Постепенно чувство горя и ужаса уступило место печали. Мы тихо плакали, шмыгая носами; затем я нашла в кармане платок и дала ему, а сама вытерла лицо фартуком. — Дай-ка письмо. — Откашлявшись, я прислонилась спиной к кровати. — Не знаю, о чем там говорится, однако ты должен его прочесть. Есть вещи, через которые просто нужно пройти. — Как же я его прочту? — Он беспомощно усмехнулся. — Здесь слишком темно. — Схожу в хирургическую за свечой, — сказала я, поднимаясь. Тело затекло от долгого сидения в одной позе, и я не сразу обрела равновесие. — На столе есть вода. Выпей немного и залезай в кровать. Я скоро приду. Я спустилась по лестнице в мрачной решимости, какая овладевает человеком в безнадежных ситуациях, и вскоре вновь поднялась со свечой в руке. Теплое пламя мягко освещало шероховатые ступени, отбрасывая на них тень. Конечно же, Марсали не винила его в смерти Анри-Кристиана. Но Жермен был прав: глядя на старшего сына, она невольно вспоминала трагичные мгновения, разрывающие ей сердце. Именно поэтому мы и увезли мальчика в Ридж — чтобы расстояние помогло ему и его родителям быстрее залечить душевные раны. Возможно, теперь он думает, что мать больше никогда не захочет его видеть, и решила сообщить об этом в письме. — Бедняжки, — прошептала я, имея в виду Жермена, Анри-Кристиана и их мать. Я не сомневалась — почти, — что у Марсали и в мыслях не было ничего подобного. Однако прекрасно понимала, как ему страшно. Жермен сидел на краешке постели, обхватив колени руками, и смотрел на меня огромными, потемневшими от тоски глазами. Письмо лежало неподалеку. Я взяла его, села рядом и открыла. Затем предложила Жермену прочесть первым — он покачал головой. — Ну хорошо, — сказала я и, откашлявшись, начала: — Mon cher petit ami… На этом месте я остановилась от удивления, а Жермен ощутимо напрягся. — Ох… — выдохнул он еле слышно. Я тоже невольно охнула, вспомнив эти слова, и у меня отлегло от сердца. Mon cher petit ami — так Марсали называла старшего сына, когда он был совсем малышом, еще до рождения девочек. Значит, все хорошо. — Что там дальше, бабуля? Что она пишет? Немного успокоившись, Жермен прижался ко мне, сгорая от нетерпения. — Может, сам прочтешь? — с улыбкой спросила я, протягивая письмо. Внук яростно помотал головой, тряхнув светлыми волосами. — Нет, лучше ты, — хрипло попросил он. — Пожалуйста, бабуля! Mon cher petit ami, Мы только что переехали в новый дом, но он никогда не станет по-настоящему родным, пока ты не вернешься. Твои сестры ужасно по тебе скучают (они шлют свои локоны — поясняю на случай, если ты не понял, что за странные космы вложены в письмо, — девочки боятся, что ты уже забыл, как они выглядят. Светло-каштановый локон — Джоани, темно-каштановый — Фелисити. Рыжие волоски принадлежат коту), а папа ждет не дождется, когда ты приедешь и будешь ему помогать. Он запрещает девочкам разносить газеты и листовки по тавернам — а они очень хотят! Еще у тебя появились два братика, которые… — Как два? — Жермен выхватил у меня страницу и поднес как можно ближе к свече, рискуя опалить бумагу. — Она сказала два? — Да! — Я и сама была приятно ошарашена и вместе с внуком склонилась над письмом. — Дальше читай сам! Он расправил плечи, сглотнул и продолжил: Представь себе наше удивление! Если честно, я ужасно беспокоилась: каким родится новый ребенок? С одной стороны, мне хотелось, чтобы он был похож на Анри-Кристиана — словно твой брат к нам вернулся, — хотя, конечно, это невозможно. С другой стороны, я боялась, что малыш тоже будет карликом — возможно, бабушка говорила тебе, что таким людям приходится несладко. Анри-Кристиан несколько раз чуть не умер в младенчестве, а папа рассказывал мне о детях-карликах, которых он давным-давно встречал в Париже, — большинство из них прожили совсем недолго. Однако новый ребенок — это всегда сюрприз и чудо; он не соответствует твоим ожиданиям. Когда родился ты, я была так очарована, что часами сидела у твоей колыбели и смотрела, как ты спишь. Даже свечу не гасила — ждала, пока она сама догорит, — чтобы темнота не мешала мне тобой любоваться. Сначала мы хотели назвать малышей Анри и Кристиан, но девочки сказали, что Анри-Кристиан был особенным ребенком и никто больше не должен носить его имя. Папа и я с ними согласны (Жермен одобрительно закивал), поэтому одного из твоих братиков зовут Александр, а другого — Шарль-Клэр… — Как-как? — не поверила я своим ушам. — Шарль-Клэр? — В честь твоих дедули и бабули, — прочел Жермен и взглянул на меня с сияющей улыбкой. — Читай дальше, — сказала я и легонько ткнула его локтем в бок. Он кивнул и вновь повернулся к письму, отыскивая пальцем нужную строчку. — Так что… — его голос на мгновение дрогнул. — Так что, — повторил он, — пожалуйста, mon cher fils[56], возвращайся домой. Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты опять был с нами — тогда новый дом станет наконец родным. С неизменной любовью… — Жермен плотно сжал губы; в устремленных на письмо глазах стояли слезы. — Maman[57], — шепотом дочитал он и прижал письмо к сердцу. * * * Прошел еще час, прежде чем удалось уложить детей — включая Жермена — и я вновь оказалась в нашей «воздушной» спальне, на этот раз с Джейми. Он стоял в рубашке на краю комнаты, куда не доходил навес, и вглядывался в ночную тьму, пока я высвобождалась из корсета. Наконец я вздохнула с облегчением, когда прохладный ночной бриз коснулся сорочки. — Саксоночка, у тебя тоже звенит в ушах? — с улыбкой повернулся он ко мне. — Давненько я не слышал столько разговоров в таком тесном помещении. — Угу. — Я подошла и обняла его за талию. Тяжесть прошедшего дня и вечера вмиг улетучилась. — Здесь так тихо. Я даже слышу стрекот сверчков в кустах жимолости за уборной. Он притворно застонал и опустил подбородок мне на макушку, прижавшись всем телом. — Не напоминай. Я и наполовину не закончил уборную для хирургической. А если у нас и дальше будут собираться толпы гостей — придется еще до конца месяца рыть дополнительную яму. — Мы оба знаем, что Роджер с радостью поможет — стоит только попросить, — заметила я. — Но ты упорно не хочешь его привлекать. — Он все сделает не так, — фыркнул Джейми. — Неужели для этого нужен особый талант? — поддразнила я. Джейми был неисправимым перфекционистом во всем, что касалось оружия или инструментов — и уж тем более в рытье безупречных ям для уборных. — Помнишь слова Вольтера: «Лучшее — враг хорошего»? — Le mieux est le mortel ennemi du bien, — процитировал он на французском. — «Лучшее — смертный враг хорошего». Я уверен, что Вольтер в жизни не вырыл ни одной выгребной ямы. Так откуда ему об этом знать? — Джейми расправил плечи и медленно, с наслаждением потянулся. — Господи, как я хочу поскорее лечь. — Что же тебе мешает? — Предвкушать удовольствие не менее приятно, чем его испытывать. К тому же я голоден. Здесь найдется какая-нибудь еда? — Если дети до нее не добрались. — Наклонившись, я пошарила под кроватью и вытащила корзину, которую припрятала еще днем как раз для такого случая. — Сыр и кусок яблочного пирога тебя устроят? Он издал неопределенный шотландский звук, выражающий одновременно благодарность и глубокое удовлетворение, и сел на кровать, чтобы наброситься на угощение. — Марсали прислала Жермену письмо, — сообщила я, усевшись рядом. Подо мной зашуршал набитый кукурузными волокнами матрас. — Джон Куинси тебе не говорил? — Жермен говорил, — улыбнулся Джейми. — Когда я вышел, чтобы позвать ребятишек в дом, он стоял у колодца и взахлеб рассказывал Джему и Фанни о маленьких братиках. У него даже волосы на макушке топорщились от возбуждения. Уверял меня, что не сможет уснуть — так ему не терпится увидеть родных. Поэтому я дал ему бумагу и чернила — пускай напишет ответ. Он смахнул крошки с одежды и добавил: — Фанни помогает ему с правописанием. Интересно, кто научил ее писать? Вряд ли подобный навык пригодился бы ей в борделе. — Кому-то ведь нужно вести счета и строчить любезные шантажные послания. Хотя, возможно, это задача мадам. Фанни мне не рассказывала, но я думаю, грамоте ее научила сестра. При мысли о недавнем прошлом нашей подопечной у меня сжалось сердце. Она никогда не говорила ни о прежней жизни, ни о сестре. — Скорее всего, — кивнул Джейми. При упоминании Джейн Покок по лицу его пробежала тень. Несчастную девушку арестовали и приговорили к смерти за убийство клиента-садиста, купившего девственность ее младшей сестренки. Бедняжка покончила с собой в ночь перед повешением — за считаные часы до прибытия Уильяма и Джейми, которые примчались ее спасать. Он сурово сжал губы и покачал головой. — Что ж… Необходимо как можно скорее отправить Жермена домой. Хотя, боюсь, Фрэнсис будет по нему скучать. Я нагнулась было, чтобы поднять с пола сброшенную верхнюю одежду, но при этих словах резко выпрямилась. — Думаешь отправить Фанни с ним? Чтобы она пожила немного с Фергусом и Марсали? Поможет им управляться с детьми… Джейми на мгновение замер с куском сыра в руке и опять покачал головой.