— На эту реакцию мы и надеемся. — А я все еще одинока, вынуждена мириться с твоим вопиющим пренебрежением к моему семейному статусу почти ежедневно. Это пытка. — Я фанатка пыток, так что… иди за мной, — я осматриваю комнату, теребя концы высокого хвоста, который ниспадает мне на плечо. — А как насчет парня, стоящего вон там, у колонн? Серебристый лис29. Он горячий. Сидни проследила за моим взглядом и увидела мужчину с короткими седыми волосами и аккуратно подстриженной бородкой. Он широко улыбается чему-то, что говорит его спутник, и переступает с видом уверенности и непринужденности. — Да, он довольно привлекательный, — говорит Сидни, ее голос становится отстраненным, когда она наблюдает за ним. Раздается сигнал к окончанию короткого перерыва в церемонии награждения, и взгляд мужчины поворачивается в нашу сторону. Я отвлекаюсь, но Сидни не так быстра и одаривает его застенчивой улыбкой и полупоклоном, который, кажется, рассеивается, прежде чем опустить взгляд на скатерть. — Черт, почему я такая неуклюжая. — Не правда, ты милая, — я отворачиваюсь и вытягиваю шею, пытаясь разглядеть высокую фигуру Джека в толпе людей, возвращающихся из бара. Его нигде не видно. — Что неловко, так это то, что я публично убью своего гребаного мужа за его чертово исчезновение. Что, черт возьми, происходит с ним? — Джека нет в баре? Я приподнимаюсь на полпути, обшаривая взглядом толпу, чтобы посмотреть, не завязался ли он в разговоре, но нигде его не вижу. Расплавленное ядро гнева вспыхивает искрами жизни глубоко в моей груди. — Очевидно, нет. Он не один из немногих посетителей, ожидающих свои напитки в баре. Он не случайно сел за столик к незнакомым людям. Он не стоит у дверей, наблюдая из тени. Джек ушел. — Что, черт возьми, за х… — Спасибо всем за то, что вернулись на свои места, — говорит вышедшая на пенсию ведущая новостей с центральной сцены, окутывая аудиторию своим теплым, насыщенным голосом. — Аукцион закрыт, и выигравшие стваки будут объявлены в конце церемонии. Спасибо всем за щедрые пожертвования. По украшенному залу для приемов разносятся вежливые аплодисменты, но я слишком занята, набирая короткое сообщение Джеку на телефоне, чтобы хлопать. В нем просто говорится: ТАЩИ СВОЮ ЗАДНИЦУ ОБРАТНО СЮДА, ИЛИ Я ОТДЕЛЮ ТВОИ КОСТИ ОТ ПЛОТИ И СКОРМЛЮ ИХ КОРНЕТТО. Со стуком кладу телефон на стол и натянуто улыбаюсь Сидни в ответ на ее вопросительный взгляд. — И теперь, вручая ежегодную премию «Педагог года», мы признаем вклад одного педагога, который прилагает экстраординарные усилия, чтобы поднять настроение и поощрить учащихся, создавая среду превосходства в обучении. Я в последний раз оглядываю комнату и проверяю телефон в надежде на ответ. Естественно, ничего. Мои пальцы скручиваются на коленях до хруста, пока я пытаюсь придать лицу нечто, что, надеюсь, выглядит пристойно, а не убийственно. Ведущая улыбается всей аудитории, когда на экране позади нее появляются фотографии кампуса и меня со студентами. — В дополнение к своим преподавательским и исследовательским обязанностям, лауреатка этого года неустанно работала над расширением факультета судебной антропологии Университета Альберты, реализуя новую инициативу полевых исследований на ферме тел в Центральном Паркленде, и в течение последних трех лет возглавляла программу наставничества для девочек «Северное сияние», чтобы вдохновить следующее поколение канадских женщин-ученых в науке. Сегодня награду доктору Кайри Рот вручает ее муж, доктор Джек Соренсен. — Что за хрень, — шиплю я, Сидни хихикает рядом со мной, перекрывая звуки аплодисментов, а я смотрю на высокую фигуру, шагающую по отполированной сцене со всей уверенностью волка, прогуливающегося по полю с ягнятами. — Твое лицо. Это было здорово. — Ты знала об этом? Сидни улыбается, когда