Раф включил щетки, которые стремительными движениями принялись счищать воду со стекол. — Четыре шестьсот. Трясет. — Трясет. — Черт! — Сейчас нельзя включать автомат. Попробуй спуститься еще ниже. — Четыре двести. Тройка вышла из режима. — Слышу. Ерунда. «Может, в городишке наконец-то льет, — подумал Герберт. — А в общем-то какое это имеет значение! Да и до городишки отсюда несколько часов полета. Там сейчас — душная ночь, наполненная шумом оживающего плоскогорья. Доротти спит… Доротти спит… Уже недолго». Они встречались часто. С кем можно встречаться в городишке? Пока Карл еще летал, они раз или два в неделю устраивали дружеские вечеринки. Обычно — в доме Портеров. Приходили офицеры. Теперь из их компании остался только Герберт. Пили ром, изысканные вина. Магнитофон раскручивал ленты с хорошей музыкой. В большой комнате мебель отодвигалась к стенам и посреди можно было танцевать. У стола с закусками столбом стоял табачный дым. Захмелевшие мужчины уже в который раз проклинали базу и свою окаянную работу и задавали один и тот же вопрос — когда всему этому придет конец. От подобных разговоров их не могло отвлечь даже очарование глаз Доротти. Каждая такая встреча походила на поминки. А Дороти вдруг ни с того ни с сего заинтересовалась Майком. Карл догадывался, что в те часы, когда он сидит в машине, Доротти, прихватив одеяло, отправляется с Майком за город, туда, где растут рахитичные деревца, толстые и огромные агавы. Портер узнал об этом, но скандала не произошло, потому что Майк «закашлялся насмерть» где-то над морем. А еще позже Портера забрала карета. Доротти хотела немедленно уехать из городка. С нее было достаточно. Правда, теперь ей не нужно было волноваться за Карла — он больше не летал. Но она волновалась за Герберта, Ленцера, Бланша, Карста. Герберт вел ее под руку, когда на кладбище везли прах кого-нибудь из их товарищей. Если же очередного забирала карета, они совсем не показывались в городке, сидели в комнате, пили ром, молчали. — Три девятьсот. — Держи так. Попробуй включить автомат. — Ага! Прошел год, а Доротти все еще жила в городке. Ее мать писала ей коротенькие письма с родины. Доротти хотела вернуться к ней. Но Герберт знал, что будет не так. Они уедут вместе. С тех пор как забрали Карла, они оба знали, что уедут вместе. Наверно, уже тогда, в заброшенной деревушке, у озера, им суждено было не разлучаться. Они никогда не говорили об этом, но оба так думали. В этот вечер Герберт послал ей записку. Сначала он хотел написать все, что решил сказать, потом передумал. Он предпочел объясниться, глядя ей в глаза. Завтра она придет в «Новые астры». Они сядут за маленький столик, закажут мороженое и коктейль. Тогда он закурит и скажет: «Мы ведь поедем вместе. Постарайся объяснить все это дочке. Хорошо?» Доротти, наверно, не ответит, только опустит глаза, но потом взгляды их встретятся, как это обычно бывает в пошлых кинофильмах. Они вернутся домой вдвоем. Впервые они вернутся домой вместе, думая только о том, что уезжают, ушлют девочку играть в садик и останутся одни. Именно об этом ему хотелось сейчас думать. Они будут одни. Вдали от базы, от ее людей, от машин, от вонючего плоскогорья, от каменных холмов. «Полковник обещал заняться моим переводом на гражданские линии. Может быть, через несколько недель я уже буду водить пассажирские самолеты в Афины, Рим, Вену, Варшаву…» Он расстегнул замки привязных ремней. Снял наушники со шлема, а потом и шлем. Перед этим он выключил кислородный аппарат. Наушники он надел снова и посмотрел на Рафа. Тот тоже уже управился со шлемом и освободился от ремней. Он сидел теперь боком, небрежно, как сидят в кресле в клубе базы, и с наслаждением болтал ногой. Глуповатая улыбка словно приклеилась к его лицу, она делала его похожим на типичных «нормальных людей» с континента, Раф полез в карман, достал пачку сигарет. Протянул Герберту. Лучше бы закурить свои, у Рафа были слишком крепкие. Но