Дружинники согнали девиц в кучу и принялись подталкивать к высокому крыльцу остриями копий. Мирослава шла позади всех, командир и его подчиненные поглядывали на нее с опаской и старались держаться подальше. Старуха провела девиц тускло освещенными коридорами вглубь терема и приказала ждать возле охраняемых вооруженными дружинниками резных дверей. Девицы притихли, молча глотая слезы. Мирослава постаралась встать так, чтобы затеряться в толпе. Двери распахнулись, и старуха объявила: — Лучшие девицы Светограда для тебя, Темный князь. Прими в дар от верных жителей. Дружинники начали теснить перепуганных пленниц, и те просеменили в просторный зал. Здесь вдоль правой стены тянулся длинный стол, уставленный блюдами с яствами и кувшинами с вином. Беленая скатерть покрылась пятнами после неряшливой трапезы, на тарелках лежали объедки. На лавках спали вповалку пьяные приспешники князя в ярких кафтанах. В воздухе витал тошнотворный запах крови и испражнений. На возвышении в дальнем конце зала восседал Темный князь. Он развалился в золоченом кресле, подперев подбородок кулаком. Его черные волосы струились до плеч, кожа отливала неестественной белизной, на щеках и подбородке — не единого следа щетины. Синие шаровары топорщились из коротких остроносых сапог. Алая шелковая рубаха прилипла к потной груди. На прекрасном лице застыло выражение неимоверной скуки, а в карих глазах отражалось безразличие ко всему на свете. У его ног сидел горбатый косоглазый шут в шапке с тремя рогами и бубенцами на концах, полосатых портах и линялой косоворотке. За поясом у него торчала погремушка из костей. Он кривил лицо в злобной гримасе и таращился на девиц, утирая рукавом слюнявый рот. — Оставьте нас, — велел князь, морща прямой нос. Старуха и дружинники скрылись в коридоре, заперев двери. Темный махнул рукой в сторону пленниц и сказал: — Снимите платки и садитесь на лавки. Нам предстоит долгая ночь. Девицы жались друг к другу, не решаясь исполнить приказ князя. В глазах Темного сверкнул гнев. Тьма заклубилась вокруг его головы, укрыла плечи, наползла на руки. — Чего застыли?! — рявкнул он. — Всем сесть на лавки! Девицы бросились вперед, занимая указанные места у противоположной от стола с угощением стены. Все как одна развязали платки и утерли припухшие от слез глаза. — Так-то лучше, — кивнул князь, — хоть на людей стали похожи, а то будто пугала. Шут загоготал и принялся трясти костяную погремушку, издавая холодящую душу треск. — Что ж, — продолжал князь, переводя пустой взгляд с одной девицы на другую, — сегодня я желаю развлечься. Порадуйте меня чем-нибудь, удивите. Должны же быть у вас какие-никакие дарования. Можете спеть или сплясать, или еще чего. Девицы начали переглядываться, не зная, как поступить. Ни одна не хотела лезть на рожон. — Не справитесь, головы отсеку, — с безразличием предупредил князь и махнул в угол возле возвышения. Пленницы разом повернулись в ту сторону и замерли с раскрытыми от ужаса ртами. У стены валялись отрубленные головы. Кровь еще не успела потемнеть и местами сочилась на каменный пол. Одна из девиц подскочила с лавки и ринулась к возвышению. Мирослава хотела ее перехватить, но не успела даже пискнуть. Самая смелая из пленниц тряхнула белокурой головой и принялась выкрикивать частушки, пританцовывая на одном месте. Шут пришел в движение и начал прихлопывать и притопывать в такт. В тишине мрачного зала веселые напевы звучали похоронной музыкой. Голос девицы дрожал, слова вырывались с сиплым подвыванием. Князь скривился, шевельнул пальцами, и тьма поползла от него в сторону запнувшейся девицы. Шут сорвался с места и принялся скакать вокруг побелевшей пленницы, тряся погремушку. Черный жгут скользнул по полу, обвил тонкую шею девицы и сдавил, тьма расползлась по ее лицу. Девица захрипела и рухнула замертво. — Скучно, — вынес вердикт князь и зевнул. Шут захохотал и давай выкрикивать, каркающим голосом: — Скука! Скука! Скука! Из глаз пленниц снова полились горькие слезы, но ни одна не издала ни звука. Мирослава поднялась с лавки и неспешно вышла в центр зала. В глазах князя мелькнул мимолетный интерес и тут же угас. — Будешь петь или станцуешь? — спросил он. — Ни то, ни другое, — отозвалась Мирослава, расплетая русые косы. — Расскажу тебе, князюшка, сказку. Только не простую, а с умыслом. Хочешь услышать мою историю? Хочешь исцелиться от скуки на веки вечные? Хочешь ощутить жизнь в полноте ее первозданной? Князь выпрямился, вперил в Мирославу хищный взгляд и выдавил: — Хочу, хочу чувствовать. Исцелишь меня, осыплю златом да каменьями самоцветными. Какие пожелаешь наряды