Если идти по шпалам… — А эти вам как? — Стефтан при помощи длинной рейки подвинул к Ингвару очки. — Да, пожалуй, подходят, — Ингвар нацепил прибор на нос и посмотрел на висящий на стене плакат «Техника безопасности при такелажных работах в трюме». Он выполняет роль оптометрической таблицы. — Остановимся на них. А те, вторые, возьму в запас. Очки — штука хрупкая, а дорога предстоит дальняя. img_78.jpg — Вы нас бросаете? — вздохнул доктор. — Я надеялся… — У нас свой путь, док. И свои задачи. — Уважаю вашу целеустремлённость. Если захотите вернуться, найдёте нас где-то на реке… — Нет, — покачал головой Ингвар. — Это плохая идея. Насчёт реки. Лето идёт к концу, скоро осень, а там и зима. Санд говорит, что река замерзает почти до самого устья, а вмёрзший в лёд пароход — лёгкая добыча. — Для кого? — удивился Стефтан. — Мы медицинское судно, о нас уже знают по всей реке! — Именно, док. Все знают, что у вас жратва и медикаменты, и чем ближе голодная смерть, тем реже вспоминают о совести. Кроме того, многие уже додумались до сокращения агрорадиуса путём упражнений. Мы с тобой сидим за одним столом, а если бы ты получше старался, то сидели бы на соседних стульях. — У меня мало времени для тренировок! У меня практика! — возмутился доктор. — На каждой стоянке тащат больных! Все свободные каюты заняты под стационар! Если я буду просиживать зад на палубе, кто будет их лечить? — Стопэ-стопэ, док, я не в упрёк. Просто объясняю. За месяц рейса даже наш раздолбайский экипаж почти победил агрорадиус. А кое-кто весьма глубоко мотивированный, не буду показывать пальцами, уже спит в одной каюте. — Не только в каюте, — подтвердил Стефтан, — но и в кровати. Санд с Бояной недавно приходили ко мне за контрацептивами. — Вот видишь! Лысая тоже от нас с пацаном в одном шаге пасётся. Правда, так его и не делает. Не то опасается, не то притворяется. Мотивы человека с гвоздём в башке понять трудно. Я это к чему говорю? Мы не монополисты. Те, кто сможет преодолеть радиус и действовать сообща, получат большое преимущество, а значит, будут стараться. И угадай, кто первый встанет плечом к плечу против враждебного мира? — Кто? — Какие-нибудь бандюки. — Вы ужасно думаете о людях, Ингвар! — Я о них вообще не думаю, док. Я их знаю. Без понятия, почему до Катастрофы было не так, но сейчас мир возвращается к видовой норме «Человек человеку волк позорный», а в ней я настоящий эксперт, поверьте. Пяток рейдеров, не пожалевших сил, времени и нервов на боевое слаживание, легко натянут на кукан целый район, выстроив себе бандитский парадиз с грабежом, террором, рабами и наложницами. Душана будете вспоминать со слезами умиления: он-то был просто маньяк, а от этих так легко не избавиться. Потому что одиночки против группы побеждают только в кино, да и то не в вашем. — Но почему именно бандиты? Почему не… сельскохозяйственные общины, например? Коммуны? Сообщества горожан? — Потому что мотивация, единоначалие и короткая петля обратной связи. Сокращать агрорадиус сложно, муторно и неприятно. Чтобы был результат, надо держать себя на грани срыва часами, это дискомфортно, почти болезненно. Какая-нибудь коммуна сельских тружеников на такую самоотверженность не способна, а атаман разбойников просто скажет: «Так, а ну-ка быстро садитесь в круг и ползите друг к другу на жопах, пока пена изо рта не пойдёт. А кто будет сачковать, получит от меня по тыкве». И они сядут и поползут, потому что по тыкве больно. Ну, и потому, что преимущества очевидны: можно пойти к тем же колхозникам толпой и отнять у них всё, что они там себе в амбар натрудили. Очень мотивирует. Кроме того, у рейдеров больше времени на упражнения, им репу сеять не надо. Так что, док, в тотализаторе я бы поставил на бандитов. Со временем самые вменяемые из них сообразят, что грабить, не давая ничего взамен, стратегически невыгодно. И переквалифицируются в баронов с дружиной. Будут давать защиту и собирать налоги, став зародышами протогосударств, но вы до этого не доживёте. Потому что вас убьют и ограбят, как только на реке встанет лёд. — И что же нам делать? — расстроился Стефтан. — Уходить в море. Это корыто чисто речное, не годится даже для каботажа, но, если начнёте прямо сейчас, то к зиме наверняка найдёте какой-нибудь брошенный кораблик. Санд его починит и станет шкипером, а кто-нибудь из благодарных