ведь это был символ — протянутая рука с пачкой сигарет, совсем как в клубе — с рюмкой рома. Герберт щелкнул зажигалкой. Они быстро и глубоко затянулись — несколько раз подряд. Дым синими полосками поплыл по кабине. — Поздравляю, — сказал Герберт. — Спасибо, господин майор. Ну, этот полет мы сделали. — Почти сделали. — Придете ко мне? Ребенка надо окрестить, а самое главное — будет выпивка. — Ну, конечно. Пойдем на похороны Ленцера, а потом к тебе. Крестины так крестины. — Перестало трясти. — Вышли из болтанки. — Посмотрите-ка, господин майор. Вон те рыжие пятна на синей земле. Города. — Да-a. Еле стветятся, как сквозь туман. Огоньки сигарет заблестели веселей. XVI Они снова летели в шлемах. Раф доложил: — Достигли заданной высоты. Герберт включил автопилот. Воздушное пространство было неоднородным, широкие полосы разрежений рассекали его. То и дело машина проваливалась в «ямы». Она падала, как кошка, — плавно и мягко. Снизу, с земли, люди смотрели в небо и видели звездную ночь. Облака остались далеко позади. Здесь, в машине, перед глазами пилотов быстро проносились желтые пятна на бронзовой с синеватым отливом земле. Время от времени мелькали фиолетовые сполохи, напоминавшие бледные болотные огоньки. Не иначе — промышленные центры. Толстые жилы рек золотились в лунном свете. Герберт обхватил колени руками и задумался. Он отдыхал. Теперь он почувствовал, что вспотел. Рубаха прилипала к телу, рукава были влажными до самых локтей. Янтарные огни городов исчезли. Земля начала горбиться, покрылась бесформенными возвышенностями. Кое-где вершины сверкали ледяным ореолом. Огромные скалистые массивы, залитые желтым лунным светом, напоминали острова на рассвете, проступившие на фоне темного еще океана. Далеко впереди показался еле заметный огонек, который быстро приближался. Потом он разделился на два огонька — красный и зеленый, — несшихся рядом. Это далеко внизу, пересекая трассу Герберта, проходил самолет. Герберт потянулся к экрану радара. Включил его и следил за полетом неизвестной машины до тех пор, пока она не вышла из поля зрения. Когда он снова взглянул в стекло кабины, то сначала ничего не мог различить. Металлический блеск экрана ослепил его. — Высоко шел? — спросил Раф. — Двенадцать тысяч. Раф, не выключая микрофона, громко зевнул. Герберт старался сдержаться, но тоже широко открыл рот. Через несколько минут горы совсем неожиданно оборвались. Снова за стеклами кабины бледные островки света над городами сливались в своеобразную, едва намеченную скупыми красками карту. Машина провалилась в глубокую «яму». Автопилот выключился. Герберт схватился за штурвал. Выровняв машину, он снова включил стального помощника. Опять можно было отдыхать. Не думать о душном городишке, о полете, о том, что полет закончен и ему предстоит глубокой ночью ехать на трясущемся автобусе по холмистому плоскогорью. Герберт мельком взглянул на приборы. И вдруг ему показалось, что произошло какое-то изменение, которое ускользнуло от его внимания. Он инстинктивно почувствовал, что в машине что-то не в порядке. Медленным, внимательным взглядом он обвел кабину. Рукоятка сброса груза едва заметно дрогнула. Это было невероятно. Он хотел крикнуть: «Смотри, Раф!» — и не успел. Машина, освобожденная от груза, рванула вверх, словно мощная рука исполина ударила снизу в ее брюхо. Рукоятка опять чуть вздрогнула, но с места не сдвинулась. Однако непрекращающийся сигнал сброса ясно говорил о том, что груз отделился от самолета. Все, что теперь делал Герберт, он делал машинально. Эти движения он знал наизусть, хотя до сих пор ему не приходилось их выполнять. Сами по себе они были просты, основное заключалось в быстроте реакции. Он перевел газ на режим сверхзвуковой скорости. Выровнял качающуюся машину, включил автопилот. Кресла сами откинулись назад, и пилоты оказались в полулежачем положении. Двигатели взревели, залились почти непрерывным воем, переходившим в высокий свист.