я бросаю быстрый взгляд в ее сторону. — Конечно, знала. Я поклялась хранить тайну. — Но ты дерьмово хранишь тайны, — шепчу я, с сомнением сверкнув глазами. — Нет, когда на кону бутылка вина «Moët», — отвечает она, чокаясь своим бокалом с моим. Я бросаю на нее недоверчивый взгляд, она толкает меня локтем и кивает в сторону сцены. Когда я поднимаю взгляд, стальные глаза Джека прикованы к моим. — Привет, лепесточек, — говорит Джек, наклоняясь к микрофону. Его хитрая ухмылка уничтожает мой гнев, и я издаю смешок, зрители хихикают. — Я получил твое сообщение, в котором ты спрашиваешь, куда я пропал, но не думаю, что тебе стоит скармливать мои кости собаке. Может, сначала посмотрим, как пройдет награждение, хорошо? Я смеюсь вместе со зрителями, подпирая лоб рукой, малиновый румянец заливает мои щеки. Я смотрю на сцену и вижу, что Джек ждет, его пристальный взгляд сливается с моим, остальная часть зала, кажется, тает на перефирии. — Я должен сказать несколько слов благодарности комитету по присуждению наград за то, что он позволил мне вручить это признание моей жене, но, честно говоря, я не оставлял им особого выбора, — Джек опускает взгляд на черно-золотую табличку в своих руках. Наступает долгая и задумчивая пауза, когда его слабая улыбка исчезает, прежде чем он возвращает свое внимание ко мне. — Чуть больше трех лет назад я должен был вручить Кайри филантропическую премию Аллистера Брентвуда, но опоздал на церемонию. Хотя это положило начало цепи событий, которые в конечном итоге связали нас воедино, я, тем не менее, не смог оценить достижения Кайри в тот вечер, который так много значил для нее. И благодарен за возможность сделать это сейчас должным образом. Мое сердце болит так, будто оно стало слишком большим для груди. Я не отрываю взгляда от Джека, пока он оглядывает аудиторию. — Те, кто хорошо знаком с Кайри, знают, что жизнь хорошенько ее испытала. Но с каждым разом она не только выживала. Она находила способ процветать на своих условиях. Она привносит свои с трудом заработанные качества в каждый аспект своей работы. Как педагог, Кайри является примером лидерства, сопереживания и целеустремленности. Но она также свирепа, грозна и бесстрашна. И, имея честь знать ее лучше, чем кто-либо другой, я могу с уверенностью сказать, что ее самым главным качеством, присущим всему, что она делает, является ее жизнестойкость. Мне посчастливилось работать со своей женой в течение шести лет. Первые три были… не самыми яркими моментами для меня. По крайней мере, когда дело касалось ее. Но Кайри заманила меня в свои сети, несмотря на все мои усилия оставаться подальше. Даже когда она заявила, что готова отказаться от меня, она этого не сделала. Она выстояла. И постепенно я начал видеть жизнь ее глазами. Это все равно, что смотреть в замочную скважину. Чем больше я наблюдал, тем больше она открывала для меня тайный мир. Иногда я вижу там насилие и потери. Иногда красоту и радость. Иногда я вижу печаль, иногда — восторг. Несмотря на все это, Кайри Рот словно стоит в эпицентре бури, стойкая и незапятнанная, как отполированный драгоценный камень. И разве это не то, что делают наши лучшие учителя? Они приоткрывают скрытые миры, иногда те, которые были прямо перед нашими невидящими глазами. Они разжигают наше любопытство. Они заставляют нас задаваться вопросом, что еще ждет нас впереди, если только мы решим найти в себе смелость. Джек снова смотрит на меня, и я вижу в его глазах то, что принадлежит только мне. То, что он никогда никому другому не показывает. — Я не знал, какой может быть жизнь, пока ты не осветила своим светом темноту. Ты неукротима, как солнце. Такая же неотъемлемая часть меня, как структура костного мозга в моих костях. И я люблю тебя, Лилль Мейер. Я встаю со