В зал, опасливо посматривая на меня, вошли мальчик и девочка лет четырех-пяти. Поздоровавшись, они скромно сели на краешек дивана и стали ждать, пока я освобожу им пространство для игр. – Вы не стесняйтесь, – напутствовала меня Людмила Васильевна, – можете курить, налейте себе чаю. Сахар в шкафу возьмите, заварник на плите стоит. Печенье, если захотите, тоже в шкафу, в вазочке. Пока я наливал себе чай, в зале начался допрос. – Славик, ты где нехорошее слово услышал? Баба Эльвира так говорит? – Я больше так не буду, – заныл мальчик. – Баба, он, знаешь, еще какое слово сказал? – стала ябедничать сестренка. – Давай, я тебе на ухо скажу. После короткой паузы до меня донесся полушепот Людмилы Васильевны: – Леночка, ты маме не говори, что Славик такое слово сказал, хорошо? Славик, я тебя по губам отшлепаю, если еще раз такое про тебя услышу. Ты меня понял? – Я больше так не буду, – заученно ныл мальчишка. «Дети в квартире бабушки чувствуют себя как дома, – прислушиваясь к разговору в зале, подумал я. – Вернее, не так: дети у бабушки Эльвиры в гостях, а у бабы Людмилы – дома. Жена Юрия Эдуардовича им и заботливая нянька, и лучший друг. Они доверяют ей свои секреты, они тут живут, а в квартиру Эльвиры Карловны только спать приходят. На кой черт сыну Машковцова такая жизнь? Он ведь наверняка утром до туалета в трусах пройти побоится. Отпочковался бы от тещиной семьи, снял отдельное жилье да жил бы себе, бед не знал». Закончив воспитательную беседу, Людмила Васильевна привела детей на кухню. – Садитесь за стол, будем чай пить, – сказала она детям. – Баба, дай печенье, – попросил мальчик. Людмила Васильевна тут же выполнила его просьбу. – Что вы ели в детском саду? – спросила она у девочки. – Рассказывайте, во что играли? Славик, ты больше с Пашей не дрался? Не дерись, так нехорошо поступать. Набив рот печеньем, мальчик стал рассказывать бабушке, как провел день. Девочка, прихлебывая чай, с интересом посматривала на меня. Кого-то я ей явно напоминал. Закончив чаепитие, Людмила Васильевна выпроводила детей в гостиную, а сама стала чистить картошку на ужин. Обстановка для серьезной беседы никак не складывалась. «Детей фактически воспитывает бабушка Люда, – решил я. – Валерию Юрьевичу отвели роль отца-созерцателя. Он не самостоятельный субъект. Судя по всему, сын адвоката – рохля, которым понукают все, кому не лень: теща, жена, мать. Есть такая порода мужчин, которые всегда остаются в стороне от принятия решений и ни на что не влияют». Поставив картошку вариться, Людмила Васильевна налила нам чай, присела за стол. – Ребятишки часто у вас бывают? – спросил я, кивая в сторону зала. – Каждый день. – Людмила Васильевна даже удивилась такому странному вопросу. – Скажу по секрету, разве Эльвира их чему-то хорошему научит? Вы у них были? Там как в концлагере: шаг влево-вправо – расстрел. Я говорила Валере: «Не женись на ней! Она с годами станет такая же, как ее мать». Нет, не послушался. Думал, там, у тещи, ему все будет медом намазано, а вот выкусил фиг! Я Эльвиру много лет знаю, мы лет двадцать в одном подъезде живем. Она двуличная: на людях радушная хозяйка, а как дверь захлопнется, так все должны по струнке ходить. – Что-то я особого радушия у Эльвиры Карловны не заметил, – вставил я. – Это значит, что вы хороший человек. Я давно заметила: если Эльвире кто-то не нравится, то это порядочный человек. Дочка у нее такая же: в лицо улыбается, а сама фигу в кармане держит. – Людмила Васильевна, как вы думаете, куда мог пропасть ваш муж? Ответить она не успела. В зале что-то грохнулось на пол, послышался детский плач, бабушка Люда, бросив меня, рванула на помощь детям. – Славик, как ты мог со стула упасть? – запричитала Людмила Васильевна. – Леночка, ты-то что заревела, не ты же упала. Славик, ты больно ударился? – Я испугалась, – сквозь слезы жалобно пролепетала внучка. – Это все он, баба! Я ему говорила, чтобы не крутился, а он специально стал на стуле раскачиваться. Он в садике так же делает. «С Людмилой Васильевной мне надо было встретиться у нее на работе, – запоздало подумал я. – Дома у адвоката каждый вечер внуки, и им посвящено все внимание. Толком здесь не поговорить». Успокоив детей, Людмила Васильевна вернулась ко мне. – Я думаю, – продолжила она прерванный разговор, – что мужа уже нет в живых. В его участие в вооруженном нападении я не верю. Не такой он человек, чтобы чужую кровь проливать. Да и зачем? В деньгах мы особенно