– Да это временное падение! – дружно возмутились мы. – К концу месяца наверстаем. – Конечно, наверстаете, – согласился Большаков. – Если мы останемся на сегодняшних показателях, то по итогам полугодия областное управление с нас со всех три шкуры спустит и на барабан натянет. – Пиши рапорт, Андрей Николаевич, – велел Малышев. – Отдохнешь, сил наберешься и в конце месяца выправишь процент по кражам. – За три дня? – искренне возмутился я. – Три дня и три ночи! – бодрым тоном разъяснил Большаков. – Ты по ночам что делаешь? Спишь? Я в твои годы о постели не думал, а пахал как вол. Что за опера нынче пошли – повадились по выходным на печи сидеть, пузо чесать! Работать надо, тогда по процентам в середине месяца падать не будешь. На другой день, поздним темным вечером, я возвращался домой. На лавочке возле подъезда меня поджидал незнакомый парень в рубашке с закатанными рукавами. – Здравствуйте, Андрей Николаевич! – поднялся он с места. – Мы можем переговорить? Я посмотрел на его запястье, освещенное светом из квартиры на первом этаже: крылатый меч, русские буквы готическим шрифтом «БСК». – Здравствуй, Гера, – поприветствовал я самого таинственного человека в городе. – Это твои люди меня пасли в воскресенье? – Был грех. Хотел присмотреться к вам поближе. – Ну и как, много узнал? – с ехидцей спросил я. – Вы оторвались от нас в кафе «Встреча». Почувствовали слежку? Приятно иметь дело с профессионалом. Мы здесь поговорим или найдем местечко получше? – Пошли ко мне, чего на улице торчать. – Польщен вашим доверием. – Это не доверие, а предосторожность. Тебя вся милиция области ищет, так что не будем лишний раз светиться на людях. Дома я усадил гостя за стол на кухне, поставил чайник на плиту. – Гера, буквы у тебя на руке означают «Бесчестие смывается кровью»? – Да нет вообще-то, – призадумался гость. – Это я в армии наколол. – Как твоя татуировка расшифровывается? – Уже никак, – размышляя о чем-то своем, ответил Гера. Я пожал плечами: «Не хочешь говорить – не надо!» Пока я разливал по кружкам чай, гость внимательно изучал собственную руку. Придя к какому-то решению, он встрепенулся, поднял на меня черные, как уголь, глаза: – «Бесчестие смывается кровью» – это чей девиз? Итальянской мафии? – Это девиз боевого крыла американской ультраправой организации «Общество исходного порядка». – Обалдеть! – поразился Гера. – Вот это название! Класс. Ничего лучше в своей жизни не слышал. «Общество исходного порядка», – смакуя каждое слово, произнес гость. – Андрей Николаевич, какой порядок они считают исходным? За что борются? Вообще, что это за контора? Если я у них подрежу название, они не обидятся? – Глубоко сомневаюсь, что они о тебе узнают. – Узнают, – заверил гость. – Дайте срок, все о нас узнают. Даже американцы. Так чем эта организация занимается? – Хочет сделать Америку белой, протестантской, англо-саксонской. – Какой путь они считают исходным? Впрочем, фигня! Начало пути мы придумаем сами. Главное, чтобы название звучное было. Мне видится, что исходный путь на заре человечества был единым для всех, а потом народы рассорились между собой, и каждый пошел своим путем. Или, наоборот, каждый человек брел куда-то, не видя ни цели, ни смысла, а потом появился мессия и указал единственно верный путь. Решено, я назову наше движение: «Общество исходного порядка»! Коротко, емко, с глубоким философским смыслом. Андрей Николаевич, вы – крестный отец моей организации. – Дернул меня черт поговорить с тобой о наколках! Ты какую организацию хочешь создать? Экстремистскую? Смотри, плохо кончишь. – Все мы когда-нибудь закончим свой грешный путь, а хорошо или плохо – это смотря с какой стороны посмотреть. Вы наслышаны об обществе «Память»? Я поморщился: – Не мой профиль. Никогда по-настоящему не интересовался ими. Но одно могу сказать точно: все националистические и ультраправые движения начинают свою деятельность либо как защитники экологии, либо как борцы за сохранение старины. – Этой осенью «Память» ждет раскол: из московской организации выйдет Александр Баркашов со своими единомышленниками. Он создаст движение «Русское национальное единство». Мы здесь, в Сибири, организуем аналогичное общество, но с другим названием. Я изначально был против упоминания какой-то одной национальности в названии нового движения. Что значит «Русское единство»? Другим национальностям вход в движение априори запрещен? В Москве, может быть, все русские, а у нас каждый третий – татарин, а каждый пятый – немец. Любой, кто поддерживает цели и задачи нового движения, должен иметь возможность вступить в него. – Гера, если не секрет, какие идеи ты собираешься продвигать в массы? – Пока еще не определился. У группы «Секс-пистолс» есть песня со словами: «Я не знаю, что надо делать, но я знаю, как этого добиться – надо разрушать». Я понимаю, что надо что-то разрушить, а вот что и зачем – это вопрос. – Чтобы не сидеть без дела, ты взялся за верхушку нашего криминалитета? – А почему бы нет? – ответил он вопросом на вопрос. – Надо же на ком-то попробовать свои силы. Мне их разборки – кто будет главным в области – даром не нужны, но, коли настал подходящий момент, почему бы не воспользоваться? – В первый раз слышу, чтобы авторитеты преступного мира стали разговаривать о своих делах с человеком со стороны. – Как говорил незабвенный Аль Капоне: «Добрым словом и пистолетом ты