своего места и пробираюсь между столиками еще до того, как Джек приглашает меня выйти на сцену, путь к нему заволакивает водянистая пленка. Но я всегда найду свой путь к Джеку. Аплодисменты подобны дождю за завесой. Сердце Джека ровно бьется у меня под ухом, когда я сжимаю его в объятиях, и это единственный звук, который я хочу слышать. — Ты должна взять эту штуку, — шепчет Джек мне на ухо, тыча уголком таблички мне в руку, другой рукой он крепко обнимает мою обнаженную спину. Я киваю, но ему приходится отстраниться, ведь я не отпускаю его. Тыльной стороной ладони я касаюсь влажных ресниц, когда Джек поворачивает меня за плечи лицом к аудитории. — Я… эм… не буду скармливать его кости собаке, — говорю я дрожащим голосом, пока зрители смеются. — Это было здорово, Джек. Наверстал упущенное в Брентвуде. На самом деле я не сожалею о последовавшем наказании, но, возможно, это история для другого раза. Аудитория снова смеется, и я набираю обороты, полагаясь на детали, которые запомнила перед сегодняшним вечером. Я благодарю профессорско-преподавательский состав за номинацию. Я благодарю своих друзей и коллег, моих студентов. Возможно, мои родители остались в прошлом, но я тоже благодарна им за то, что они дали мне инструменты, позволяющие проложить свой собственный путь. И, наконец, я бросаю взгляд на Джека. — Доктор Соренсен этого не знает, но однажды я сидела в конце его класса. Это было задолго до того, как мы стали коллегами, еще когда он был аспирантом. Он вел занятия по остеологии, — я опускаю взгляд на табличку в своих руках. Задумчивая улыбка появляется на моем лице, когда я вспоминаю трепет от возможности сидеть и наблюдать из тени, просто слушать его голос, этого человека, который дал мне шанс продолжать идти вперед, хотя я еще не была уверена, как собрать осколки. — Это было время потерь и неуверенности в моей жизни. Наблюдая за тем, как он направляет и вдохновляет эту группу студентов своими обширными знаниями и страстью к своей работе, я и сама вдохновилась. Он упомянул что-то о следах от укусов падальщиков на костях, и это вызвало у меня вопросы о животных, которые их оставили, их поведении, вопросы, которые в конечном итоге привели меня сюда. Но этот единственный момент был как удар молнии. Он зажег надежду на то, что я тоже могу стать чем-то большим, — когда я поворачиваюсь к нему, взгляд Джека, кажется, на мгновение прикован к полу из-за нахмуренных бровей, но я жду, чтобы поймать его с улыбкой, когда он поднимет глаза. — Так что спасибо тебе, Джек. Ты показал мне, что солнце все еще может светить, даже в самые холодные дни. Мгновение времени застывает во вспышке фотоаппарата. Тот, который я запомню навсегда. Выражение лица Джека, его улыбка — отражение моей собственной. Зрители, вспышки, которые окутывают нас теплом. Но не только то, что я вижу, врезается в память. А то, что я чувствую. Я любима не только за свой свет, но и за тьму. Благодарна не только за этот момент, но и за то, что пережила те трудности, которые привели меня сюда. Я их почитаю. И я сияю. Боюсь, что это прекрасное мгновение может исчезнуть, когда вспышки прекратятся, но это чувство все еще сохраняется. Делается еще несколько снимков, прежде чем Джек протягивает руку. Я кладу ладонь на сгиб его локтя, его другая рука ложится поверх моей, прохладная и устойчивая на переплетении моих костей. Мы спускаемся со сцены, он возвращается к столу, оставляя меня общаться с благотворителями и коллегами, пока объявляется следующая награда. И когда я возвращаюсь на свое место рядом с Джеком, мы лишь коротко обмениваемся улыбками, прежде чем я присоединяюсь к его разговору с коллегами, наши пальцы переплетены под столом. Мы остаемся ровно настолько, чтобы очаровать некоторых инвесторов и влиятельных