не нуждались, на жизнь хватало. Машина, мичуринский участок, японский телевизор – что еще надо? Звезд с неба? Дети уже взрослые, живут самостоятельно. – Простите за нескромный вопрос: у вашего мужа не было увлечений на стороне? – С другой женщиной? – Людмила Васильевна сделала скептическую мину. – Не знаю, я как-то об это не задумывалась. Юра не давал мне повода для ревности… Вряд ли у него кто-то был. Он целыми вечерами дома, когда бы ему с любовницей встречаться? Я промолчал. – Если у Юры и была интрижка на стороне, – жена адвоката внимательно посмотрела на меня, – то не велик грех. На семье это никак не сказывалось… Нет, не было у Юры любовницы. В его ли годы за молодухами бегать? «Не такой уж он и старый, – мог бы возразить я, но вновь промолчал. – Если Людмила Васильевна считает своего сорокавосьмилетнего мужа старичком, то это ее дело. Сама-то она с рождением внуков так вошла в роль заботливой бабушки, что наверняка напрочь позабыла об интимных радостях жизни». Дальше наш разговор прервался. В дверь позвонили, и тут же раздался детский вопль из зала: – Сама ты дура! Это моя машинка! – Сейчас подерутся, – решил я. – Откройте дверь, я все улажу. – Людмила Васильевна пошла к внукам, а я – в прихожую. – Ого, не ожидал вас здесь увидеть! – обрадовался мне пришедший с работы Торпенко Виктор. – Мама с ребятишками занята? Что у них? Опять подрались? Каждый вечер игрушки делят. Как говорится, вместе – тесно, порознь – скучно. «Какая-то у него странная реакция на меня, – подумал я. – Мы встречаемся второй раз, и каждый раз он радуется мне, словно увиделся с близким другом после долгого расставания». – Давно пришли? – спросил Виктор. – Голова еще не болит? У меня поначалу от Валеркиных детей ум за разум заходил. Они не могут спокойно играть, вечно что-то делят, спорят, дерутся. – А где им еще энергию выпустить, у Эльвиры Карловны дома? – Исключено, – согласился Торпенко. – У Валеркиной тещи если тараканы заведутся, то будут строем ходить по строго отведенным маршрутам. Помирив внуков, Людмила Васильевна вернулась на кухню, предложила мне поужинать. Я отказался. Она быстро собрала зятю на стол и ушла к детям, с которыми ей было интереснее, чем с нами. Как я и думал, Виктор Торпенко по поводу исчезновения своего тестя ничего пояснить не мог. – Мы жили в одной квартире, но каждый своей жизнью, – повторил он уже слышанный мной монолог. – Я в дела Юрия Эдуардовича не вмешивался, а он меня в них не посвящал. Следом за мужем вернулась с работы Бронислава Юрьевна. – Андрей Николаевич, – спросила она, – почему вы решили со всеми членами нашей семьи говорить у нас дома, а не в своем служебном кабинете? – Я хочу понять, в какой атмосфере жил ваш отец перед исчезновением. Бронислава Юрьевна, я хочу встретиться с вами завтра, в четыре часа. Вам повестку выписать? – С самого утра можете мне время назначить? На работу неохота идти. Посплю, пока дома никого не будет. – По выходным внуки тоже здесь? – догадался я. Она картинно закатила глаза: – С самого утра Содом и Гоморра! В выходные мы живем как в детском саду: писк, визг, «Баба, дай чаю!», «Славик, дай я тебе нос вытру!», «Леночка, не заходи в кабинет, дедушка ругаться будет!». – Договорились, Бронислава Юрьевна. Завтра я приду с повесткой, отмеченной на весь день. Глава 26. Дочь адвоката Второй раз я пришел в квартиру Машковцова в точно оговоренное время. Бронислава встретила меня в коротком домашнем халатике. Мы прошли в зал, остановились посреди комнаты. – Ты хотел меня о чем-то спросить? – многозначительно улыбнулась дочь адвоката. – Бронислава, тебе нос целоваться не мешает? – Хочешь, покажу, как это делается? – Конечно, хочу! Она прильнула ко мне, и мы слились в долгом страстном поцелуе. Не знаю, о чем она думала, а у меня в голове крутилось: «Один раз не считается. Никто же не узнает. Она замужем, рассказывать обо мне никому не станет. Я не виноват, что все так получилось. Это же не от похоти, не для куража, это для работы, для установления доверительного контакта со свидетельницей… Лизка сама виновата, говорил ей: «Переезжай ко мне», нет же, все чего-то выжидает». Отстранившись от меня, Бронислава села на диван, запахнула полы халата. – Хорошего понемногу, а то так зайдем неизвестно куда, – сказала она, застегивая верхние пуговки. – Ты не мог раньше прийти? Я же тебе намекнула, что с самого утра буду одна дома. – С утра я был на работе, – выдал я заранее приготовленный ответ.