сможешь достичь большего, чем просто добрым словом». Я вызвал их на сходку, но разговор сразу же не заладился. Они начали кричать: «Да кто ты такой, чтобы нам свои условия диктовать?» Я без лишнего словоблудия выстрелил из «макарова» в того, кто был рядом, и они успокоились. – Мать его, ты кого подстрелил? – напрягся я. – Откуда я знаю, кого? Я же у него паспорт не спрашивал. Он стоял, ухмылялся, я ему выстрелил в ногу, он упал. Лежит на земле, корчится, как футболист на поле. Я ему говорю: «Ты, гнида, или сейчас заткнешься, или я добью тебя, чтобы не мучился». Волшебные слова! Мы потом целый час препирались, а раненый лежал и улыбался, как младенец в люльке. – Гера, у нас по сводкам в последние месяцы не было ни одного огнестрельного ранения из боевого оружия. – Так я же стрелял наискосок, так, чтобы не задеть ни большую берцовую кость, ни артерии. Никакого особого лечения такая рана не требует. Кровотечение остановил, повязку наложил – и все, жди, когда раны зарубцуются. Они этого раненого в больницу не возили, сами с кровотечением справились. – Опиши мне человека, в которого ты стрелял. У него были наколки? – Восходящее солнце на кисти правой руки, на левом запястье – змея, обвивающая кинжал. Во рту все зубы золотые, волосы редкие, как у древнего старика. – Это Псих. То-то я смотрю, он в последнее время пропал. Гера, вопрос некорректный, но откуда у тебя столько оружия? – Секрет фирмы, – улыбнулся гость. – Ладно, проехали, – не стал настаивать я. – Андрей Николаевич, скоро в стране огнестрельного оружия будет как грязи. Поверьте мне, процесс разграбления воинских складов только начался. Я расскажу вам одну небольшую историю. Наш великий гуманист с родимым пятном на лбу решил в одностороннем порядке вывести из Германии несколько боевых частей. В немецком городе Магдебурге в вагоны загрузили воинское имущество, взяли состав под охрану и поехали. В Саратове, в конечной точке передислокации, вагоны вскрыли и выяснили, что в одном из них не хватает пятнадцати ящиков с автоматами. Пломбы на месте, а автоматов нет. Чудеса, правда? Весь караул, что охранял состав, отдали под суд, несколько офицеров выгнали из армии, а генералы подсчитали свой законный барыш. – Искусственная недостача? – предположил я. – В вагон изначально загрузили меньше имущества, чем по накладным? Как же они неучтенные автоматы из Германии вывезли? – Нынче мятый рублик открывает любые двери и сердца, и таможенники тому не исключение. Эпоха идеалистов и борцов за всеобщее счастье закончилась, наступили времена поклонения золотому тельцу. Сколько лет наша пресса травит армию? Оплеванные солдаты и офицеры уже не гордятся службой в армии, а стыдятся ее. Жить ради идеи, когда сама идея дискредитирована в глазах общества, – это абсурд. Личное благосостояние куда весомее, чем присяга и уставы. – Красиво ты сказал: «Оплеванная армия»! Нас, милицию, гораздо раньше вояк начали в грязи полоскать, и ничего, служим, ловим воров и убийц. Кстати, об идее. Если ты собрался создать новое движение, то без идейной платформы ты далеко не уедешь. – Фигня! Главное – название есть, а все остальное потом выдумаем. – Вернемся к твоим наколкам. Так что они означают? – «БСК» – не означает ничего. Татуировщик должен был выколоть «КБС» – название части, где я служил. «Калачевская бригада спецназначения». – Татуировщик буквы перепутал? Обалдеть! Куда он смотрел? – Ему до дембеля оставалась пара дней. Все мысли о доме, о женщинах. Я когда увидел, что он мне наколол, взбесился, хотел ему челюсть сломать, потом успокоился, стал прикидывать, что бы эти буквы могли означать, но так ничего путного и не придумал. Теперь-то, с вашей помощью, я могу гордо заявить: «Бесчестие смывается кровью!» Девиз на все времена. – Гера, – я посмотрел на часы, – время позднее, давай выкладывай, зачем пришел. Гость выложил на стол пачку сигарет «Родопи», допил остывший чай, закурил. – Андрей Николаевич, вы сказали, что меня ищет вся милиция области. За что? Что я противозаконного сделал? – Вот тебе здрасте! – развел я руками. – А на трассе в аэропорт ты с Дато Батумским о погоде диспутировал? – На трассе на меня бросился человек с ножом. Я в порядке самообороны ударил его и ушел, чтобы дальше не провоцировать конфликт. – Вот ты как решил все обставить! – весело сказал я. – Давай дальше. Каждая версия имеет право на существование. – Никаких версий выдумывать не надо. – Гость одарил меня улыбкой уверенного в себе человека. – История на трассе была проста, как наш исходный путь. В тот день я поехал в аэропорт, решил посмотреть, как взлетают самолеты. С детства обожаю смотреть, как авиалайнер разгоняется по взлетной полосе и уходит в небо. – Очень веская причина съездить в аэропорт, – согласился я. – На трассе образовался затор, – продолжал Гера. – Я вышел из машины и пошел посмотреть, что случилось. Вдруг авария какая и людям требуется помощь? Иду я вдоль машин, и тут на меня набросился нерусский мужик с выкидным ножом. Я десять лет занимаюсь карате, так что реакция у меня сработала быстрее, чем я понял, что происходит. Я ударил мужика с ножом, обезоружил его и ушел. – А твои автоматчики? – серьезно спросил я. – Какие еще автоматчики? – не менее серьезно переспросил гость. – Там кто-то был с автоматом? Я лично никого не видел. – Все свидетели видели двух мужчин с автоматами Калашникова, а ты – нет?