дам, все для тебя сделаю. Кривое лицо шута вытянулось, в косых глазах отразился страх. — Нет, сокол ты наш ясный! — заверещал он, бросаясь Темному в ноги. — Не слушай ты ведьму проклятую! На погибель твою заявилась! Князь разозлился и пнул шута с такой силой, что тот отлетел к стене, ударился головой и затих. — Начинай, — милостиво распорядился он и занял золоченое кресло. Мирослава глубоко вдохнула, и ее голос заструился по залу, словно журчание лесного ручейка ранней весной. — Много зим назад, когда люди не знали горя, захотелось им счастья вечного, — рассказывала она, вплетая в слова древнюю, как сама жизнь, магию предков. — Начали они искать его в родной стороне, а потом и за дальними горами. Только зря силы тратили, зря сапоги стаптывали. Не сумели счастья сыскать, зато привезли из-за моря шкатулку волшебную. Диковинная вещица исполняла одно, самое сокровенное желание. Каждый, кто вез шкатулку, хотел своего, начались свары да драки. Тогда отдали люди шкатулку своему правителю и попросили пожелать для них вечного счастья. Князь слушал Мирославу, затаив дыхание, карие глаза светились любопытством и предвкушением. — Но тьма притаилась в сердце правителя, и пожелал он для своего рода власти вечной, — продолжала Мирослава, еле уловимо шевеля пальцами, словно перебирая струны гуслей. — И родился у него сын, и получил в дар силу темную. Как смекнул правитель, кого породил, как познал злобу сына лютую, так и взмолился всем богам о прощении. Но боги молчали, не желая знать о том, что натворил алчный гордец. Застонала земля светлая от бесчинств сына правителя, попрятались соседи, схоронились, не желая сражаться с чудовищем. Никто не хотел познать гнев Темного. Князь нахмурился и с подозрением посмотрел на Мирославу, но та уже пересекла рубеж. Ее слова текли полноводной рекой, несли магию сказителей, строили новую судьбу. — Не счесть бед и горестей от ярости князя, — говорила Мирослава. — Только тьма неусыпно душу гложет. И впал Темный в пучину вечной муки уныния. Ни радости, ни грусти, ни любви, ни скорби — все ему едино, каждый день похож на прежний. Подернулся серым пеплом для него весь мир. Стало тошно князю, попытался руки на себя наложить, да не вышло. Вечную власть пожелал его батюшка и обрек сына своего могущественного на вечное страдание. — Помоги! — в исступлении закричал князь, стискивая подлокотники кресла. — Спасу нет, все опостылело! Мирослава двинулась вперед и, дойдя до возвышения, протянула руки. — Отдай шкатулку, князюшка, отдай сокровище темное. Не избавишься от тайной зазнобы души своего алчной, веками тебе жить в скуке смертной. Князь побелел, затрясся и упал на колени. — Пощади! Что угодно проси, только ее не тронь. — Шкатулку! — приказала Мирослава, словно хлыстом ударила. Князь подскочил с пола, бросился за кресло и вжался в стену. Тьма клубилась вокруг него, но не могла ничего сделать. Волосы Мирославы сияли ослепительным блеском, озаряя зал, точно солнце в зените. — Дай мне шкатулку! — потребовала Мирослава, и князь сдался. Поник, согнулся и полез под кресло. Он открыл тайник под каменной плитой, достал золотой ларец и подал Мирославе. Та осторожно приняла шкатулку и положила на крышку ладонь. — Годами молили люди земли светлой богов о прощении, — с улыбкой умиления произнесла она. — И смилостивились боги, послали сказительницу да велели беречь ее до времени. Утаили люди посланницу от Темного, и явилась она в назначенный день в логово зверя лютого, и разрушила чары страшные. Ладонь Мирославы вспыхнула белым сияние, шкатулка затрещала и осыпалась пылью. Князь задрожал, повалился на пол и лишился чувств. У стены шут задымился, обратился козлом облезлым и истлел в мановение ока. Девицы вскочили с лавок и с криками ужаса кинулись к дверям. Мирослава опустилась на колени возле князя, провела сверкающей рукой по его лицу, волосам, плечам и сказала: — Ныне свободен ты, Ярополк Всеволодович, от заклятия темного. Живи, сколько тебе отмерено, правь на добрую память, люби людей земли светлой и семью свою будущую. Князь вздрогнул и открыл глаза. Волосы его стали цвета спелой пшеницы, на щеках проступил румянец, взгляд потеплел и заискрился неиссякаемым воодушевлением. — Благодарю за милость, посланница, — выговорил он, беря Мирославу за руку. — Не откажи в просьбе, останься в моем тереме. Помоги исправить ошибки прошлого. Мирослава с лучезарной улыбкой ему ответила: — Поживу здесь до времени, а там как боги велят. Князь поднялся, поклонился ей в пояс и повел прочь из смрадного зала. Заждалась их земля светлая, соскучилась по правителям добрым да заботливым.