— Ставлю сто к одному, что драки не будет, — громко заявил он и добавил вполголоса: — Но если это все же произойдет, готов поставить десять шиллингов на Роджера Мака, пять к одному. Мальчишки отреагировали дружным ликованием, а немногочисленные методисты и англикане принялись неодобрительно ворчать. Однако все разом притихли, когда появился капитан в полном облачении офицера королевского флота — включая шляпу с золотыми шнурами. На одной руке у него висел стихарь[104], а на другой — матушка, одетая в черное платье с черным кружевным лифом. Послышался одобрительный гул, и мы с Джейми вышли вперед, чтобы поприветствовать обоих. Лицо капитана слегка блестело от пота (утро выдалось теплым), но сам он был в приподнятом настроении и держался превосходно. — Генерал Фрэзер, — сказал он с поклоном. — И миссис Фрэзер. Надеюсь, в это благословенное утро вы пребываете в добром здравии. — Благодарю вас, сэр. — Джейми поклонился в ответ. — Только прошу, не называйте меня генералом — я всего лишь полковник. Это звание подходит мне куда больше. Подхватив ситцевые юбки, я присела в реверансе, лихорадочно вспоминая последовательность движений. Интересно, дошли ли до капитана сплетни о повстанческом прошлом мужа? Судя по всему, да. Капитан заметно напрягся, но миссис Каннингем церемонно присела перед Джейми и медленно поднялась с безупречно ровной спиной. — Полковник Фрэзер, — произнесла она не моргнув глазом, — спасибо, что предоставили моему сыну возможность нести всем страждущим слово Божие. * * * Роджер терзался сомнениями: стоит ли почтить своим присутствием службу капитана Каннингема. — Мама и па идут, — увещевала Бри. — Фанни с Жерменом тоже. Если нас не будет, все решат, что мы избегаем капитана и не считаем его службу достойной внимания! Ты же этого не хочешь? — Конечно, нет. Но вдруг они подумают, что я пришел оценивать соперника? И потом — твой отец не мог не пойти. Иначе его обвинили бы в предвзятости. Брианна рассмеялась и перекусила нить, которой обметывала дочкину юбку — прежний шов таинственным образом распоролся. Предполагалось, что сама Мэнди в этот момент добросовестно помогает бабушке Клэр готовить апельсиновый соус. — Па не любит, когда у него за спиной происходит непонятно что, — продолжила Бри. — Хотя не думаю, что Каннингем станет в открытую призывать обитателей Риджа к мятежу и сеять смуту. — Вряд ли, — согласился Роджер. — Во всяком случае, не сразу. — Ну пойдем! Неужели тебе не любопытно? Ему было любопытно. И даже очень. В детстве Роджер слышал массу проповедей, поскольку рос в семье пресвитерианского священника. Однако тогда у него и мысли не возникало пойти по стопам отца; кое-какие детали начисто стерлись из памяти. Конечно, он многому научился во время прошлого визита в Ридж, когда делал первые шаги в качестве проповедника, а потом готовился к рукоположению в сан. Но с тех пор прошло уже несколько лет, и для части поселенцев он всего лишь зять Хозяина. — К тому же, — добавила она, придирчиво разглядывая зашитую юбку, — если мы не пойдем, это сразу бросится в глаза. Вот увидишь, там будут все жители Риджа. Они и твою проповедь с удовольствием выслушают — помнишь, что говорил па о нехватке развлечений? Брианна оказалась совершенно права. Джейми и Клэр в своих лучших нарядах чинно сидели рядом с Жерменом и Фанни, неестественно чистыми и присмиревшими. Роджер покосился на собственных отпрысков, зажатых на скамье между ним и Брианной. Умытые и относительно смирные — и на том спасибо. Джемми то и дело ерзал, однако благоразумно держал рот на замке. Мэнди громким шепотом учила Эсмеральду молитве «Отче наш», благочестиво сложив вместе пухлые куклины ручки; ее скромные религиозные познания ограничивались первой строкой. — Интересно, сколько это продлится? — задумалась Бри, глянув на детей. — Когда твоя паства состоит из матросов, которые не могут ни уйти, ни возразить, — поневоле возникает соблазн затянуть проповедь. Боюсь, это вошло у капитана в привычку. Позади слышалась возня: у входа о чем-то перешептывалась группка молодых парней, вроде тех, что выпустили змею во время его первой проповеди. — Ты ведь не собираешься его зашикать? — спросила Бри, глянув через плечо. — Нет, конечно. — Папочка, а что такое «зашикать»? — Услышав необычное словечко, Джем вышел из коматозного состояния. — Это значит перебивать говорящего или выкрикивать грубые слова. — Ясно. — Никогда так не делай, слышишь? — Ладно. — Джем потерял интерес к теме и вновь принялся разглядывать потолок. Появление капитана Каннингема с матерью вызвало оживление в рядах собравшихся. Капитан учтиво кланялся направо и налево с благодушным выражением на лице. Миссис Каннингем подозрительно оглядывала публику, выискивая потенциальных нарушителей спокойствия. При виде Эсмеральды она сверкнула глазами и открыла было рот, но в этот момент сын громко прочистил горло и, схватив ее за локоть, усадил на свободное местечко в первом ряду. Миссис Каннингем повернула голову и тут же вернула ее в прежнее положение: капитан встал за кафедру и приготовился говорить. Зрители шаркали ногами и шепотом взывали к тишине. — Братья и сестры! — послышался зычный голос, и все невольно вздрогнули. Роджер подумал, что Каннингем привык говорить так громко на корабле, чтобы перекрывать шум парусов и рев снарядов. Кашлянув, капитан повторил чуть тише: — Братья и сестры во Христе! Я счастлив