больных наверняка захочет в матросы. Море вас защитит и прокормит, а пираты появятся не сразу — при отсутствии торговых морских перевозок пиратство не окупается. Будете ходить вдоль берега, лечить больных, мародёрить порты, ловить рыбу, меновую торговлю организуете. Разве плохо? — Ну, когда вы так говорите… Доктор не скрывал своей неуверенности. — Верьте мне, док, я как старый контрабандист в криминально-коммерческом каботаже разбираюсь. Пока нет береговой полиции, погранцов и таможенной службы — это золотое дно. Ловите момент. — А вы точно не хотите остаться? Мне было бы спокойнее с вами. Да и вы бы не остались без медицинской помощи, если что… — Простите, док, но моё шило в жопе — не медицинская проблема. Это врождённое. Так что завтра я вас покину. — Может, хоть мальчика оставите? Вас ждёт опасная дорога, а он ещё совсем ребёнок… — Он не хочет, — вздохнул Ингвар. img_79.jpg * * * — Уверен, пацан? — Ингвар пристально смотрит мальчику в лицо. — Здесь ты в безопасности, в тепле, одет-накормлен. Люди неплохие, не обидят. Увы, я не смогу тебе гарантировать ни комфорта, ни безопасности. Скорее, могу гарантировать их отсутствие. Я собираюсь преодолеть несколько тысяч километров по постапокалиптической пустоши в поисках того, чего, может быть, давно уже и нету. А у этого мира, похоже, всё-таки есть шанс. Такие люди, как Стефтан, Санд, Бояна, дают на это надежду. Может быть, у них получится, может быть, нет, но перспективы, пожалуй, понадёжней моих. Ну что, останешься тут юнгой? Глядишь, дорастёшь потом до старпома. Мальчик судорожно замотал головой. — Точно? Хочешь идти со мной? Спать под открытым небом, питаться одной кашей, мёрзнуть и уставать, рисковать жизнью? Мальчик отчаянно закивал, глядя на него умоляющими глазами. — Да у тебя шило в заднице как бы не побольше моего. Ладно, по себе знаю, запретами тут не поможешь. Если оставлю тебя, ты же всё равно сбежишь, верно? Мальчик нахмурил брови и решительно кивнул. — Да, блин, засада. Сам такой был в твоём возрасте. Впрочем, почему был? Я и сейчас такой. Ладно, собирай вещички, завтра сходим на берег. * * * — Пора прощаться, — сказал Стефтан. — Удачи вам в вашем путешествии. А эта странная женщина тоже с вами? — Она стоит на палубе с рюкзаком, так что, наверное, да, — пожал плечами Ингвар. — На вид она большая девочка, может идти куда захочет. img_80.jpg — Тогда вот вам упаковка таблеток от мигрени. Не могу с уверенностью оценить клиническую эффективность, но с тех пор, как она их принимает, ночами тихо. На две недели хватит, больше у меня нет. Не выбрасывайте упаковку, может, найдёте неразграбленную аптеку. Я набросал вам список самых простых препаратов с дозировками на вас и мальчика — антибиотики, обезболивающие, противовоспалительные, от желудочных расстройств и так далее. — А вот за это спасибо, док, это нам пригодится! — И вот небольшая аптечка, там тоже написано, что зачем. Счастливого пути, Ингвар. — И вам, Стефтан. Надеюсь, вы прислушаетесь к моим словам и пойдёте к морю. Вам решать. Бояна, Санд, пока! — Прощайте, Ингвар! — откликнулась девушка, а новый шкипер просто рукой помахал. * * * — Пойдём, пацан. И ты, Лысая Башка, куда ж мы от тебя денемся. Дорога ждёт. Видите развалины? Это, если верить Санду и карте, был крупнейший речной порт. Здесь переваливали большинство грузов с барж на железку и обратно. Поэтому-то мы тут и сошли, из-за железки. Зачем нам железка? Говорил же крокодил Гена: «Если идти по шпалам, то никогда не заблудишься!» Топать нам с тобой далеко, местности я не знаю, карты после Катастрофы говна не стоят, но железная дорога — надёжный ориентир. Будем держаться вдоль неё. «Почему крокодил?» — спросил бы ты, если б мог. Ну, так я тебе расскажу! Да, очередная сказка, угадал. Будет не так скучно ноги переставлять. Не надоело ещё? Нет? Ладно, слушай. — Жил да был крокодил. Так-то я крокодилов навидался, в естественной, так сказать, среде обитания. Те ещё твари, не дай бог: лежит в тине бревно с глазами, наступил рядом и без ноги остался. Хуже противопехотной мины. Но этот был городской, цивильный. Жил в квартире, ходил на работу. Натурализовавшийся мигрант, в общем. Работал он, кстати, в зоопарке, крокодилом. А кем ещё? У него же лапки. Лежал в клетке, и все на него пырились: «О, мам, гля, какая ящерица стрёмная! — Нет, сынок, это не