– Не пугай меня, прошу. – Теперь я вижу. Тебе здесь не место. Алина не могла оторвать взгляд от его глаз, будто цепью приковали. – Не место, – повторила она. – Не хочу здесь быть. – Ему нужен твой сын, не ты. Ты никому не нужна! – Я не понимаю тебя… дедушка. – Тупая сучка! Она видела в его глазах рушащиеся высотные здания. Две башни оседали в клубах пыли. Бежали люди. – Ты не мой дедушка, – прошептала и отступила на шаг. – О, нет-нет, я твой родной дед. А ты моя внучка. – В его руке откуда-то взялся нож с длинным лезвием. – И я выведу тебя отсюда… Выведу… Но сначала хочу кое-что узнать. – Что узнать? – Есть ли тайна в твоем сердце, – он с наслаждением понюхал лезвие ножа. – Я давно ее ищу. Целую вечность. Ты слышишь колокол, внучка? Слышишь, как он грохочет? Бам-бам-бам! Мерзкий колокол. Он с ума сводит… Заглуши его, открой тайну! Ты ведь все равно никому не нужна. Ты лишняя… Ему нужен только твой сын… сыночек. А мне нужна та-айна, – он потянул к ней руки. – Та-айна! Нужна та-айна! – голос походил на железный скрежет. – Чем пахнет твое сердечко, внучка? Чем?.. В нем есть та-айна? Та-айна… Он приближался. Алина отступала, видя в глазах чудовища, похожего на дедушку, гигантское цунами, поглощающее город, – дикая мощь сметала дома, вырывала с корнем деревья, корежила автомобили. – Та-айна! Его голос растворился в грохоте грома. Перед взором Алины все закружилось, ее подхватил вихрь – мелькали стены, колонны, статуи, деревья, желтое небо, зеленые всполохи. Громовые раскаты превратились в глухой гул, и сквозь него доносился рваный скрежет: «Тай… на… тай… на…» Она вырвалась из сна, жадно хватая ртом воздух. Тут же села на диване, готовая куда-то бежать, прятаться. Часть сознания все еще была там, кружилась в гудящем вихре, а другая часть судорожно прощупывала реальность: это комната? Это окно? Это диван? Кошмар кончился? Кончился! Алина облегченно выдохнула и сразу же испытала досаду: второй страшный сон за три дня – это ненормально. Не-нор-маль-но! И ладно если бы был просто кошмар, а тут… она даже не знала, какими словами обозвать такой бред. В жизни не видела более четких снов, и даже сейчас, после пробуждения, образы не подернулись дымкой, не смазались, как это обычно бывает. Помнила все. Каждую мелочь. Но невыносимо хотелось, чтобы кошмар стерся из памяти. Особенно жестокие глаза, за зрачками которых творился настоящий армагеддон. «Интересно, – подумала она раздраженно, – можно ли спятить, постоянно видя такие сны?» Алина нащупала кнопку, включила висящий над диваном светильник. На душе стало легче. Как мало порой нужно, чтобы страх остался в прошлом, – всего лишь включить свет. Вот только неприятный осадок никуда не делся. Она обратила внимание, что простыня свалялась, одеяло скомкалось и почти сползло на пол. Это как же нужно было ворочаться во сне? Поднялась с дивана, подошла к столу и посмотрела на портрет дедушки. Мысленно упрекнула: «Что ж ты являешься во сне и пугаешь? Нехорошо!» Он смотрел с фотографии своими добрыми глазами, словно говоря: «Я здесь ни при чем». Алине казалось более логичным, если бы в кошмаре был Антон. Или свекор. Но никак не дедушка. Странная штука мозг, порой порождает образы помимо воли хозяина. Забудешься сном, потеряешь контроль, и на тебе: намалевал быстренько бредовую картину. Смотри, хозяин, и ужасайся. Она вгляделась в зрачки дедушки. В них вроде бы что-то отражалось. Взяла портрет, приблизила к лицу. На мгновение сердце екнуло – вспомнились цунами, рушащиеся здания, трубы крематориев… Но в застывших на фотоснимке глазах ничего необычного не было. Само собой, с чего бы вдруг? Алина даже рассердилась на себя из-за неоправданной нервозности. Пора уж успокоиться. Вернула портрет на место. Секунду поколебалась, положила его лицевой стороной вниз и решила не думать, зачем это сделала. Зевнула, чувствуя себя уставшей. Еще бы, вчерашний день был очень насыщенный, и несколько часов сна явно для отдыха недостаточно. Пора дальше дрыхнуть. До утра, до обеда. Поправить простыню, одеяло – и в путь, в страну грез. Но сначала она решила проведать Максимку. Ей нравилось смотреть, как он спит, – на душе становилось спокойно. Осторожно приоткрыла дверь в крошечную спальню, заглянула… и несколько секунд тупо смотрела на пустую кровать. Пустую! Тревога начала набирать обороты. Алина влетела в спальню, мысленно выкрикивая: «Где? Почему?» Увидела сына и почувствовала облегчение. Покачала головой: надо же так напугать? Вот маленький засранец! Но все равно что-то было не так. Максимка стоял у окна в своей пижаме с попугайчиками. В полутьме. Недвижимый, как статуя. К Алине вернулась отступившая было тревога, даже стало немного жутко. Сглотнула слюну, просипела: – Максим? Он не реагировал. Алина подошла, не чувствуя ног, коснулась его плеча. – Сынок? Слышишь меня? – отчего-то боялась говорить громко, опасалась резких движений. – Та-айна… – услышала шепот и почувствовала, как по спине, шее побежали мурашки. – Сынок? Максимка медленно повернулся, растерянно захлопал глазами. – Мама? Алина села на корточки, бережно обняла его. – Все хорошо, все хорошо, – зашептала. Ей уже казалось, что Максимка не говорил «та-айна». Почудилось. Отголосок страшного сна просочился в реальность, и не более того. – Все хорошо. – Спать хочу, – буркнул он плаксиво. Она отстранила его от себя. Заметила, что глаза сына полуприкрыты, он уже почти спал. Поднялась и увидела на подоконнике раскрытую книгу. Удивилась: неужели Максимка поднялся среди ночи, взял где-то книжку, положил ее на подоконник и стоял в темноте, разглядывая картинки? Это более чем странно. Решила утром расспросить его, если он вообще о чем-то вспомнит. А не вспомнит, да и бог с ним. Иногда о чем-то не знать – спокойней. Довела Максимку до кровати, уложила, поцеловала в лоб. Он тут же засопел, причмокивая. Алина пожелала ему добрых снов. И себе, на всякий случай. Постояла с минуту возле кровати, зевнула и вдруг заметила на стене возле полки черный квадрат. Откуда взялся? Вчера вечером ничего подобного там не было. Сегодня что, ночь загадок? Подошла, наткнувшись в полумраке на стул, и обнаружила, что квадрат – это небольшая ниша в стене. Сейф? Скорее укромное местечко. Раньше нишу прикрывала картина, но сейчас она стояла возле стула. Осторожно, словно там могла таиться ядовитая змея, сунула ладонь в темный проем, пошарила, нащупала что-то мягкое. Это оказалась лента. Подобной Алина раньше, когда стрижка не была столь короткой, стягивала волосы. Всего лишь лента. И больше в укромном местечке ничего не было. Но совсем недавно там лежала книга. Алина не сомневалась, что Максимка вынул ее из ниши. Проснулся, пододвинул стул, влез на него, снял картину, вынул книгу… Бред какой-то! Ей трудно даже было представить, что сынишка проделал все это. Ну ладно днем, но ночью, в темноте! А главное – зачем? Как-то в уме не укладывалось. Что-то из разряда «Самое странное событие года». Алина даже представила, как однажды, напустив таинственный вид, будет рассказывать какой-нибудь подруге: «Ты не поверишь. Это случилось посреди ночи…» А подруга будет изумленно хлопать глазами и приговаривать: «Вот так история». Да уж, еще та история. Алина покосилась на Максимку: натворил делов, напугал и теперь дрыхнет как ни в чем не бывало. Молодец, что тут еще скажешь. Вздохнула, взяла с подоконника книгу и вышла из спальни. Устроилась поудобней на диване, подложив под бок подушку, и только сейчас заметила, что это никакая не книга. Она держала в руках толстый альбом с рисунками. И первый же рисунок вверг ее в ступор, заставил оцепенеть от омерзения. Подумала, внутренне застонав: «Ну зачем Максимка нашел этот альбом? Зачем?» На рисунке была изображена женщина. Она лежала на земле возле мусорного контейнера, раскинув руки. Грудная клетка выглядела так, словно внутри тела взорвалась бомба – торчали обломки ребер, плоть свисала рваными лоскутами, там, где должно быть сердце, темная дыра. Живот тоже был вспорот, кишки блестящими лентами тянулись вдоль ног. Будто в трансе, Алина перевернула страницу. Увидела на следующем рисунке сердце, сквозь плоть которого прорезались десятки глаз. И на третьем рисунке тоже было сердце. И на четвертом. На пятом – младенец с раскуроченной грудью… Алина почувствовала тошноту. Вдруг осознала: всю эту мерзость нарисовал дедушка! Те же самые штрихи, что и в эскизах в мастерской. Тот же самый художественный почерк. Да как же это? Как? Нормальный человек не станет изображать такое! Перелистнула страницу: опять сердце, но вскрытое, а внутри него глазное яблоко, опутанное тонкими артериями. На следующем рисунке темная фигура за серой пеленой дождя – очертания размытые, неясные. Дальше было изображение мужчины с растерзанной грудью и раной на горле… Все! Хватит! Алина резко захлопнула альбом. Больше не желала видеть. Посмотрела всего сотую часть рисунков и словно в дерьме извалялась. Покосилась на лежащий на столе портрет. Вспомнила, как дед в кошмаре кряхтел алчно: «Та-айна!.. Та-айна!..» – Тайна, – тихо произнесла она вслух и подумала, что Федор все-таки неспроста назвал его нелюдем. Явно была серьезная причина. Явно. Так и просидела на диване до утра. Размышляла о странных и страшных вещах. Думала о та-айне. И словах чудовища из кошмара: «Ему нужен твой сын, не ты! Ты никому не нужна!» Алина чувствовала себя потерянной, как во сне, среди руин. Совершенно потерянной. * * * Утром прошел мелкий дождик. Когда он кончился, Алина вышла во двор, с осуждением взглянула на серое небо и вспомнила, что отец называл такую погоду скучной. А ведь там за свинцовой унылой пеленой солнце притаилось, будь оно неладно. Скрывалось от людей, будто на что-то обидевшись, и радовало своим праздничным светом лишь изнанку облаков. Несправедливо и эгоистично с его стороны. Услышала громкие голоса. Стало любопытно, и Алина вышла за калитку. Дальше по улице, возле колонки, люди что-то живо обсуждали. Выделялась объемная женщина – она прижимала ладонь к груди, другой рукой жестикулировала и говорила так громко, словно боялась, что в домах на окраине деревни ее не услышат. – А вот откуда она взялась, откуда? – доносилось до Алины. – Бедняжка… А рана-то какая, ужас просто!.. Люди охали, кто-то, видимо только что присоединившись к собранию, спросил пискляво: «А что случилось-то?» «Вот именно, – встревожилась Алина, – что случилось?»