Мой взгляд прикован к цели вдалеке, мужчине ниже Джека на несколько дюймов, но широкоплечему, мощному. Себастьян может сойти за красавца, пока не присмотришься поближе. Ему всего двадцать четыре, но он выглядит старше из-за своих зачесанных назад светлых волос и ранних признаков неправильных решений. — Для тебя он не подходит, — бормочу я, следя за продвижением Себастьяна сквозь стробоскопы, окутывающие танцоров. Я знаю, что у Джека есть строгие критерии в отношении костей, которые он выбирает для извлечения из своих жертв, и хотя я не знаю, какие они, сомневаюсь, что Себастьян удовлетворил бы взыскательным вкусам Джека. Я отвожу взгляд от своей жертвы. — Честно говоря, я удивлена, что ты последовал за мной. Джек приподнимает плечо, изображая незаинтересованность, хотя его взгляд слишком пронзителен для обычного любопытства. — У меня было предчувствие, что ты замышляешь что-то необычное, когда ты отправилась на Парксайд-плейс. У тебя есть квартира в этом здании? — Да, но, похоже, теперь мне придется ее продать. Мне нравилась эта квартира. — Я уже знаю, где ты живешь. — Конечно, но мне не нужно, чтобы ты отыскивал все мои маленькие логова. Придется отказаться от еще одного сегодня вечером, так как ты пойдешь со мной, — говорю я, когда мое внимание переключается на танцпол. Моя предполагаемая жертва скользит к бару, с важным видом пробираясь сквозь толпу людей в своем элегантном костюме и наглеющем от кокаина высокомерии. Поднимаясь, я беру со стола клатч. — Кто сказал, что я присоединюсь к тебе? — говорит Джек с вызовом в голосе, откидываясь на спинку кресла с бокалом виски в руке, круглый шарик льда звенит о стекло. На этот раз я пожимаю плечами с притворным безразличием, и хотя чувствую горький укол разочарования, у меня достаточно практики, чтобы не показать это на лице. Когда дело доходит до Джека Соренсена, разочарование — это то, к чему я привыкла. — Поступай, как знаешь, — говорю я, пересчитывая свои следующие ходы, чтобы заманить свою цель теперь, когда Джек вышел из игры. — Полагаю, сейчас самое подходящее время сообщить, что Себастьян Модео — младший брат Анны Модео, и она была убита Молчаливым истребителем двенадцать лет назад. Если Хейз считает, что Истребитель все еще активен, возможно, нам следует дать ему повод пойти по тупиковому следу, который ведет прочь от Уэствью. Но не волнуйся, я расскажу тебе все о моем веселом вечере в подробностях, — я чокаюсь своим бокалом с Джеком, останавливаясь рядом с ним, допиваю свой напиток, прежде чем отставить бокал. — Твое здоровье. Хорошего вечера, Джек. — Бетани, — произносит он, коротко кивая. Джек не поднимает глаз, не меняет своей расслабленной позы. Но мне кажется, я мельком замечаю, как его пальцы сжимают бокал, прежде чем отворачиваюсь. Я проскальзываю в растущую толпу и направляюсь на танцпол. Этот огонек разочарования еще немного тлеет, когда я приближаюсь к своей цели, и застенчиво улыбаюсь Себастьяну, проходя мимо того места, где он стоит в короткой очереди к бару. Он отвечает на мою улыбку гораздо более развратной, проводя большим пальцем по нижней губе, пока следует за мной к танцующим. Я несколько шагов ловлю его взгляд через плечо, сияя улыбкой, словно приглашая следовать за мной. Я не смотрю, смотрит ли он, но уже знаю Себастьяна Модео, хотя мы не знакомы. Я знаю все его следующие шаги еще до того, как он их сделает. Я пробираюсь в толпе ровно настолько, чтобы Себастьян мог легко найти меня, позволяя себе раствориться в музыке, тенях, телах и меняющемся освещении. Ритм проникает в мою грудь, обвиваясь вокруг вен. Мои мышцы больше не напряжены. Основание позвоночника расслабляется. Я двигаюсь вместе с людьми, и они приветствуют меня так, как будто я принадлежу к их кругу, даже несмотря на то, что я — смерть среди них. Когда диджей накладывает одну песню на другую и меняет мелодию на драйвовый ритм, я поднимаю руку, как и все остальные, закрываю глаза, и мои движения сливаются с гулом ударных. Когда я открываю их, вижу, как Джек стоит там с выражением на лице, которого я никогда не видела, какая-то ярость, переплетенная с глубокой, режущей потребностью, желанием, которое