ящерица, это крокодил! — Во урод, да?» В общем, работа непыльная, лежи себе да зубами щёлкай. В нашем мире, пацан, и люди, бывалоча, так работали. Сами себя изображали в зоопарках и прочих цирках уродов: «Посмотрите, публика! Бородатая женщина! Карлики, смешные карлики! Самый толстый на свете человек! Самый тупой на свете мудак! А это чудо из чудес — дикий дикарь из диких джунглей дикой Африки! Смотрите, какая жопа чёрная!» Да, исторический факт. Так что крокодил, работающий крокодилом, не такое уж огромное сказочное допущение. Работа несложная, но социализации не способствует: мало кто захочет общаться с таким маргиналом. Общественная стигматизация и всё такое — даже не спрашивай меня, что это значит, я сам не сильно понимаю. Крокодилом хорошо быть в джунглях, а так не очень. В общем, крокодилу — его Геной звали, то есть Геннадием — было чертовски одиноко в большом городе. Настолько, что он даже объявления в газету давал: «Молодой конголезский аллигатор с хорошим прикусом ищет друга для совместного досуга». Но что-то никто не откликался, мало ли какой досуг считает «совместным» крокодил. Так бы он и прозябал в одиночестве, пока не спился от депрессии, если бы к нему не приблудился бомжик — нелегальный мигрант. Юный и ушастый, совсем как ты. Не знаю, были ли они земляками, но этого лопоуха провезли через границу контрабандой в апельсинах, так что вполне может быть. Во всяком случае, с крокодилом они сразу общий язык нашли. Звали этого приблудыша Че Бурашка — звучит странно, но в Африке ещё и не такие имена встречаются. До встречи с Геной он бомжевал в телефонной будке, а тот его поселил у себя, накормил, напоил и вообще пригрел. В жизни такая благотворительность обычно кончается плохо, но в детских сказках прокатывает. Они потом даже вместе организовали благотворительный фонд. Дом для одиноких, ищущих себе пару, строили. Кто сказал «бордель»? Не ты? Ну, значит, музыкой навеяло. Нет, не бордель, а, скорее, клуб по интересам с проживанием. Не помню, чем дело кончилось, может, построили, а может, как нормальные — освоили деньги и подали на банкротство. В общем, я чего про них вспомнил? Они тоже по шпалам топали. Видишь? Вот здесь был вокзал. Осталось от него немного, но рельсы целы и идут они, как нам и нужно, — на восток. Ну что, присядем, перекусим да и пойдём по ним? img_81.jpg * * * — Эй, Лысая Башка! Кашу будешь? Да, теперь только каша, рыбу ловить негде. Со вкусом типрицы. Пахнет, как будто медведь в улей насрал, и на вкус ничуть не лучше, но надо же нам чем-то питаться? На, это твоя порция. Да не притворяйся, я же знаю, что можешь из рук взять. Ну ладно, отойду, мне не сложно. Если ты из опасения, что я до тебя домогаться начну — то расслабься, не будет этого. Я всю жизнь считал, что решение должно быть за женщиной, ведь на ней, если что, основные последствия. А дело мужчины её к этому решению аккуратно подвести… Шучу-шучу, ешь спокойно. Удивляюсь я с тебя, лысая. Вроде бы всё понимаешь, а на контакт не идёшь. Ладно, допустим, ты немая — хотя по ночным ариям и не скажешь, — но ведь наверняка грамотная. Могла бы написать на бумажке: «Ингвар и Пацан! Я тащусь за вами не от большой любви, и не потому, что мне делать нечего, а потому что мне нужно от вас…» Что? На этом моя фантазия заканчивается, взять с нас тупо нечего. Но ты снова с нами, хотя вполне могла бы и на пароходе остаться. Стефтан бы тебя не выгнал, ему каждые руки не лишние. Зачем ты тут, Лысая Башка? Не скажешь? Ну и ладно. В каждой женщине, я слыхал, должна быть загадка. А в тебе целый сборник кроссвордов, хоть в электричке продавай. Сидишь, слушаешь мои байки, глазами лупаешь, а что там себе думаешь — непонятно. Стефтан, кстати, на полном серьёзе считал, что ты не думаешь. Что гвозди тебе в башку заколотили не просто так, а замкнули там что-то важное. Поэтому высшая, как он выразился, нервная деятельность тебе недоступна, а всё, что мне кажется осмысленными действиями, — рефлекторно-подражательное. Что-то на уровне собаки или типа того. Может, он и прав. Глазки у тебя умненькие, но я был знаком с одной корги со взглядом профессора ядерной физики. Как взглянет, сразу накрывает комплекс неполноценности. Срать на коврик в ванной и грызть ботинки это ей ничуть не мешало. Ты уж, пожалуйста, не бери с неё пример, с обувью и так беда. Поела? А