Вот к этому роду и принадлежал Градимир, которого Виктору посчастливилось вырвать из рук разбойников. Видит бог, сам он об этом и не помышлял, но так уж сложилось. К удивлению Волкова, боярич оказался не кичлив. Он уже не первый год нес службу. Каким ему только воеводой ни приходилось числиться: был он и осадным – это, считай, комендант пограничной крепости; и сходным – это уже скорее разведывательный отряд; и посыльным – это как командир отдельной части с особым заданием… Одним словом, в этих воеводах голову сломишь. Так вот, за время службы он научился ценить человека, но не его положение. Так уж вышло, что Виктор сумел себя показать в выгодном для себя свете. Те шестеро без урона сумели взять самого Градимира да убить двоих его боевых холопов. Ребятки были не промах, по полтора десятка лет лямку тянули и опыт имели весьма богатый, а этот один, не запыхавшись, порешил всю ватагу. Понятно, что воеводу взяли из тщательно подготовленной засады, но это объясняет, как его смогли прибрать, и ничуть не объясняет, как сумел отличиться скоморох. Боярич далеко не был уверен, что, выйди он один против той шестерки, смог бы одолеть татей. Нет, если бы в рубке мечами, то очень даже может быть, вот только все они при себе имели огненный бой. К тому же стреляли в скомороха дважды, а это уже совсем иная песня. Звонград произвел на Виктора двоякое впечатление. Все ему было привычно и знакомо, так как Добролюбу за годы кочевой жизни случалось подолгу бывать и здесь, но вот Виктор оказался тут впервые и во все глаза рассматривал город. К тому же он ощущал себя так, будто попал в прошлое. Он уже полностью уверился, что это другой мир, но улицы и вся окружающая обстановка очень напоминали Россию прежних веков. Град практически полностью был деревянным, хотя стены частично возведены из камня. Тут, наверное, строительство велось по мере появления в городской казне достаточных средств, деревянные-то стены возводить не в пример быстрее, и стоили они на порядок дешевле. К примеру, приграничную деревянную крепость со всеми постройками местные мастера могли возвести за неполный месяц, и это с учетом того, что нужно лес повалить да каждый ствол ошкурить. Виктор сильно сомневался, что его современники смогли бы работать так же споро, даже с использованием механизмов. У них в городе на территории больницы начали возводить церковь, но не простую, а бревенчатый сруб. Заказывается такой сруб в регионе, где развита деревообратывающая отрасль. Проект полностью подготавливают, а потом согласно документации доставляют все комплектующие; заказчику остается только сложить этот своеобразный конструктор в одно целое. Так вот, ту церквушку собирали больше двух месяцев, и на момент, когда с Виктором случилось несчастье, еще не закончили. Здесь такую церковь сложили бы за день. Скажете, все зависит от количества рабочих? Допустим. Но ведь у местных работяг нет никаких специализированных инструментов и механизмов, все вручную, порой при помощи одного топора. Безусловно, развитие и цивилизация – это хорошо и даже прекрасно, вот только лень она и в Африке лень, и в параллельном мире. Представленный мысленно город очень уж напомнил Виктору Москву. Впрочем, такую планировку сейчас имели практически все города. В центре располагался кремль, последний рубеж обороны города и его цитадель. Там сосредоточены арсенал и постоянный гарнизон, а также все приказы, присутственные места и палаты городового воеводы, где собиралась городская дума. В этот орган городской власти, кроме глав всех боярских родов, входили: представители простого сословия, по одному от каждой слободы, и представители купеческого сословия, по одному от каждой гильдии, коих было три. Купечество вообще играло здесь важную роль, поскольку город располагался на большом торговом тракте. Основные улицы, словно спицы колеса, тянулись к ступице, кремлю, поперечные образовывали кольца. Вот так вот незатейливо. Сам Виктор был из провинции, в Москву приезжал лишь однажды, поэтому такой столичной достопримечательности, как автомобильная пробка, ему