. И на дне души не таилась бы черная тень. И не надо было бы скрываться. Но моя жизнь не похожа ни на чью другую. И во всем этом виновата она. Ах, если бы я могла отомстить. Если бы ей пришлось страдать, как страдала я. Как я хочу, чтобы ее вообще не стало. Пусть бы она умерла. Стелла Бум, бум, бум. Баскетбольные мячи ударялись о пол и стены. Время от времени они с грохотом попадали в корзину. Шум стоял совершенно оглушительный. Я спустилась по ступеням на трибуне спортивного зала, сжимая в руке бумажный стаканчик с обжигающе горячим кофе. Села, кивнула знакомым, но потом уткнулась в телефон, чтобы избежать необходимости общаться. Целую неделю я ходила на работу, выслушивала своих пациентов, делала покупки, готовила еду, стирала. Играла сама с собой в игру, притворяясь, что все, как обычно. И все же на уме у меня была одна лишь Изабелла Карлссон. Я думала о ней постоянно. Меня нисколько не огорчило, что Хенрик каждый день задерживался на работе, а Эмиль был занят со своими друзьями. Пришла эсэмэска от Маркуса: «Ужин в среду, все срастается? Мой брат отправил меня к тебе». Младший брат Хенрика мне всегда нравился, но сейчас у меня не было никакого желания с кем-либо общаться. Тем не менее, я ответила, что мы мечтаем познакомиться с его новой девушкой. И ждем его с детьми. Одна из знакомых мам спросила, можно ли присесть рядом со мной. Я пододвинулась на скамье и стала смотреть на поле. Где-то далеко стучал мячом Эмиль. Я помахала ему рукой, но он не заметил меня. Тогда я достала из сумки дневник и положила его себе на колени. В подростковые годы я делала записи почти каждый день. Эта тетрадь последняя. Конечно же, там много о Даниэле, но еще и о моих планах на жизнь. О чем мечтает, о чем думает девочка-подросток? Я хотела стать закройщицей. Или художником-керамистом. А может быть, дизайнером и проектировать интерьеры. Мне хотелось всего. Всему я хотела научиться, мечтала творить, объехать весь земной шар, останавливаясь на месяц-другой то здесь, то там. Даниэль не разделял мои мечты. Ему не хотелось ни путешествовать, ни узнавать новое, ни учить иностранные языки. Он собирался остаться в Кунгсэнгене, чтобы со временем открыть свою автомастерскую. Ему нравилось заниматься своими машинами, гонять по улицам и пропускать в выходные пару стаканов пива с друзьями. Казалось бы, что у нас могло быть общего! Но я была влюблена, и нас ждало счастье. Осенью 1992 мы с Даниэлем были неразлучны. Мы катались на его красной «импале», наслаждаясь жизнью и не подозревая о том, что нас ждет. И оба хотели этого ребенка. Мы даже обсуждали, что потом заведем еще. Я писала о беременности, о своих ожиданиях и страхах. О том, как на нас косились окружающие. Двое подростков, готовящихся стать родителями, – далеко не все разделяли наше мнение, что это здорово. Роды. Первый раз я прикладываю ее к груди. Даниэль со слезами на глазах и Алиса у меня на руках. Первое время, когда мы только знакомились с маленьким человечком, перевернувшим нашу жизнь. Ее запах. Я могла вдыхать его бесконечно. Ее чудесный маленький ротик. Ямочки на щеках. Честно говоря, я ожидала испытать более сильные чувства, читая это. Думала, что каждое слово будет впиваться в меня, вызывая радость и смех или горе и слезы. Оказалось, что я даже не помню многого из того, что тогда писала. Словно знакомая или дальняя родственница делилась со мной воспоминаниями. Но пока я отказывалась думать о том дне, который наступил год спустя. Пока мне удавалось держать дверь в ту комнату закрытой. Я не знала, хватит ли у меня сил снова встретиться с этой болью, снова услышать обвинения. Мне казалось, я не смогу вернуться назад, позволить чувству вины снова навалиться на меня всей тяжестью. Почему тебя не было рядом с ней? Я вздрогнула – мяч попал в корзину, и мужчина, сидящий позади меня, вскочил и оглушительно заорал. Эмиль принял подачу и побежал с мячом по полю. Когда он был помладше, я не пропускала ни одной тренировки, ни одного матча. И по баскетболу, и по теннису. Хотя сейчас это уже ни к чему, я все равно часто хожу с ним. Ему тринадцать. И я слишком его опекаю. Он мой единственный сын. Когда же я перестала думать о нем, как о своем втором ребенке? Оба получили от меня в наследство ямочки на щеках. У Эмиля мои курчавые волосы, а у Алисы мои глаза. Но в остальном они очень похожи на своих отцов. Алиса. Даниэль. Эмиль. Хенрик. Две разные жизни. Неужели они столкнутся? Что теперь будет со мной? С моей семьей? Это всего лишь случайность. Мне просто показалось. Слишком много времени было потрачено на ожидания и надежды. Я больше не выдержу давящей тоски и бессмысленного томления. Никто не может изменить того, что произошло. Потерянные годы не вернуть. Уходя со стадиона, я выбросила дневник в мусорную корзину. 29 июля 1993 Я стала мамой! Сегодня моей дочери Алисе Мод Юханссон исполнилась неделя. Раньше я даже представить себе не могла, какие чувства на меня нахлынут, – поняла это только сейчас. Моя жизнь в корне изменилась. Подумать только, что тебя может охватить такая любовь к маленькому существу. Она самая прекрасная малышка, какую только можно себе представить. Крошечные пухленькие пальчики на ручках и ножках. Пышная шевелюра, торчащая во все стороны. Даниэль говорит, что у нее от рождения на голове меховая шапка. Как у него. Густые черные волосы. Самый очаровательный ротик на свете. Мне кажется, у нее на щеках ямочки. Особенно с левой стороны, как у меня. А правое ухо – в точности как у Даниэля и Марии. Треугольное эльфийское ухо. Это передается по наследству. Больше всего она похожа на отца, однако у нее мои глаза. Она вобрала в себя черты нас обоих. Никогда в жизни я не была так счастлива. Она такая маленькая и беспомощная, во всем зависима от меня. Какая ответственность! Совсем недавно я тащилась домой с пакетами продуктов в руках, а потом Даниэль ругал меня. Он не разрешал мне поднимать тяжелого – даже пакет молока или буханку хлеба. Часто лежал, приложив ухо к моему животику, и слушал. Пел песни Элвиса: Love me tender, Teddybear. Однажды он вдруг замолчал, уставившись на меня большими глазами, – и прошептал, что он ощутил ее толчки. Потом он гладил мой живот руками, искал нашу малышку, пытаясь нащупать ее ножки. Все это происходило всего пару недель назад. А кажется – совсем в другую эпоху. Роды продолжались всю ночь. Мне было ужасно больно, и казалось, что она никогда не вылезет. Это самое ужасное и одновременно самое прекрасное событие в моей жизни. Даниэлю было очень тяжело видеть, как мне больно. Я так крепко сжимала его руку – потом он сказал мне, что сам все время боялся упасть в обморок.