ты, пацан? Ну, по чайку — и пойдём. * * * — Путь в тысячу перегонов начинается с первой шпалы, сказали бы китайцы, если бы изобрели железную дорогу. Но на это у них ума не хватило. Бумагу, порох и компас — да, а паровоз — чёрта с два. Да что там, они даже ложку с вилкой придумать не одолели, так и жрут палками. Загадочный народ, да и чёрт с ними. У меня другой вопрос к Мирозданию: шпалы специально так кладут, чтобы идти неудобно было, или для этого есть какая-то неизвестная мне техническая необходимость? Всю жизнь меня этот вопрос мучает, но ответ найти я так и не сподобился. Мир другой, а проблема та же: наступать на каждую — семенишь, через одну шагать — широко. Это заговор железнодорожников или просто издавна так повелось, а стандарты менять хлопот много? Может быть, когда-то, во времена первых паровозов, шпалы прикручивали на длину конского хрена, потому что больше нечем померить было? Потом причина забылась, расстояние осталось, а мы теперь ковыляем? Много на свете неразрешимых загадок… — В Китае я был, кстати. Там все узкоглазые и сначала кажутся на одно лицо, но потом приучаешься различать. Но мне не понравилось, в целом. Я, как из Африки свинтил, высадился в Мьянме. Потом меня занесло в Лаос… Вам это ничего не скажет, но ей-богу, Африка была лучше. Азиаты всё-таки слишком странные, даже для меня. Говорят так, что язык сломаешь, пишут хрен пойми как, а жрут вообще всё, что можно прожевать. Что нельзя — долго варят и потом жрут. С перцем. Чего мне на месте не сиделось? Ну, пацан, ты, блин, спросил! То есть не спросил, конечно, но мог бы спросить. И я отвечу! Во-первых, шило в жопе. Но это перманентный фактор. Во-вторых, я, если помнишь, кинул на бабки целую кучу очень неприятных и весьма злопамятных людей. Бабки для них, может быть, и не очень большие, но тут важно не количество, а прецедент. В этом бизнесе нельзя позволять себя кидать. Даже на десять центов. Даже на мятый конфетный фантик. Потому что, пацан, репутация зарабатывается годами, а просирается в один миг. В общем, меня активно искали чертовски опасные люди с большими деньгами и связями, поэтому я метался по региону как клюнутый в жопу дятлом тапир. Купил краденый лендровер с логотипом ООН, пробковый шлем, тёмные очки, шорты цвета хаки и научился имитировать немецкий акцент, не зная самого языка. Впрочем, его в тех краях никто не знал, кроме сбежавших туда после второй мировой нацистов, но они все к тому времени уже померли, потому что климат говно. В общем, изображая из себя адвентистского миссионера Ганса Бахтенбергера, я практически ничем не рисковал. Ну, как «не рисковал». На самом деле, это был весьма скользкий путь — местные власти христиан не жаловали, и, если бы по результатам моей деятельности кто-то из местных крестился, меня бы запросто закатали в тюрягу, а тюряги там, пацан, ещё хуже, чем в Африке. Казалось бы, зачем мне, скрываясь от мафии, притворяться человеком, который всё время под подозрением у полиции? Но дело в том, что любой белый там всё равно заметен, как прыщ на жопе, и сразу возникает вопрос, зачем его туда занесло? В случае миссионера этот вопрос имеет простой и очевидный ответ — дурак потому что. А с дурака какой спрос? В общем, я, как говорится, «прятался на виду», и это отлично срабатывало. После принятия «чинтанакан май» и «канпианпенг май» — это «новое мышление», местный вариант перестройки, — сажать просто за то, что ты христианин, там перестали, тем более иностранцев, а моя деятельность как миссионера была настолько очевидно бестолковой, что не расценивалась как идеологически опасная. Я неспешно перемещался между немногочисленными общинами тамошних христиан, читая невнятные проповеди вида «Иисус любит вас, аллилуйя!» и раздавая смутные обещания типа «заграница вам поможет». Везде был встречаем, как дорогой гость, — при тамошней нищете это означало миску риса с какой-нибудь перчёной дрянью, омерзительную самогонку под видом рома и предложение сексуальных услуг от какой-нибудь немытой религиозной активистки. Ничего из этого мне было не нужно, но приходилось, так сказать, принимать дары, несмотря на риск отравления и венерических заболеваний. А никто и не обещал, что миссионером быть легко! Зато я перемещался по стране, не вызывая подозрений. Точнее, вызывая, но не те. В это время след за мной остывал, а украденные