прокладывает путь в моей груди, пробиваясь сквозь мои рушащиеся стены. Я пытаюсь торжествующе улыбнуться, надеясь скрыть бурный водоворот эмоций, бушующий в моем сердце. Я чувствую себя неудачницей, когда его внимание переключается на мои губы, а глаза интенсивно поблескивают в тусклом свете. — О, да ладно, — говорю я, затаив дыхание, Джек делает шаг ближе, и его рука обвивается вокруг моей талии, кончики его пальцев холодят обнаженную кожу спины. — Есть только одна вещь, которая нравится Себастьяну больше, чем блондинка в платье с открытой спиной. — И что же это? — спрашивает Джек, когда его пальцы сильнее прижимаются к моей коже, побуждая меня приблизиться. Его глаза прикованы к моим губам, их серебристые искорки теряются в окружающей нас темноте, хотя я все еще чувствую тяжесть его взгляда. — Наблюдение. Он вуайерист. Я хотела заманить его ложью, типа соседка по комнате ищет группового развлечения. Если думаешь, что это маленькое представление положит конец моим действиям на сегодня, чтобы ты потом поймал его сам, — говорю я, бросая выразительный взгляд на другую руку Джека, скользящую по моему обнаженному плечу и поднимающуюся к шее, — ты ошибаешься. Ладонь Джека останавливается на моем горле. Он запечатлевает каждый удар моего учащающегося сердца. Его большой палец скользит по моей шее, прослеживая линию, где находится подъязычная кость, скрытая под пылающей кожей. На мгновение мне кажется, что он уйдет, но он этого не делает. Рука Джека на моей талии скользит по платью, пока не накрывает мою обнаженную спину прохладным плащом, притягивая меня ближе. Я кладу ладонь ему на грудь, мои пальцы впиваются в черную ткань. Мне следовало бы отстраниться. Я должна дать отпор его притягательной силе. Но это все равно, что пытаться мыслить по-своему, не подчиняясь гравитации, или стоять неподвижно в волнах цунами. Ветивер. Мигающие огни. Гулкое биение, как будто я внутри гигантского сердца. Мое тело прижато вплотную к Джеку, каждая клеточка внутри пылает адом. Время замедляется. Я бессильна. И я нахожусь именно там, где хочу и боюсь быть. — Лилль Мейер17, — шепчет Джек мне на ухо. Мои глаза медленно закрываются. Голова склоняется набок, когда его губы касаются мочки моего уха. Два маленьких слова, и я даже не знаю, что они означают, но они как заклинание, эликсир, который топит меня. — Я здесь не претендую ни на кого, кроме тебя. Щека Джека касается моей, когда он отстраняется ровно настолько, чтобы встретиться со мной взглядом. Вспышка света на мгновение освещает его лицо, и его красота врезается в память. А потом его губы прижимаются к моим. Они теплые, живые. Электрические. Как будто только тончайшие нити удерживают его от того, чтобы забрать каждую частичку меня, пока он не поглотит саму душу. Мои губы приоткрываются, и его язык проникает в рот, не исследуя, а заявляя права, как он и обещал, мой пульс учащается в ответ на тепло его руки. И я хочу, чтобы это никогда не кончалось. Я хочу, чтобы время остановилось, чтобы вечно ощущала прекрасную пытку этого потока. Гнев и желание. Страх и облегчение. Своего рода голод, который никогда не будет утолен, который будет гореть в моем сердце, как неугасимый уголек. Я хочу этого. Я хочу этого так сильно, что желание извивается у меня в животе, как огненная змея. Но не могу этого допустить. Потому что я не могу доверять Джеку. Я уверена. Он делает это только для того, чтобы разрушить мои стены и найти способ освободиться от тучи, которой я нависаю над его головой. И его ненасытное любопытство хочет проскользнуть мимо моей защиты. Скорее всего, так оно и есть. Он хочет найти мои слабости и сокрушить ими. И что может быть лучше для уничтожения человека, чем наполнить его сердце, а затем расколоть пополам. Я ослабляю хватку на рубашке Джека, пытаясь сосредоточиться на воспоминаниях о боли. На каждом жестоком слове. Когда он говорил мне, что я не заслуживаю того, что заработала. Когда он заставлял меня чувствовать себя недостойной или недооцененной. Мой разум сосредотачивается на образе Джека, стоящего в конце зала на торжестве, не более чем равнодушный зритель, в то время как яма гнева и обиды прожигала дыру в моих