вас приветствовать. Многие из вас меня знают. А те, кто не знает, — позвольте представиться: капитан Чарльз Каннингем, отставной офицер военно-морского флота Ее Величества. Два года назад я получил Божий призыв и решился ответить на него в меру своих сил. Я расскажу подробнее о пути к Богу — своем и вашем, — но этим утром предлагаю начать воскресную службу с пения гимна «Живый в помощи Вышняго»[105]. — Думаю, у него неплохо получится, — шепнула Бри на ухо Роджеру, когда вся паства послушно встала со скамей. Капитан и правда был хорош. После гимна, известного лишь половине собравшихся (к счастью, мелодия легко запоминалась и остальные без труда ее подхватили), Каннингем открыл потрепанную Библию в кожаном переплете и прочел отрывок из Евангелия от Матфея: Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы. И говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков. И они тотчас, оставив сети, последовали за Ним. Оттуда, идя далее, увидел Он других двух братьев, Иакова Зеведеева и Иоанна, брата его, в лодке с Зеведеем, отцом их, починивающих сети свои, и призвал их. И они тотчас, оставив лодку и отца своего, последовали за Ним[106]. После чего отложил книгу и с подкупающей простотой и искренностью рассказал, что привело его сюда. — Два года назад я был капитаном «Ленокса», одного из судов Ее Величества, которое базировалось в Северной Америке. В нашу задачу входила блокада колониальных портов и подавление мятежей. Настороженность, словно густой туман, повисла в воздухе. Некоторые из присутствующих, несомненно, являлись тайными лоялистами, однако большинство открыто заявляли о принадлежности к повстанцам. Роджер подозревал, что часть из них руководствовались не столько убеждениями, сколько холодным расчетом, желая быть на одной стороне с сидящим в третьем ряду землевладельцем. — Мой сын Саймон недавно поступил на судно младшим лейтенантом. Это меня очень обрадовало, поскольку мы не виделись больше двух лет — раньше он проходил службу в Ла-Манше. Капитан на мгновение замолчал, вспоминая прошлое. — Я гордился сыном, — тихо сказал он. — Гордился, что он пошел по моим стопам и выбрал флот, гордился его безупречной службой. Несмотря на молодость — ему едва исполнилось восемнадцать, — он проявлял смекалку, храбрость и искреннюю заботу о матросах. Каннингем сжал губы и тяжело вздохнул. — Патрулируя побережье Род-Айленда, мы наткнулись на корабль повстанцев и вступили в бой. В том бою мой сын был убит. По рядам пронеслись сочувственные возгласы, но капитан как ни в чем не бывало продолжил рассказ: — Я был всего в нескольких футах, когда его настигла пуля. Он умер у меня на руках… Он умер у меня на руках, — повторил Каннингем едва слышно и обвел взглядом толпу. — Некоторым из вас еще предстоит это испытать. Многие уже испытали. — Во время боя нет времени на скорбь. Прошло не меньше часа, прежде чем мы одержали победу и заключили команду противника под стражу. Я отправил захваченный корабль в порт под руководством первого помощника — хотя вообще-то это обязанность лейтенанта, и на его месте должен был оказаться мой сын. Однако в тот момент все отошло на второй план — сражение, качка, необходимость отдавать приказы и руководить. Я пошел проститься с сыном. Роджер невольно взглянул на Джемми, его мягкий вихор на макушке и розовые ушные раковины. — Он лежал на одной из коек в лазарете. Я сел рядом. Не помню, что чувствовал тогда, о чем думал; меня будто поглотила пустота. Конечно, я осознавал, что лишился огромной части себя, — эта потеря несравнима с потерей конечности или физическим увечьем. И все же не испытывал никаких чувств. Возможно… — произнес он дрогнувшим голосом, — я просто боялся чувствовать. Только сидел и смотрел на родное лицо. Но вдруг оно словно осветилось изнутри. Каннингем обвел зрителей глазами. — Оно изменилось. Стало каким-то… неземным. И необычайно прекрасным, ангельским. А потом он открыл глаза. Прихожане ахнули и пораженно застыли. Миссис Каннингем давно застыла, словно каменное изваяние. Прямая как жердь, она сидела на передней скамье, не глядя на капитана. — Сын заговорил со мной, — хрипло продолжал оратор. — Он сказал: «Не беспокойся, отец. Мы встретимся вновь. Через семь лет». — Каннингем громко кашлянул. — Затем он закрыл глаза… и умер. По рядам пронесся потрясенный шепот. Несколько минут капитан терпеливо ждал, пока шум уляжется и воцарится тишина. — В тот миг я понял, — продолжил он наконец, — что милостивый Господь даровал мне знамение. Я получил неопровержимое доказательство бессмертия души и понял, что Всевышний призвал меня нести это послание детям Его. Я пришел сюда в ответ на призыв Творца. Чтобы поведать о Божьей милости и предложить свою скромную помощь в постижении истины. И чтобы почтить память сына, младшего лейтенанта Саймона Элмора Каннингема, который верой и правдой служил своему королю, стране и Господу. Поднимаясь со скамьи для пения заключительного гимна, Роджер испытывал смешанные чувства. Каждое слово Каннингема проникало прямо в сердце, наполняя его печалью, гордостью, теплотой и благоговением. Надо признать, с религиозной точки зрения это была отличная проповедь, несмотря на излишнюю эмоциональность. Едва раздались первые звуки гимна, Роджер повернулся к Брианне и сказал: «Боже правый… С ума сойти!», надеясь, что никто не посчитает это богохульством. — И не говори! — согласилась она.