деньги отлёживались на счетах. Я уже начал думать, что всё обойдётся, но подвела меня сущая ерунда… img_82.jpg — Что случилось? Пацан? Ну, ты, блин, даёшь! Ну, не реви, не реви. Покажи ногу. Да ладно, не может тебе быть настолько больно! Ты пацан или девчонка? Чего раскис? Ну, ногу подвернул, подумаешь. Бабуля бы моя сейчас тебе ещё и клюкой по заднице добавила, потому что пацанам реветь не положено. Терпи! Первые пару минут боль острая, но сейчас легче станет. Ну-ка, что тут у нас… Погоди, расшнурую. Так больно? Да не верещи! Вижу, что больно. Да, потянул неплохо, опухает на глазах. Это все чёртовы шпалы, скажу я тебе. Ничего особо страшного, связка не порвана, но сегодня ты уже не ходок. Как назло, мы посередине ничего, и встать на привал негде. А ведь я тебе говорил, оставайся на пароходе! Лысая Башка осталась бы с тобой, а я в одиночку, налегке… Да хватит рыдать! Что ты в меня вцепился? Не брошу я тебя, хромоножку, за кого ты меня держишь? — Лысая Башка! Придётся нам с тобой раскидать часть груза. Как говорил великий Че Бурашка: «Я понесу чемодан, а ты понесёшь меня». Точнее, ты понесёшь жратву, а я понесу пацана. Да, что-то придётся бросить. В основном, воду — она самая тяжёлая. Да, жалко. Будем надеяться, что найдём ещё. Нет, не пытайся всё утащить, балда лысая! Надорвёшься нафиг, а двоих я вас не унесу. Берём одну бутыль, остальное выливай. Выливай, я кому сказал! Что ты на меня смотришь, как кот на пылесос? Будем экономить. А тара нам ещё пригодится. Да, пей, пей сколько влезет, это правильно. И мне дай напиться, всё равно с потом выйдет, пока тащить этого инвалида буду. — Ладно, и ты попей, пацан, но учти, захочешь писать — придётся терпеть! Потому что я сейчас сделаю под тебя перевязь и потащу на спине. А как ты хотел? На шее ехать — ты слишком большой, на руках я тебя далеко не унесу. Да и плохо, когда руки заняты. Мало ли… Да, рюкзак жалко, но других вариантов нет. Сделаю переноску — в Азии обычное дело так людей таскать. Детей, стариков, женщин даже. Выглядит сущим издевательством, но, на самом деле, самый удобный способ, так можно уволочь даже того, кто тяжелее тебя, а уж такого как ты, пацан, вообще не проблема. Да, ноги сюда. Видишь, совсем несложно. Сейчас присяду… Да уж, худой, а тяжёлый! Надеюсь, это за счёт мозга. Вот, теперь я твой рикша. В Юго-восточной Азии это такие люди, который за деньги носят других людей. Ну, то есть обычно возят, но бывает, что и носят тоже. Сейчас уже редко, а в те времена, когда я там был, в сельской местности запросто можно было проехаться на живом человеке. В плетёной корзине, на спине, почти как ты сейчас — просто чтобы ноги не пачкать. Развлечение для белых туристов. Нищета проделывает с людьми паршивые штуки, пацан. Да, я ж обещал рассказать, почему оттуда свалил! Смешная история! Ну, то есть вспоминать её смешно, а так не очень. Подвели меня алкоголь и длинный язык — в одной общине, по местным меркам довольно большой, меня попросили прочитать проповедь. Мне бы ограничиться привычным «Аллилуйя, Иисус любит вас», но в этот раз я выпил до выступления, а не после. Живот расстроился от местной еды, а лечить его, кроме как алкоголем, было нечем. И на голодный желудок меня конкретно забрало. Всё шло нормально, пока меня из зала не спросили, что Иисус и церковь думают о проституции. Мне бы задвинуть чего-нибудь про Марию Магдалину и прощение грехов, но я был пьян и меня понесло. Дело в том, что тогда одним из главных местных бизнесов была продажа детей в сексуальное рабство. В основном, в Китай, но и внутренний рынок тоже был вполне востребован. Как правило, девочек лет пятнадцати, но и на мальчиков тоже находился спрос. Детей было много, денег мало, кормить их не на что, и пристроить дочку в иностранный бордель считалось удачной инвестицией. Ведь она потом ещё и деньги в семью слать будет! Вот так выглядели тогда их семейные ценности. Бизнес это был криминальный, но настолько массовый, что замешаны в нём были буквально все — от босого крестьянина, продающего лишнего ребёнка, до начальников погранслужбы, проводящих за хорошую мзду через границу набитые детьми грузовики. Я обычно философически отношусь к особенностям регионального быта, потому что в каждой избушке свои погремушки. Даже если со стороны это выглядит дико, жизнь так устроилась неспроста, и всякому