увидеть не довелось, но о том, разумеется, много слышал. Говаривали, основной причиной этих пробок была неудачная, на манер этой, планировка улиц, доставшаяся от давних времен. Может, и не так, про то он точно сказать не мог, но отчего-то подумалось именно об этом. На центральной площади возле кремля располагался основной источник достатка города – рынок. Глядя на него, Виктор вдруг почувствовал, что на него дохнуло чем-то родным. Вот стоят рядами лавки, ну прямо один в один контейнерный рынок из его мира. Откинутые козырьки, которые в непогоду используются как навесы, а во время торговли – как прилавок, к которому подходят покупатели и рассматривают выложенный товар. Некоторые образцы висят на специальных крючьях или натянутых бечевках. Но схожесть с современными российскими рынками тем и ограничивалась. Все постройки были бревенчатые. Люди, расхаживающие по проходам (а считай, по улицам), одеты в совершенно непривычные одежды. Вот, казалось бы, особого разнообразия нет: кафтаны, рубахи, сарафаны, платья… Ан нет. От разнообразия и от ярких, насыщенных цветов одежд рябило в глазах. Виктор как-то слышал, что в Средние века все было мрачное и серое. Мол, краска для тканей была не в пример дорогой, а стало быть, дорого стоили и сами ткани, из которых шились одежды. Возможно, и так. Может, мужчина мог себе позволить за всю жизнь лишь один кафтан. Впрочем, так оно, по сути, и было. Вот только эта дорогая краска настолько крепко въедалась в ткань, что хранила яркий цвет не до первой стирки, а на протяжении нескольких лет. Припомнив еще кое-какие реалии земной жизни, Волков удивленно покачал головой. В их просвещенный двадцать первый век на рынке можно запросто провалиться в лужу чуть не по колено, и это при асфальтовом покрытии! Покупатели продираются сквозь ряды в поисках вожделенного товара, проявляя чудеса акробатической ловкости. Даже провалившись таки в лужу и хватанув обувью воду, с маниакальным упорством продолжают поход за покупками. И плевать торговцам, что люди едва не утопают, плевать и администрации рынка, которая не удосужилась нормально спланировать участок и устроить дренажную систему. Мучаются люди? А пусть мучаются, деваться-то им некуда, все одно сюда придут, так чего тогда лоб морщить и мошной трясти, устраивая все по-человечески… Здесь отношение к покупателю было совсем иным. Проходы между лавками, выстланные досками, были довольно широкими, так что особой толчеи не наблюдалось, хотя народу собралось немало. Очевидно также, что владельцы лавок отвечали за чистоту и порядок вокруг своих заведений. Имелась на рынке и просторная площадка, на которой выстроились ряды телег. Вести торг с повозок строго-настрого запрещалось: хочешь торговать – пожалуйста, бери в наем лавку и торгуй на милость. Кстати, не так дорого. Крестьянину, понятное дело, лавка ни к чему, для них были предусмотрены крытые ряды. Если это удивило Виктора, то не произвело впечатления на остатки памяти Добролюба: уж что-что, а рыночные порядки ему были знакомы хорошо, вон и площадка для скоморохов, нечего им делать среди торговых рядов, если только в качестве зазывал пройтись. Не сказать что так уж все в Брячиславии были приучены к порядку, этот обычай как раз был в процессе становления под давлением непоколебимой воли великого князя Миролюба и под его пристальным взором. Звонград в вопросе чистых и пригожих улиц, и рынка в частности, опережал даже столицу. В стране всячески поощрялось частное предпринимательство: малый и средний бизнес, как говорили в его мире. Те, кто налаживал какое-либо производство, получали послабления в податях. А если в деле усматривался государственный интерес, то вполне можно было рассчитывать на казенные деньги в случае нехватки средств, чтобы самостоятельно поднять производство. Одним словом, Миролюб оказался реформатором. Он решил развить экономику, а вот воевать ни с кем не стремился, в отличие от своего батюшки. Тот все соки из страны готов был выжать, жилы надорвать, но на любой косой взгляд ответить силой оружия. Правда, сколько Миролюб ни стремился к