– Когда услышал про трупы и пропажу детей, сразу подумал: «Опять началось». Такое уже случалось раньше, и не раз. Но я всегда связывал эти убийства и похищения с Лиром. Вот только… теперь он мертв, и… что-то не складывается. – Вот именно, мертв! – возмутилась Алина. – И вообще, у вас с головой все нормально? – Не жалуюсь. Понимаю, некоторые вещи трудно принять. Вы ведь боитесь знать правду… – Правду? Какую правду? – И добавила неуверенно: – Вы чушь несете. Деда моего в чем-то обвиняете. Какие доказательства, а? – И сама же мысленно ответила: «Альбом с рисунками!» Вот только ответ этот был переполнен сомнениями. – Стопроцентных доказательств у меня нет, – с болью в голосе сознался Федор. – Но я точно знаю. Это было пять лет назад. Лир вернулся домой раненый, вся одежда была в крови, – он говорил быстро, словно стараясь скорее выплеснуть тяготившее его знание. – Полдеревни его видело. Он шел как в бреду, а в руке был нож. Лир, похоже, не замечал, что у него нож в руке. Кто-то «Скорую» хотел вызвать, но он услышал, закричал: «Нет, не надо!» А на следующий день все в деревне забыли, что видели его таким, представляете? Забыли напрочь. Все, кроме меня. Не знаю почему, никаких объяснений. Словно морок какой-то. Все, что касается Лира, люди забывают. – Посмотрел на пса, будто ища поддержки. – Тем же вечером в лесу, в нескольких километрах от деревни, нашли труп какого-то грибника. Горло было перерезано и… – поморщился, – сердце вырезано. Когда я узнал про труп, сразу же позвонил в милицию, сообщил про Лира. Следователи к нему приезжали, но уехали ни с чем. Думаю, они скоро вообще забыли, что с ним разговаривали… Это я вам только один пример привел, были и другие случаи. И Алина не желала о них слышать. Не сейчас. Слишком была подавлена для еще одной порции страшной информации. У нее возникло странное чувство, что это вовсе не она сейчас стоит посреди деревенской улицы. Не она, а какая-то тень, с частичкой ее сознания. Заторможенно повернулась и пошла к дому. – Найдете меня, если захотите узнать больше, – бросил ей вслед Федор. – Но я пойму, если не захотите. – И тихо обратился к псу: – Пойдем, Цезарь, нагулялись. Она подошла к калитке в тот момент, когда со своего двора вышел Виталий Аркадьевич. В руке он держал большую спортивную сумку, глаза блестели, как при горячке. – А может, со мной поедете? – окликнул он. Алина попыталась выдавить улыбку, мол: извините, не могу. Но не сумела. Молча отрицательно покачала головой и зашла во двор. * * * Она сидела на диване, теребя пуговицу на халате. На полу, на цветастом ковре, лежал Максимка – рассматривал журнал комиксов и время от времени шевелил губами, бесшумно читая нехитрый текст. Алина старательно думала о пустяках. О том, что неплохо бы приготовить обед. Неплохо бы к Ольге сходить. Неплохо бы пол подмести… Докрутилась – оторвала пуговицу. Неплохо бы пуговицу пришить. Неплохо бы позвонить тете Кате, сказать, что дом стоит, как стоял, не развалился, не сгорел. И у них с Максимкой все хорошо, ну просто отлично, не жизнь, а сплошной праздник. Старалась думать о чем угодно, лишь бы не о словах Федора. Увы, получалось плохо. Разум был слишком отравлен страшной информацией – от нее так просто не спрячешься за пустяковыми мыслями. Яд находил лазейки. В какой-то момент Алина сдалась, набралась смелости и допустила, что дедушка был убийцей. И тут же пожалела, принялась оправдываться перед собой: просто предположение, всего лишь предположение! Очень хотелось думать, что Федор псих, напридумывал небылиц и сам же в них поверил. И альбом с рисунками по большому счету ничего не доказывал. Может, дедушка рисовал свои страхи. Изображал, придавал физическую форму и избавлялся от них таким образом. Алина слышала, что некоторые психиатры пользуются подобным методом. Пыталась убедить себя, старалась найти объяснение, но сознавала: это всего лишь игра в прятки – спрячешься, казалось бы, за логичным доводом, но сомнения тут же находят. Алина с тоской подумала, что хотела бы сейчас быть глупой. Ну полной дурой. Глупые все воспринимают с какой-то простотой. Появится у них сомнение, скажут себе: «Не может быть», и порядок, нет больше сомнений. Легко и просто. Алина поймала себя на том, что уже какое-то время неосознанно смотрит на книжный шкаф. На нем, прикрытый кипой журналов, лежал альбом с рисунками. Не видно, и словно бы и нет его. А может, и правда нет? Приснился, померещился… Алина разозлилась на себя: он там! И хватит заниматься самообманом. Ей казалось, что на шкафу, под журналами, лежит сгусток зла. Сжечь его? Уйти подальше от деревни, чтобы ни одна чешуйка пепла не осела на чей-нибудь дом, не затерялась в чистой листве яблонь, – и спалить к чертовой матери. Хорошая идея. От этой мысли Алине даже стало легче. Тут же вспомнила, как вчера вечером на крыше от души кричала: «Я сильная!.. Я не боюсь!..» Странно, но даже захотелось, чтобы