явлению есть свои причины. Я не революционер, а тот, кто продаёт патроны по обе стороны баррикад, поэтому не приглядываюсь к флагам, которые над ними подняты. Но я был пьян, а торговля людьми — одна из немногих человеческих практик, которая меня реально бесит. В общем, я задвинул им такую проповедь, что к её концу зал рыдал и трясся, представляя свои тощие смуглые жопы скворчащими на адских сковородках. Наутро я проспался и уехал, а они всей деревней объявили крестовый поход против сексуальной эксплуатации, подорвав целую отрасль криминальной экономики района. И если на религиозную пропаганду местные власти смотрели сквозь пальцы, то за такую идеологическую диверсию мне пообещали медленно сдирать кожу живьём, посыпая перцем. Поверить в это было несложно — они там всё посыпают перцем. Пришлось драпать в Китай. Но это уже совсем другая история… Глава 2 Где кончаются права, начинаются возможности — Так, всё, я готов. Упасть и сдохнуть прямо тут. Пацан, я очень надеюсь, что нога у тебя поправится быстро, потому что такими темпами мы не то что до зимы, до конца дней моих никуда не дойдём. Давайте искать ночлег, желательно под крышей или хотя бы со стенами, мне не нравится спать на виду у всего постапа на железнодорожной насыпи. Это может навести кого-нибудь на дурные мысли. Вон тот сарайчик видите? Топаем до него и надеемся, что не занят. А если занят, вежливо просим освободить. — Хм, закрыто. Что интересно, недавно. Видишь, Лысая Башка, всё вокруг пыльное, а замок смазан. Сейчас я присяду, а ты, пацан, слезешь. Хватит на мне кататься. О-ох, спина моя… Лысая, дай мой мешок. Да перестань ты делать вид, что подойти не можешь! Я видел, как ты пацану волосы расчёсывала. Раз до него можешь дотронуться, то и до меня тоже. Нет? Будешь и дальше имитировать агрорадиус? Ну, как знаешь. Наверное, тебе это зачем-то надо. Или гвозди в башке жмут. Только не кидай, он тяжёлый. Положи и отойди, я инструмент достану. — Замок смазанный и простенький, ломать не буду. Где-то тут было шильце и проволочка… Вот, всего делов. Да, я полон неожиданных умений, чего вылупились? Сложная биография, тяжёлое детство с бабулей, запиравшей шкафчик с бухлом. Каждый раз, обнаружив, что я отлил у неё самогонки, она меняла замок на более сложный. Так росла моя квалификация. Что тут у нас внутри? Да, теперь у нас, пацан. Кто бы это сюда ни сложил, законы собственности отменены апокалипсисом. Может, он сдох уже, что же, добру пропадать? Итак… Да, это явно чья-то база. Кого-то, кто мародёрит руины города, а потом утаскивает хабар, чтобы не отняли. Мародёрит вдумчиво, с толком, с пониманием процесса. Жратва — отдельно, шмотьё — отдельно, обувь… Кстати, мой размерчик! Это мы удачно зашли! Книжки, надо же. О досуге он тоже подумал, хотя литература ваша, без обид, ужасно унылое чтиво. Я встречал инструкции к холодильникам, где было больше интриги в сюжете. Смотрите-ка, а вот это интересный ящичек. Железный и с отдельным замком. Что же там такого ценного может быть? Где там моя проволочка? Всё же замки у вас от честных людей, пацан. Вот что значит отсутствие системного криминала. У нас на такой даже сортир бы запирать постеснялись, а ну как туалетную бумагу сопрут? А здесь… Ха, смотри-ка! Хорошая попытка, я б сказал. Что это, спросишь ты? Это, дружок, кто-то, не очень чётко представляющий себе, как выглядит меч, пытался изготовить длинноклинковое рубящее оружие. Вышел ублюдок катаны с мачете, насаженный на рукоять от сапёрной лопатки, но это всё же специализированный инструмент для лишения жизни ближнего своего. У китайцев похожая штука называлась «нагината». Дрова рубить несподручно, но головы — только в путь. Это, драгоценные мои спутники, означает, что в вашем мире наступает новая эпоха — сознательно причиняемой насильственной смерти. Душан бы порадовался. Или нет, он же надеялся сохранить монополию. Но так не бывает. Этот ящик Пандоры только приоткрой, и обратно то, что из него вылезло, не запихаешь. Что за Пандора? Ну, это миф. То есть сказка, но старая и поучительная. Вкратце суть в том, что стоял где-то ящик со всякой хернёй: гендерным равенством, маркетингом, корпоративными ценностями, политической пропагандой, элитным потреблением, дорогим блядством, рекламой и прочей ипотекой. Стоял себе и стоял закрытый — потому что ну его нафиг открывать