– Ваши свидетели что, все поголовно эксперты-криминалисты? Как они смогли определить, настоящие это автоматы или нет? Быть может, эти мужики выпилили автоматы из дерева, покрасили их половой краской и поехали поиграть в «Зарницу»? – Твои люди… – начал я, но Гера не стал дослушивать вопрос. – Какие люди, Андрей Николаевич? Я один на трассе был. Ехал на попутной машине, номер ее и как выглядит водитель – не запомнил. С вашими мифическими автоматчиками не обнимался, указаний им не давал. Свидетели? Мало ли, что им могло показаться? День жаркий был, головку напекло, вот и появились посреди дороги мужики с автоматами наперевес. Вопрос ребром: Дато Батумский на меня заявление написал? – Ему воровская честь не позволит в милицию обратиться. – Если нет заявления потерпевшего, то на каких основаниях меня в розыск объявили? – жестко спросил Гера. – Вы обижаетесь, что милицию ни за что ни про что грязью обливают, а сами беспредел творите, как в тысяча девятьсот тридцать седьмом году. На меня уголовное дело возбудили, а потерпевшего нет, заявления нет, справки о причиненных телесных повреждениях нет. Что вы мне собрались предъявлять, какие-то автоматы Калашникова? Найдите их, проведите криминалистическую экспертизу, а потом уже объявляйте меня в розыск. – Я понял твою мысль, – остудил я разгорячившегося гостя. – Андрей Николаевич, знающие люди шепнули мне, что вы – самый здравомыслящий человек в городской милиции. Доложите своим начальникам, что пока на меня заявление от потерпевшего не поступит, то искать меня – это произвол, нарушение моих конституционных прав и свобод. – Я поговорю с руководством, постараюсь объяснить им твою позицию. Потерпевшего-то действительно нет! – И никогда не будет! – заверил Гера. Я, не таясь, еще раз внимательно рассмотрел гостя. На вид ему было лет двадцать пять, худощавый, но под одеждой чувствовались стальные мышцы. На шее, на тонкой серебряной цепочке, медальон-череп. – Гера, на входе в наше управление висит твой фоторобот. На нем ты гладко выбрит, а сейчас у тебя усы, которые надо полгода отращивать. Как тебе удалось так изменить свою внешность? – На проспекте Ленина, у вокзала, открылся кооперативный театральный магазин. Усы, брови, парики, сценическую косметику – все можно купить. Захотите перейти на нелегальное положение – рекомендую. Гость поднялся с места, забрал со стола сигареты. – Рад был познакомиться, Андрей Николаевич! Как мне с вами можно будет связаться? – Я выйду на работу через неделю. Позвони. – Нет-нет! – запротестовал Гера. – Все ваши телефоны на прослушке в КГБ стоят. Давайте, я вам напишу телефончик одной безобидной старушки. Скажите ей: «С племянником дело улажено» или «Ничего не получилось», и она передаст информацию мне. После ухода Геры я выключил свет, понаблюдал за двором, но ничего подозрительного не заметил. «Завтра доложу Малышеву о Гере и займусь Машковцовым, – решил я. – Жив он или мертв, скрывается от всех в городе или уехал за тридевять земель – не важно. Какие-то следы он оставил. Главное – найти ниточку, за которую потянешь, и пряжа распустится». Глава 25. Семья адвоката Машковцова Перед тем как начать работать с членами семьи пропавшего адвоката, я на отдельном листе бумаги набросал сведения, которые могли пригодиться. «Машковцов Юрий Эдуардович, сорок восемь лет, рост примерно 165 сантиметров, крепкого телосложения, склонен к полноте. Голова крупная, лицо широкое. Носит очки в толстой оправе. Отличительная примета – пышные усы, опускающиеся книзу. При ходьбе немного косолапит. Скрытен, неконфликтен. Настоящих друзей нет. Длительное время поддерживал любовную связь с замужней женщиной. Объективно: ушел из дома в девять часов 18 мая 1989 года и пропал. Жена адвоката: Людмила Васильевна, пятьдесят лет, работает в проектном институте. Сын: Валерий Юрьевич, двадцать семь лет, женат, двое детей, проживает в том же подъезде, что и родители. Дочь: Торпенко Бронислава Юрьевна, двадцать четыре года, работает секретарем-машинисткой в управлении пожарной охраны, проживает с родителями. Зять: Торпенко Виктор Викторович, проживает с родителями жены». «Начнем с сына», – решил я. В панельном доме трехкомнатные квартиры площадью сорок пять квадратных метров обычно имеют следующую планировку: большая комната налево – гостиная, вторая большая комната – родительская спальня, маленькая комната – детская. Если один из детей женится и остается жить со своей семьей у родителей, то ему либо уступают родительскую спальню, либо оставляют жить в детской. Если маленькая комната превращается в жилье для молодоженов, то остальные дети перебираются спать в гостиную. Распределение комнат при увеличении числа жильцов наглядно свидетельствует об отношении родителей к молодой семье. Валерий Машковцов с женой и двумя детьми ютился в маленькой комнатке в квартире тещи. Я разговаривал с ним вечером, когда Валерий пришел с работы. Увидев, что я достаю сигареты, сын адвоката замахал руками: – Вы что, здесь курить нельзя! Эльвира Карловна ругаться будет. – В вашей семье нельзя курить на кухне? – удивился я. – А где можно? – На балконе, если