сейчас позвонил Антон. Вот бы она ему выдала по полной – хоть такое противоядие для отравленного рассудка. Хотя бы такое. Алина взглянула на Максимку и неожиданно для себя задала вопрос, который не решилась задать утром: – Ты просыпался ночью, помнишь? Он дернул плечами и перелистнул страницу журнала. – Помнишь? – не слишком настойчиво повторила. – Ну-у, вроде бы, – недовольно ответил Максимка. – Мне сон нехороший снился, и я… проснулся, кажется. – А что снилось? – спросила она и сразу же поняла, что не хочет знать ответ. Почувствовала, как заколотилось сердце. Максимка нахмурился, поднялся с пола, нарочито кряхтя, как маленький старичок, которого оторвали от важного дела. Подошел к столу и взял портрет. Выставил его перед собой. – Он мне снился. И он был страшный. Хотел узнать какую-то тайну. Алина побледнела. Оторванная пуговица выпала из ладони и покатилась по ковру. Глава восьмая Полдень. Лир сидел за столом и строил башню из кусочков сахара. В свете керосиновой лампы его лицо походило на бронзовую маску. Нервничал, руки дрожали, куски сахара то и дело выпадали из непослушных пальцев, и башня разваливалась. Ему хотелось, чтобы скорее наступил вечер, тогда он снова пошел бы на охоту. Лир спал сегодня всего три часа. Снился бред, от которого в памяти остались какие-то невнятные обрывки. Помнил развалины, внучку Алину. Он что-то кричал ей. А потом была его спальня, тайник в стене. Во сне все мелькало, кружилось – сознание разрывалось на части. Проснулся от того, что упал с койки. И больше не ложился. Башня опять развалилась. С минуту тупо смотрел на рассыпанные по столу куски сахара, а потом рыгнул и принялся строить заново. Ему казалось, что за этим бестолковым занятием время идет быстрее. К тому же все ж лучше, чем слоняться из угла в угол. До этого пытался читать, даже взял любимую книгу «Сон в летнюю ночь», но не смог сосредоточиться, буквы плясали перед глазами. Башня росла. Корявая, несуразная, но пока держалась. Еще кусочек. И еще… Неожиданно вспомнил, что во сне кричал: «Та-айна! Та-айна!..» Орал точно псих какой-то. Смешно даже. Усмехнулся, рыгнул и снова стал мрачный. Еще кусочек… Стройматериала было достаточно. На столе лежали три пачки сахара, а сколько еще на складе… целый город можно построить. Построить, а потом съесть его. Дом за домом, кирпич за кирпичиком, пока ничего не останется. Лиру эта мысль понравилась, и он принялся смаковать ее, словно редкий деликатес. Сладкий город, сахарный Кер-Ис. Красивый, но обреченный на погибель. Его судьба предрешена. Легендарный Ис сгинул в морской пучине, а сахарный растворит желудочный сок. Быть переваренным не так романтично, как исчезнуть среди бушующих волн, но зато во рту останется сладкий вкус. Тоже неплохо. Еще кусочек… Башня пошатнулась – у Лира екнуло в груди, – но устояла. Он услышал, как открылась дверь в убежище, и ему захотелось стать крошечным, как микроб. Увидел спускающегося по ступеням ангела. Чувствуя восторг и страх одновременно, Лир поднялся из-за стола. – Рад видеть, – промямлил, переминаясь с ноги на ногу. – Очень рад. – Серьезно? – Ангел с изяществом прошелся по комнате. Лир заметил возле лестницы карлика. И откуда взялся? По ступеням вроде бы не спускался. Уродец уселся прямо на пол, сверкая единственным глазом. Ангел подошел к столу. – Чем занимаемся? Домики из сахара строим? – Да вот, – замялся Лир, – время коротаю. – Скучно тебе небось здесь. Одиноко. – Я ж привычный. Ангел взял кусок сахара и кинул карлику. Тот ловко поймал его, быстро, будто опасаясь, что отнимут, сунул в пасть и жадно зачавкал. – Привычный, говоришь? Ну-ну… А может, тебе велотренажер здесь поставить? Будешь педали накручивать. Кто спортом занимается, тот силы набирается. В здоровом теле – здоровый дух. А то сидишь себе, домики из сахара строишь… так и разжиреть недолго. Станешь толстым и ленивым, что мне тогда прикажешь с тобой делать, а? Лир не знал, куда деть руки – то в карманы ладони совал, то сцеплял за спиной. Нервничал сильно. Видел, что ангел издевается, и правильней было бы стоять и слушать молча эту ахинею про спорт, но подобострастие выпихнуло слова из глотки помимо воли, причем голос прозвучал жалобно: – Я это… зарядку делаю. И сегодня тоже делал. – Чувствовал себя глупо, но продолжал говорить: – У меня гирьки здесь есть килограммовые… – И ты думаешь, мне это интересно? – перебил его ангел. Лир потупил взгляд. – Я… не… – Да на тебе лица нет. Может, случилось что? – спросил ангел с притворной озабоченностью. – Я тут о каких-то велотренажерах болтаю, а у тебя, похоже, камень на душе… Здоровенная такая каменюка. Не хочешь душу облегчить? Лир скривился. Заметил, как карлик, крадучись, подобрался к столу, осторожно взял кусочек сахара и тут же метнулся в тень, зачавкал. – Не держи все в себе, дружище, – с издевкой подначивал ангел. – Так ведь никаких нервов не хватит. Говори как на духу.