внутренностях. Я помню, как забыла его имя, когда поднимала награду Брентвуда. И стараюсь забыть, что когда-то статуэтка была сделана из стекла. Я отпускаю рубашку Джека. Его рука убирается с моего горла, а губы отрываются от моих. — Привет… Себастьян, да? — говорит Джек, отворачиваясь от меня с легкой усмешкой и протягивая правую руку. Себастьян стоит рядом с нами, сглаживая минутное замешательство под маской. — Я Адам. Мы виделись в «Вельвет Лаундж». Помнишь? Такая эпичная ночь, но, кажется, я забыл половину. Так легко. Мне кажется, что я все еще наслаждаюсь его поцелуем, пока наблюдаю, как Джек заманивает мою жертву горстью ниток и фальшивой улыбкой. Вот как легко он уничтожит тебя и оставит умирать. Себастьян пожимает протянутую Джеком руку, его улыбка становится более непринужденной, несмотря на продолжающуюся борьбу с воспоминаниями об их первой встрече. — Да, Адам, конечно. Ты знаешь… — Это моя… подруга… Бетани, — говорит Джек, прерывая попытку Себастьяна сложить воедино кусочки, которые никогда не подойдут друг к другу. В его представлении есть намек на то, что я — легкое достижение. Ту боль, которую я искала, не так уж трудно найти. — Привет, — говорю я, прилагая больше усилий к своей фальшивой улыбке и протягивая руку. Я делаю шаг к Себастьяну, достаточно близко, чтобы Джек мог убрать руку с моей спины, но он этого не делает. — Я видела тебя в баре. Мы раньше не встречались? Взгляд Себастьяна отрывается от моей груди и задерживается на губах. — Я так не думаю. Я бы запомнил это лицо. Я сияю, как будто его дополнение — это настоящее откровение. И продолжаю сиять от каждой идиотской шутки и глупого поступка Себастьяна, пока мы втираемся к нему в доверие. Это не займет много времени. Немного выпивки, несколько песен. К тому времени, когда Джек предлагает устроить вечеринку в моей квартире, где будет больше женщин, бесплатная кока-кола и полные бутылки алкоголя, Себастьян даже не задумывается. Он залпом выпивает свой напиток и направляется к двери. Только когда мы заходим в лифт в кондоминиуме, я чувствую первую трещину в идеальной маске Джека. Он берет меня за руку, как только я нажимаю кнопку двадцать пятого этажа, и, слегка потянув, подводит к себе, защищая от нетерпеливого взгляда Себастьяна. Я не улавливаю никакого напряжения в его словах, когда мы ведем светскую беседу о спиртном, но чувствую это в его пальцах, которые по-прежнему сжимают мои. Он не отпускает меня, когда открываются двери, пока я не высвобождаю руку, чтобы найти ключи в клатче. Я вхожу внутрь первой, в квартире пусто и тихо, как в могиле. Приглушенный свет и вид на город из окон во всю стену освещают современное открытое пространство. — Чувствуйте себя, как дома, — говорю я, направляясь на кухню, выкладываю свои вещи на стойку, чтобы достать из шкафчика набор бокалов. — Выпьем по стаканчику, мальчики? — Пожалуйста. Виски со льдом, — отвечает Джек, и его голос звучит глубже, чем я привыкла. Я ловлю его взгляд всего на мгновение, прежде чем он направляется к колонке на приставном столике, чтобы подключить свой телефон и запустить плей-лист. — Отличное место, но где вечеринка? — спрашивает Себастьян, направляясь дальше в гостиную. Джек присоединяется к нему, выглядя совершенно непринужденно, когда снимает пиджак и садится на серый секционный диван, положив руки на спинку. — Аманда написала, они уже едут, — непринужденно улыбаюсь ему, принося напитки и ставя их на кофейный столик. Плечи Себастьяна, кажется, расслабляются от моей лжи и выпивки, которую я предлагаю, и он садится напротив Джека. — Это не значит, что мы не можем начать развлекаться сами, — говорит Джек с тайной улыбкой Себастьяну, протягивая мне руку, приглашая присоединиться к нему на диване. — Что скажешь, милая? Я проглатываю момент дискомфорта, но не из-за того, что устраиваю шоу, а из-за столкновения между моими настоящими чувствами и этим сфабрикованным моментом. Но скрываю все за милой улыбкой, когда вкладываю свою руку в руку Джека, и он сажает меня к себе на колени, усаживая верхом на свои бедра. Ладни Джека скользят вверх по моей спине, пока он изучает каждый дюйм моего лица. — Скажи, если не