такое. Люди жили-поживали, неидеально, но и без особого говна. Рождались, воевали, трудились и помирали в простоте, как от природы заведено. А потом одна баба, звали её как раз Пандора, решила в этот ящик сунуть любопытный нос. «Я ничего доставать не буду! — сказала она себе. — Просто гляну одним глазком, как оно выглядит, это гендерное равенство. И на блядство любопытно взглянуть — отчего оно такое дорогое?» Приоткрыла крышку, а там! Всё блестит, переливается, поёт и пляшет! Открыла она крышку пошире, чтобы разглядеть, где там элитное потребление, а где дорогое блядство — их с непривычки хрен различишь, похожи очень, — ну и, натурально, вся эта хрень оттуда ломанулась. Не успела Пандора оглянуться, а вокруг уже блядский цирк с клоунами-пидарасами, и она там с перьями в голой жопе на канате выплясывает. Узнала, в общем, что хотела, но обратно уже не запихивается. К чему это я? Забыл… Ах, да, про оружие. Если кто-то додумался его делать, то каждый, с ним столкнувшийся, немедля организует себе такое же пыряло-ковыряло, только длиннее. И этот процесс будет развиваться вплоть до термояда, причём так быстро, что вы удивитесь. А потом бабах — и весь мир в труху. Впрочем, у вас уже в труху, так что терять нечего. Прибрать, что ли, эту недоалебарду? Не то чтобы она мне нужна, чисто чтобы никто другой не прихватил. Да, пацан, вот такая специфическая штука оружие. Ты и не хочешь, а оно само в руки прыгает… — Чего, Лысая Башка? Тебе отдать? Серьёзно? Нафига тебе эта секира? Отрубишь ещё себе что-нибудь… Нет, ну правда, к холодняку привычку иметь надо. Я мачете в джунглях помахал, хотя бы по ноге себе не врежу… Ну ладно, ладно, что ты так разволновалась, как будто я твою любимую куклу отнял? Ну на, поиграйся, чёрт с тобой. Вот, кладу, отхожу, бери… Ничего себе! img_83.jpg — Пацан, я хренею! Ты видишь, как она крутит эту штуку? Эй, Лысая, ты где так натаскалась? Обалдеть… И перевязь к нему есть? За спину, с ножнами? Знаешь, такое впечатление, что это твоя железяка. Утраченная и обретённая. Странная ты тётка, и это ещё очень мягко сказано. Да, конечно, забирай. Я никогда не спорю с женщинами, вооружёнными острым железом, что нетрудно заметить по полному набору конечностей. Ладно, давайте глянем, что это такое тут в углу тряпочкой накрыто… Так вот как наш неведомый мародёр натырил столько матценностей! Не на горбу, значит, перетаскал… — Судя по вашим прозрачным ничего не понимающим глазам, вы такого никогда не видели. А я вот сподобился даже покататься. Сверхлёгкая самопальная мотодрезина — в моём детстве такие, бог весть почему, назвали «пионерками». Делали их в наших краях многие, потому что в районе была целая сеть узкоколеек, а вот дорог, наоборот, почти не было. Болотистая местность, там торф добывали и по рельсам возили. «Пионерка» на спицованных лёгких колёсах с ребордами, велосипедной рамой и мотором от мопеда была удобнее, чем, например, мотоцикл. Кто на дачу, кто на рыбалку, а кто просто так покататься… Все они были абсолютно незаконными, и, если путевой обходчик поймает, можно было выхватить по шее, но всё равно все катались. Она же лёгкая, если что, скинул её с насыпи в кусты и бежать. Железнодорожники их страсть не любили — потому что нет-нет да и влетал на них кто-нибудь спьяну под поезд. Поезду пофиг, но писанины потом не оберёшься, чэпэ же. Эта, я смотрю, совсем лёгонькая. Так, что тут у нас… Четыре велоколеса, алюминиевая рама, фанерный настил, моторчик-двухтактничек. Ну-ка… Да, я так и думал, даже в одно лицо перетащить несложно. Можно не заморачиваться со стрелками, просто поднять и перенести на нужный путь. Предыдущий владелец этой конструкции явно возил на ней мародёрку из города. Перегружал в сарай, а потом и саму машинку с глаз долой прятал. Почему «предыдущий», спросите вы? Потому что нынешними её владельцами являемся мы с вами. По какому праву? «Плохо лежало». Мы же нашли? Значит, плохо. По закону пустошей плохо лежащие предметы считаются дикими и подлежат приручению. А если кого-то совесть заедает, то он может дальше ковылять пешком, а не на моей спине ехать. Что? Нет больше возражений против смены собственника? Не слышу? Значит, будем считать, единогласно. * * * — Смотрите, кого я вижу! Вон, там, вдали. Велосипедистка! Зуб даю — та же самая! Я велик узнал, он приметный. Не зря, значит, на берегу