спокойной жизни, ничего-то у него не выходило. Если с другими договориться худо-бедно еще получалось, то вот Гульдия никак не хотела жить в мире. Причина этого всем давно известна. Так уж сложилось, что большой торговый тракт проходил, не задевая их земли. Через Гульдию шел северный путь, а ее правителям хотелось оседлать обе торговые артерии. Вот и бились они то с Фрязией, которую уже изрядно потеснили, но до тракта так и не добрались, то с Брячиславией – этот соперник все же считался менее серьезным, однако добиться успеха пока не получалось. Хотя поначалу гульды теснили несговорчивых брячиславичей, но потом все возвращалось на круги своя. А уж после того как поставили Обережную, гульдам и вовсе стало кисло. Но вот не сдавались они, хоть тресни. Подворье боярина Смолина, полкового воеводы (это, считай, один в один полномочия генерал-губернатора, даже поболее того), располагалось в Вороньей слободке. Отчего такое неблагозвучное название? Так откуда взяться благозвучности, если над этим местом после последнего падения града, пятьдесят лет назад, когда только кремль и удержался, долго кружило воронье? Бои там были самые жуткие, потому как боярские подворья располагались именно в той стороне. Находились умники, которые указывали, мол, воеводе можно бы подворье свое и в кремле устроить, благо места там в избытке и одна воеводская усадебка никак не потеснит воинский люд. Но Световид только ухмылялся в ответ и говорил, что ему вполне пригоже жить на том самом месте, где веками проживали представители их рода. Едва рассмотрев приближающихся всадников, привратник поспешил распахнуть ворота. Негоже бояричу протискиваться в калитку, хоть сам он и утверждает обратное. Не имело значения, как именно выезжали или въезжали бояре и их домочадцы, верхом или в карете, путь их пролегал только через открытые нараспашку ворота, и никак иначе. – Здрав будь, боярич, – задорно поприветствовал старичок, отвешивая земной поклон. Градимир не стал чиниться и в ответ склонил голову. Вот вроде и едва кивнул, но видно, что проделал это с уважением к годам старика, который верно несет службу уже не один десяток лет. – Поздорову ли путь прошел? – дрогнувшим голосом спросил привратник. Цепкий взгляд выхватил и непорядок в одежде, и несколько потрепанный вид, и повязку на кисти. А отсутствие двоих боевых холопов только подтверждает догадку: что-то прошло не так. – Как ты, боярич? – Нормально все, Стоян. Вот только Белугу и Судимира тати побили. – Царствие им небесное. Стало быть, и Буяна того… – Это, наверное, про коня, потому как Виктор точно знал: боярича сопровождали всего двое холопов. – Под выстрел попал, бедолага, мучился, пока не добили. Отец-то дома? – Дома, боярич. Я послал Вертка, поди уж знает. Градимир проехал прямиком к дому и спешился возле крыльца, где у него перенял скакуна конюх. Там же подобрали узду и у Виктора, который вел второго коня в поводу. Да и мудрено это – ехать верхом, если на коня навьючена тяжелая сума да оружие. Не пристало нагружать всякой всячиной боевого коня, ну да иного под рукой не оказалось, чай, уж не рассыплется. – Эвон, стало быть, как все обернулось, – молвил полковой воевода, пропуская сына в горницу. – Плохо, что из татей никого в живых не осталось, перемудрил тут твой скоморох. – Какой же он мой, отец? Чай, не холоп. Он бы и не полез в это дело вовсе, да Секач, дурила, решил его жизни лишить. Об одном позабыл: загнанная в угол крыса от страха может на кота напасть и клочья пустить. Но твоя правда, Секача взять живым не помешало бы, грехов на нем много. – Стало быть, так, сын. Чтобы с этого дня менее чем с четырьмя холопами носа за стены града не высовывал. Бойцов сам подберу и все разъясню. И попомни мои слова: если доложат, что не возжелал их слушать и все по-своему вертишь, применю всю отцовскую волю и челом великому князю ударю, так что будешь дома сидеть, как на цепи. Вот ведь каким мирным вьюношей был! Настолько тихим, что я, грешным делом, дурья моя башка, забеспокоился, сам же на службу определил, а теперь сладу нет, уж мутит от настоек