захочешь чего-то делать, — говорит он так, чтобы слышала только я. — Как светофор. Поняла? Я смотрю на него в ответ мгновение, прежде чем кивнуть, немного удивленная. Когда я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, энергия между нами вспыхивает другим видом горячего предвкушения. Я кладу руки на лицо Джека, и мой язык ласкает его рот, проводя по нему длинными движениями, а когда я отстраняюсь, то прикусываю нижнюю губу Джека. Джек стонет, мои зубы царапают чувствительную плоть. Он обхватывает руками мою задницу, притягивая меня ближе, пока я не чувствую его твердую длину между нами. — Разве она не великолепна? — спрашивает Джек между поцелуями, пока я тру его член. Он прижимается к штанам, и я нажимаю сильнее, не только для вида, но и чтобы найти нужное трение для пульсирующей боли в клиторе. — Держу пари, на вкус она такая же сладкая, как и на вид. Может, узнаешь, — отвечает Себастьян, и когда Джек отрывается от моей шеи, чтобы встретиться со мной взглядом, на меня смотрит хищный зверь. Мы могли бы убить Себастьяна уже пять раз, но правда в том, что я хочу большего, чем просто предвкушение убийства. Я могу продолжать пытаться отгонять свои чувства, но я все равно хочу его. Я хочу, чтобы Джек прикасался ко мне, целовал меня. Поклонялся мне. Пожирал меня. Я с вызовом приподнимаю бровь. В следующий миг Джек переворачивает меня на спину, его ладони оставляют прохладное клеймо на моих бедрах, скользя под подол платья. Он натягивает ткань повыше, и его рот оказывается на моей киске еще до того, как он стягивает трусики. Он, почти разочаровываясь, будто ожидал, что я буду без них, достает из кармана складной нож и срезает их одним плавным движением, к большому удовольствию Себастьяна. Потом Джек раздвигает мои губы, проводит языком по входу, и стонет прямо в мои глубины, как будто изголодался по вкусу. — Так сладко, — шепчет Джек напротив клитора, прежде чем его облизать. Одна из его рук скользит вверх по моему телу, чтобы стянуть платье, подставить мою грудь прохладному воздуху. Вздох срывается с моих губ, когда ткань грубо срывается с соска, жжение сменяется пальцами Джека, когда он дразнит его, превращая в твердую горошину. Я вся горю. Я в отчаянии. Я едва сдерживаю звуки, зарождающиеся в моем горле, приподнимаю бедра, когда Джек посасывает клитор, добиваясь моего удовольствия своим языком. Чем больше я пытаюсь удержаться от стонов, тем больше у меня ничего не получается, и когда Джек вводит один палец в мою киску, а затем другой, глубоко скользя по моей точке G, я вообще прекращаю попытки. — Твои звуки — мои, — шипит Джек, и, прежде чем я успеваю осознать, что происходит, он запихивает влажные трусики в мой открытый рот. Я смотрю вниз на свое тело, на яростный приказ в глазах Джека, и хнычу от эротического вкуса собственного возбуждения. Он проталкивает остатки ткани мимо моих губ и большим пальцем крепко сжимает мой подбородок. — Они только мои. А теперь кончи на мой язык и помалкивай. Джек одаривает меня вспышкой злой ухмылки. И опускается на клитор. Он двигает пальцами и ласкает клитор до тех пор, пока мои мышцы не сокращаются, пульсируя вокруг него, втягивая его в себя. Крошечные бомбы искр взрываются перед взором. Удовольствие пробегает по спине и натягивает ее, как лук. Мое сердце заглушает каждый звук и мысль, и я даже не знаю, подчиняюсь ли я его приказу. Мои глаза все еще закрыты, когда Джек убирает ткань с моего рта и целует, разделяя мой вкус на языке. Когда поцелуй замедляется, и Джек отстраняется, он остается нависать надо мной, положив одну руку рядом с моей головой, а другой расстегивая пряжку своего ремня. — Мне сделали вазэктомию18,— говорит Джек, не сводя с меня глаз, как будто мы единственные люди, оставшиеся в мире. Я слышу, как расстегивается каждый зубчик его молнии, они похожи на тиканье времени. — Сдавал анализы, и я чист. Но ты должна знать, что презервативы для меня… не подходят. Тебя это устраивает? — Да, — говорю я, и, хотя мне хочется спросить, что он имеет в виду, я не спрашиваю. — Ты уверена? — спрашивает он. Я киваю, пока его брови не поднимаются, и я подтверждаю вслух. — Это может ощущаться… по-другому.