Фанни уставилась на Джема, а затем перевела взгляд на меня, ища поддержки. Я отложила масло в сторону и подозвала девочку. Та бережно положила письмо на стол, словно оно было очень хрупким. Письмо представляло собой сложенный втрое лист грубой бумаги, скрепленный желтовато-серой печатью из свечного воска — жир пропитал бумагу, и некоторые слова просвечивали. Я аккуратно взяла его и перевернула. — Оно точно адресовано тебе. «Мисс Фрэнсис Покок, находящейся под опекой Джеймса Фрэзера, Фрэзер-Ридж, королевская колония Северная Каролина». — Открой его, бабуля! — Мэнди подпрыгивала на скамье, чтобы получше разглядеть. — Нет, раз уж послание для Фанни, она и должна его открыть, — объяснила я. — Причем она не обязана его кому-либо показывать — только если сама захочет. Фанни повернулась к Джону Куинси, серьезно посмотрела на него и спросила: — Сэр, кто дал вам это письмо? Оно из Филадельфии? Девочка немного побледнела, произнеся название города, но Майерс покачал головой и приподнял плечо. — Вряд ли. Правда, не могу сказать, откуда оно на самом деле, моя дорогая. Мне вручили его в Нью-Берне, когда я приехал туда в прошлом месяце. Передал его какой-то мужчина, только писал точно не он. — Понятно, — у нее вырвался вздох облегчения. — Спасибо вам, сэр, что доставили его. Значит, когда-то Фанни уже получала письма. Она уверенно сунула большой палец под сгиб письма, не ломая печать, отклеила ее и положила на стол рядом с раскрытым посланием. Девочка стояла вплотную к столу, опустив глаза на строчки; глядя ей через плечо, я могла с легкостью ознакомиться с содержанием. Затем Фанни медленно, но отчетливо прочла письмо вслух, водя пальцем по словам. Мисс Фрэнсис Покок от мистера Уильяма Рэнсома Дорогая Фрэнсис! Пишу, чтобы справиться о твоем здоровье и благополучии. Надеюсь, ты довольна своим теперешним положением и начинаешь привыкать к новому месту. Пожалуйста, поблагодари от меня мистера и миссис Фрэзер за их доброту. У меня все хорошо, хотя дел невпроворот. Я напишу еще, как только представится возможность передать письмо с оказией. Твой скромнейший и покорнейший слуга, Уильям Рэнсом — Уиль-ям, — пробормотала она, коснувшись букв. Лицо ее мгновенно преобразилось, осветившись восторженной радостью. Рядом заерзал Джейми; в его глазах отражалось то же счастливое сияние и теплый свет очага. * * * Фанни убежала с письмом, а я озадаченно склонилась к Джону Куинси. — Вы ведь говорили, что еще есть письмо для Жермена? — тихонько спросила я под гул возобновившейся беседы. — Так точно, мэм, — кивнул великан. — Но я уже вручил его мальчугану, когда тот выходил из уборной. — Он окинул взглядом комнату и пожал плечами. — Подумал, парень захочет прочесть письмо вдали от любопытных глаз. Похоже, оно от матери. Мы с Джейми настороженно переглянулись. Фергус писал в начале весны, заверяя, что у них все в порядке. Марсали чувствовала себя хорошо — насколько это возможно для женщины на восьмом месяце беременности; также мы получили список вещей, которые он отправил для нас в Кросс-Крик. В обоих посланиях Фергус передавал сыну немногословные, но теплые пожелания. Первое письмо прочла мальчику я, второе — Джейми. Выслушав, Жермен лишь молча кивал с каменным лицом. Когда он не появился к десерту — это были ломти принесенного Эми хлеба с яблочным повидлом, которое Сара Чизхолм приготовила в благодарность за лечение младшей дочери, — я всерьез забеспокоилась. Возможно, Жермен решил поужинать у кого-то из друзей — он частенько так делал, с Джемми или один, но всегда предупреждал, что идет в гости. Однако если дело не в этом… Какая еще причина могла заставить его пропустить ужин с гостем? Любым гостем, не говоря уже о таком колоритном, как Джон Куинси Майерс, один только вид которого обещал массу занимательных историй и новостей. Люди будут приходить к нам еще несколько вечеров, чтобы послушать его рассказы, но сегодня он был целиком и полностью в нашем распоряжении. Мэнди свернулась калачиком на коленях у Джона Куинси, взирая на него с восхищением, причиной которого была, по всей видимости, огромная седеющая борода, а вовсе не занимательная история о супружеской неверности, приключившейся в Кросс-Крик в прошлом месяце. Дело окончилось дуэлью на пистолетах посреди Хэй-стрит: оба соперника промазали, зато выстрелы попали в городскую водокачку