оставил, они нашли друг друга. Что ты ощетинилась, Лысая? Чего зубы скалишь? У вас что-то личное, что ли? Да убери ты своё пыряло! Девчонка нас даже не заметила. Едет себе и едет. Но вообще это чем дальше, тем любопытнее. Не похоже на совпадение. Ладно, счастливого ей пути. Пойдемте лучше поужинаем. * * * — Каким вкусом нас порадует сегодня фантазия неведомого производителя? Жипозерии? Ладно, рискну здоровьем, сниму пробу первым. Что вам сказать? Жипозерия как жипозерия. Похоже на груши, тушёные в рыбьем жире. В Китае такое даже в забегаловках подают. Вкусы бывают не менее неожиданные. Китайцы готовят из всего, что не сумело убежать или спрятаться. Наследие голодных лет — народу там было много, жратвы мало, перебирать харчами не приходилось. Сейчас, говорят, уже не так, но я там давно был. Давно и недолго. Нет, не только из-за жратвы. Слишком людно, слишком странно, ни хрена непонятно и белый лаовай чертовски заметен. При этом, в отличие от того же Лаоса, связи у китайской мафии очень даже интернациональные, так что мне там долго светить своей большеглазой мордой не стоило. Вскоре я перебрался оттуда в Индию. Тоже страна такая — жаркая, влажная, несколько антисанитарная, но жить можно. Я её до того только в кино видел, и поэтому думал, что там все поют и пляшут. Но нет, на самом деле не больше обычного. Те же африканцы их по любви к танцам уделают начисто. Для меня главное преимущество Индии было в том, что там в какой-то момент оказалось до чёрта белых придурков, среди которых было очень легко затеряться. Забавная история — ехали они туда не за деньгами и не на природу полюбоваться, а за Мудростью Веков и Древней Духовностью. Откуда она там взялась, для меня до сих пор загадка. Думаю, это всё с пережору. Индия на тот момент была страна наглухо нищая, и поэтому для носителей евро-американского менталитета обладала своеобразной абсурдной притягательностью. И дело не в том, что даже уборщик из «Макдональдса» на свои гроши чувствовал себя там магараджей, а в том, что обыденную местную жизнь они принимали за какое-то странное волшебство. Вот, к примеру, индусы практически не едят мяса. По простой причине, оно там дорогущее. А потому что жара, тучи насекомых, моментально портится, и даже перец, которым они посыпают всё в три слоя, не спасает. Ах да, ещё отсутствие промышленного животноводства и прочие особенности региональной экономики. Но наезжающие туда духовные искатели считали, что это, разумеется, от Великой Духовности и прочей гармонии с природой. Или сидит бомж голый нечёсанный, ноги узлом закрутил, яйца на камнях греет. Глаза закрыты, дышит через раз, калории экономит. «Фигассе! — говорят друг другу духовные искатели. — Вот это просветлённый!» А ведь это просто пень с ногами — у него на мыслительную деятельность калорий нет, она энергозатратная. Впрочем, если пустая башка — признак духовности, то тем белым ребятам, что пёрлись со всего мира в индийские ашрамы просветляться, не хватало до неё буквально пары шагов. Среди них было полно и моих соотечественников, сочетавших в себе сразу два достоинства: они были нищими, как местные, и глупыми, как иностранцы. Рвения в духовных исканиях у них было столько, что аж из жопы капало. Феерические долбодятлы. Зато на их фоне я совершенно терялся, что мне, собственно, и было нужно. А им был нужен кто-то, разбодяживающий здешнюю духовность, чтобы от чистой с непривычки чакры не заклинило. Так я стал местным дух-дилером, посредником между Древней Мудростью и восторженными идиотами. Религия, как говорил один известный в наших краях деятель, кокаин для народа, и каждый нормальный дилер его разбавляет. Я быстренько сориентировался в региональном ассортименте духовных услуг и, как популярный литературный персонаж Остап Бендер, начал продавать билеты у входа в Кармический Провал. Побрил голову, замотался в простыню, научился сидеть, поджав ноги, улыбаться как обдолбанный Будда, и отвечать на все вопросы: «Ом-м-м…» Этого оказалось совершенно достаточно для того, чтобы мне несли деньги, да ещё и уговаривали их взять. Я говорил по-русски и по-английски, а значит, мог обращаться к платёжеспособной аудитории в доступной для неё форме. Это выгодно отличало меня от местных, которые тогда ещё не научились в глобализм. Так на свет появился Просветлённый Сурья, Истинно Постигший Истину.