успокоительных. – Отец, ты ведь и сам полки водил, да и не получится на воеводстве сидеть, не имея опыта бранного. А ну как ворог подступит? – У тебя того опыта уж втрое против моего, а тебе все мало. Вот видит бог, отпишу Миролюбу, ударю челом, чтобы от службы ратной тебя освободил. – Не надо, отец. – Да как не надо-то?! А кто дело примет? – Есть и младшие – Горислав… – Ты еще Храбра помяни, – вспылил отец. Нет, все же на фоне остальных детей старшенький был куда покладистее и умнее. Те двое без бранного поля и огня в крови себя вообще не мыслили, какое там наследство – все прахом пойдет, все в огне сгорит. Кстати, самым отчаянным как раз был младший, который отличался боевитостью с самого раннего детства. Потому и Храбр – храбрый, значит. В этот момент дверь в горницу распахнулась. В помещение влетела, словно вихрь, девчушка лет четырнадцати, точнее, молодая дева – в таком возрасте уж и замуж выдавали, коли жених достойный находился. Сам Градимир женился, когда ему было шестнадцать, а в жены взял как раз четырнадцатилетнюю, тогда еще угловатую девочку-подростка, которая вскорости расцвела пышным цветом. Вот и эта расцветет, едва найдет парня по душе. Неволить дочку Градимир не хотел. Вот-вот, самому едва за тридцать, а уже вполне взрослая дочь. Возжелай он этого – и уже через год будет с внуками тетешкаться. Не обращая внимания на насупленные брови и недовольное хеканье деда, а также проигнорировав его шлепок пониже спины, девчушка пробежала прямиком к отцу и уткнулась ему в грудь. – Вот егоза! Отчего не сидится на женской половине? Чего прибежала в горницу, аль не видишь, что мы с тятькой говорим? – Папка, ты как, цел? – Я с кем говорю?! – все сильнее распалялся дед. С одной стороны, какой он дед? Ему еще и пятидесяти нет. А с другой – скоро вполне может и прадедом стать. Такова доля старшего в семье: как только возраст подошел, женись и озаботься наследником. Младшим в этом плане повезло больше, они умудрялись достаточно долго отбрыкиваться и ни в какую не хотели семьями обзаводиться. Мол, Градимир – старший, у него пусть и болит голова, а они еще успеют. – Смеяна! – Что, деда? – наконец откликнулась девчушка, убедившись, что с отцом вроде все в порядке. – Ты как тут оказалась? – Так ведь папка приехал, – потупила было глазки непоседа. Но тут ее взгляд зацепился за перевязанную уже грязной тряпицей руку отца, и дед снова был забыт. – Папка, что с рукой-то?! – Нормально все с рукой. – Градимир завел Смеяну себе за спину, спасая таким образом от нападок деда. Тот уже примеривался к мягким местам внучки, да не ладошкой, а снятым пояском, который хоть и узок, но кожаный с серебряными нашлепками: даже в шутку быть охоженной таким не особо приятно. Дед, похоже, распалился не на шутку, хоть старшая внучка и была в любимицах. – Просто палец выпростал. Иди скажи мамке, что жив-здоров, скоро буду, пусть прикажет баньку истопить. Отец, не тронь девку. – Ой! Не успела-таки егоза проскользнуть мимо деда. Зря, что ли, тот полки в свое время водил? Да и не стар еще, так что с реакцией и с глазомером полный порядок. – Пошто так-то, батюшка? Чай, невеста уже, – обратился Градимир к отцу, едва за Смеяной закрылась дверь. – Ишь ты – «ба-а-атюшка». Ничего, вот попадется свекровь с крутым норовом, так она и скалкой пройдется, да не по мягким местам, а по стану. Ишь чего удумала! Дед к ней и так, и эдак, а она… Градимир расплылся в улыбке, наблюдая за тем, как отец изливает переполнявшее его возмущение. По всему видать, обидно ему. Градимир хотя и считается покладистым, в отличие от двоих братьев, которые в лучшем случае раз в году дома появятся, долг сыновний и супружеский отдадут и снова укатят службу княжью справлять, но тоже не сказать чтобы больно часто бывал в родном подворье. Все семьи держались на главе очага, тот и любил, и воспитывал как мог, а внуков собралось уже с дюжину. Душу свою старший Смолин вкладывал, находя время промеж забот воеводских, а тут такое непочтение. Ну, может, еще и взревновал самую малость. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.