местных жителей, а затем отправляемся домой, в бревенчатую хижину в стиле шале с видом на реку Норт-Саскачеван на отдаленном участке пересеченной местности. После целого рабочего дня и вечера общения мы оба в изнеможении ложимся в постель, и я быстро засыпаю под ровный стук сердца Джека у меня под ухом. И когда я просыпаюсь на следующее утро, то вижу пустую кровать и чувствую запах кофе. Я потягиваюсь, моя рука скользит по матрасу на сторону Джека. Простыни холодные. Корнетто сопит в изножье кровати, его хвост волочится по пуховому одеялу, когда он трется мордочкой об одеяло и двигается ко мне. — Давай, Корн-Дог, — говорю я, похлопывая по подушке Джека, на которую Корнетто плюхается на спину, а я чешу его по животу. — Ложись на сторону Джека. Когда Корнетто удовлетворен нашим утренним ритуалом и спрыгивает с кровати, чтобы тихонько спуститься вниз, я переворачиваюсь, оперевшись на локоть, чтобы взять дымящийся кофе с прикроватной тумбочки. Рядом лежит маленькая коробочка, обернутая золотистой бумагой, с чистыми и аккуратными складками. Никакой записки. Карточки нет. Просто бант знакомого синего оттенка. Я кладу коробку на кровать рядом с собой, улыбаясь аккуратному оформлению упаковки, прежде чем разорвать бумагу. Внутри — потертая зажигалка Zippo. Я внимательно смотрю на нее, зная, что это не тот ценный трофей, которым пожертвовал Джек, когда поджег мой старый дом. Инициалы S.B. выгравированы поверх выцветшего цветочного узора. Задумчиво хмурясь, я поворачиваю зажигалку в руке, чтобы полюбоваться ею на фоне шрама на большом пальце, прежде чем открыть крышку. Щелчок. Хлопок, щелчок. Успокаивающая фигня. Я улыбаюсь, ощущая тяжесть в ладони, когда обхватываю пальцами холодную сталь. — Спасибо, Джек. Мое сердце стучит, как колокольчики в костях, когда я одеваюсь и засовываю зажигалку в карман треников, спускаясь вниз со своим кофе. Меня не ждет завтрак, — обычный признак того, что Джек ставит мне задачу найти его. Выпив кофе, я выхожу навстречу яркому мартовскому солнцу, его лучи обещают весну, отражаясь от затянувшегося снега. Корнетто, уткнувшись носом в землю, ведет меня вниз по петляющей тропинке, которая вьется к скалистому гребню на участке. Я сразу же нахожу след Джека на тающем снегу и вздыбленном инеем гравии, отпечатки его ботинок все еще достаточно свежи. Когда мы приближаемся к гребню и минуем сосны, в поле зрения появляется Джек, он стоит на небольшой поляне у края скалистого выступа, засунув руки в карманы. Я улыбаюсь, в моих мыслях вспыхивает мимолетное воспоминание о его фотографии, которую я сделала в Уэст-Пэйне незадолго до того, как поступила на факультет. После того момента я погрязла во многом, и ценю тот вид, который вижу сейчас. Муж приветствует нашу собаку, прежде чем с улыбкой поднять на меня свои серебристые глаза. — Найти тебя сегодня не составило особого труда. Вероятно, это был рекорд. Что вы задумали, доктор Соренсен? — спрашиваю я, хватая его за пальто и приподнимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать в губы. Джек отводит выбившуюся от ветра прядь моих волос, заправляя ее мне за ухо. — Я думаю, вы достаточно умны, и понимаете, что это сюрприз, доктор Рот. Я издаю смешок, и Джек берет меня за руку, ведя за собой оставшееся расстояние по тропинке. Мы взбираемся на вершину холма, внизу простирается знакомая местность. Яркое утреннее солнце заливает светом нетронутый снег, сверкающий на притоках талой воды, пересекающих равнину, которая спускается к широкой реке. Я едва различаю шум течения вдалеке, когда Джек останавливает нас перед большой упакованной коробкой, лежащей на водонепроницаемом одеяле, бумага, лента и бант — все золотистое. Я смотрю на Джека, в его глазах вспыхивает темный голод, прежде чем он кивает на коробку.