за собой дверь плотно прикрыть. – А зимой? – С наступлением холодов я выхожу курить в подъезд или к родителям забегаю. Эльвира Карловна не переносит табачного дыма. – Последние слова Валера произнес шепотом. На кухню зашла его теща, Эльвира Карловна. Строго посмотрев на нас, она бросила: – Идите к себе, мне пора ужин делать. В комнате у Валерия было не протолкнуться: одна взрослая и две детских кровати, письменный стол, одежный шкаф, полки с книгами. Детский уголок с игрушками отсутствовал. – Сколько вас здесь человек живет? – спросил я. – У Эльвиры Карловны есть еще дети? – Нет, моя жена – ее единственная дочь. – Так они вдвоем с мужем занимают большую комнату, а вы вчетвером – в маленькой? Зал у вас пустует? Валерий, не глядя на меня, грустно кивнул головой. Жить в одной квартире со строгой, властной тещей – не сахар. Беседа с сыном пропавшего адвоката мне ничего не дала. – Скажи, Валерий, – терзал я неразговорчивого Машковцова-младшего, – так ты считаешь, что Юрия Эдуардовича убили? – Наверное, куда еще ему деться? Связался с бандитами, вот они его и грохнули. А вообще, я не знаю, куда он мог пропасть. У родителей своя жизнь, у меня своя. Поговорите с Брониславой, она же с ними живет, должна быть в курсе отцовских дел. Я склонился к уху Валерия и тихо сказал: – Признайся честно, ты хозяйского кота на «вы» называешь? – Нет, – отодвинулся от меня Валерий. – У нас нет кота, у Эльвиры Карловны аллергия на кошачью шерсть. – Да, с чувством юмора у тебя проблемы, – сделал я заключение и пошел обуваться. Валерий Юрьевич вышел за мной. Заслышав голоса в прихожей, из кухни выглянула Эльвира Карловна. – Я расскажу вам анекдот, – сказал я. – Едут в такси на заднем сиденье два мужика. Один говорит: «Представляешь, я вчера в гостях пил чай из кофейных чашек!» Второй мужик отвечает: «Это ерунда! Я вчера пил кофе из чайных чашек, вот где позорище». Водитель поворачивается к ним и говорит: «Мужики, а ничего, что я к вам спиной сижу?» Эльвира Карловна смерила меня уничижительным взглядом и вернулась готовить ужин. Зять ее, мгновенно оценив настроение тещи, поспешил открыть передо мной дверь. Над анекдотом он не смеялся. От сына Машковцова я поднялся в квартиру его родителей. Супруга пропавшего адвоката, как мы и договаривались, ждала меня. – Я осмотрю квартиру? – попросил я. – Конечно. Дома больше никого нет, а скрывать нам нечего. Дочь с Витей еще на работе, детей пока не привели. В комнате у Брониславы, пожалуйста, ничего не трогайте. Она вредная такая, настоящая выдерга. Если увидит, что кто-то прикасался к ее вещам, такой скандал закатит, что хоть святых выноси. – Пойдемте вместе, я не собираюсь один по чужой квартире ходить. Адвокат Машковцов проживал в угловой четырехкомнатной квартире, состоящей из трех маленьких комнат и большого зала. Одну из маленьких комнат занимала его дочь с мужем, вторая была отведена под кабинет. Средняя, если так можно выразиться, комната была родительской спальней. Никакой особой роскоши я в квартире не заметил. Бросалась в глаза импортная мебельная стенка с полками, уставленными хрусталем, но по нынешним временам польская или румынская стенка – не бог весть какая диковинка. У моего брата такая же стоит, а он обычный инженер, не кооператор и не высокооплачиваемый юрист. В рабочем кабинете адвоката я задержался. Мое внимание привлек письменный стол, заваленный документами. – Перед исчезновением Юрий Эдуардович много работал? – кивнул я на разбросанные по столу листы с рукописным текстом. – Не знаю, – пожала плечами жена адвоката. – Я в его дела не лезу. В этом кабинете работает только муж, наверное, он готовился к процессу. Я сюда редко захожу, здесь его вотчина. – У вашего мужа было две гитары? – спросил я, показывая на музыкальные инструменты, примостившиеся в углу между письменным столом и книжным стеллажом. – Вон та, которая слева, очень дорогая, – тоном экскурсовода в музее народного творчества ответила Людмила Васильевна. – Муж, когда сочинял музыку, играл только на ней. Закроется в кабинете и перебирает струны, ищет мелодию. Я к музыке совершенно равнодушна, но к его хобби всегда относилась с пониманием. У других мужья на рыбалку ездят, с друзьями по баням ходят, а мой дома сидит, баллады пишет. Говорят, у него был дар сочинять прекрасные песни, но так это или нет, я сказать не могу. Для меня все песни под гитару на один мотив. В дверь позвонили, хозяйка пошла открывать. Из прихожей донеслось: – Мама, мне в садике замечание сделали. Где Славик слово «шлюха» услышал? Хорошо, что воспитательница шум поднимать не стала. Представь, он девочке из своей группы говорит: «Ну что, шлюха, как дела?» – Таня, – начала оправдываться Людмила Васильевна, – разве мы дома матом ругаемся? Славик, наверное, от других детей в детском саду слышал это слово и запомнил. – Я зайду за ними, как обычно. «Это жена Валерия Машковцова детей из детского сада к бабушке в гости привела, – догадался я. – То-то здесь, в зале, стоит целая коробка с игрушками». – Вы посидите немного на кухне, – зашла ко мне Людмила Васильевна. – Я сейчас с детьми управлюсь и к вам приду.