и в лошадь, запряженную в двуколку. Рана оказалась несерьезной, но напуганная выстрелом лошадь понесла, увлекая за собой повозку с сидевшей в ней миссис Олдердайс, женой судьи (кучер как раз отлучился за ее посылкой). — Надеюсь, бедная леди не пострадала? — Бри с трудом сдерживала смех. — Нет, мэм, — заверил Майерс. — Правда, разозлилась пуще мокрого шершня — а они жуть какие злющие, когда намокнут. Как только двуколку остановили и помогли миссис Олдердайс выбраться, она направилась прямиком в контору адвоката Форбса и заставила его тут же накатать иск против подстрелившего лошадь негодяя. Вся веселость мигом сошла с лица Брианны при упоминании о Ниле Форбсе, который однажды похитил ее и продал Стивену Боннету. Роджер накрыл руку жены своей и легонько сжал. Бри закусила губу, но потом с благодарностью кивнула мужу. — Почему же они сначала не позаботились о лошади? — спросил Джем с явным неодобрением. — Джим-Боб Хупер ей помог, — успокоил его Майерс. — Это кучер миссис Олдердайс, который правил двуколкой. Немного корма и целебной мази тотчас вернули бедную животину в хорошее расположение духа. Джейми с внуком одновременно кивнули, полностью удовлетворенные ответом. Дальше разговор сосредоточился на причинах дуэли; я встала из-за стола, не дослушав. Фанни незаметно вернулась на кухню и сидела на краю скамьи, улыбаясь собственным мыслям и шуткам Джона Куинси. Проходя мимо нее, я наклонилась и шепотом спросила: — Ты не знаешь, где Жермен? Она моргнула, все еще находясь под действием чар необычного гостя, но охотно ответила: — Знаю, мэм. Думаю, он на крыше. Сказал, что хочет побыть один. * * * Жермен действительно был на крыше. Он сидел на полу незаконченной спальни в пристройке с односкатной кровлей на втором этаже, обняв подтянутые к груди колени и уткнувшись в них лбом. Маленький темный комочек на фоне белой постели. Живое воплощение горя — и портрет человека, отчаянно нуждающегося в утешении. На что тогда нужны бабушки? — вспомнились слова Дженни. Осторожно, чтобы ненароком не свалиться вниз, я обошла комнату, цепляясь за перекрытия и благодаря Бога за сухую безветренную погоду. Стояла тихая звездная ночь, наполненная еле слышным шелестом сосен и крылышек ночных насекомых. Наконец я пробралась к нему и села рядом; ладони у меня немного вспотели. — Что случилось, мой хороший? — Я… — внук осекся, быстро глянул через плечо и придвинулся ближе. — Я получил письмо, — прошептал он, прижав руку к груди. — Мне его дал мистер Майерс; там было мое имя. Понятно, почему мальчуган так разволновался. Как и Фанни, Жермен впервые получил письмо, адресованное лично ему. — От кого оно? — От мамы. — Он нервно сглотнул. — Я узнал почерк. — Ты его еще не открывал? Жермен покачал головой, не отнимая руку от груди — будто письмо могло вдруг взять и улететь. — Жермен, — ласково сказала я и погладила его по спине, ощущая под фланелевой рубашкой худенькие лопатки. — Мама тебя любит. Тебе нечего бо… — Нет, не любит! — выпалил он и сжался в комок, словно поглубже пряча обиду. — Она не может меня любить. Я… я убил Анри-Кристиана. Она даже видеть меня не желает! Я обняла его и притянула к себе. Положив голову мне на плечо, Жермен заплакал навзрыд. Тихонько раскачиваясь, я утешала его, словно маленького ребенка, хотя он давно уже вышел из нежного возраста. Что еще я могла поделать? Говорить, что он ошибается, бесполезно; в таких случаях дети не верят словам, даже правдивым. К тому же, положа руку на сердце, это было не столь очевидно. — Ты не убивал Анри-Кристиана, — твердо сказала я. — Ведь я тоже была там и все видела. Действительно была — и ни за что не хотела бы пережить подобное вновь. Одно лишь имя Анри-Кристиана навевало жуткие воспоминания: запах гари; грохот взрывающихся бочонков с чернилами и лаком; объятый ревущим пламенем чердак; Жермен, повисший на веревке высоко над камнями мостовой. Он отчаянно тянет руку к маленькому братику… Но увы… На глаза навернулись слезы, и я обняла внука покрепче, уткнувшись лицом в его волосы, пахнущие детством и мальчишеской невинностью. — Даже вспоминать страшно, — вздохнула я. — Ужасная трагедия. Только это был несчастный случай. Жермен, ты изо всех сил пытался его спасти. Сам ведь знаешь. — Да, — выдавил он. — Но не смог! Не смог, бабуля! — Знаю, — шептала я, покачиваясь вместе с ним. — Знаю.