Он взглянул на свои руки. Из рукавов прорезиненной формы высовывались две человеческие руки, чуть загорелые, узкие, с длинными пальцами. Он перевел взгляд на сидевших рядом людей. «Обезьянья забава», — подумал он. Люди в коричневой форме, изображающие на лице внимание, напоминали волосатых обезьян. А одна обезьяна, зеленая, что-то бубнила с кафедры, забавлялась бамбуковой палочкой, водя ею по карте, растянутой через всю стену. Карта, да и приказ нужны были всем как собаке пятая нога. Они и без того все знали. Летали по радио, радару и часам. Картой никто не пользовался. Для Герберта карта почти ничего не значила. Только цифры и еще раз цифры. Те, что на приборах, должны совпадать с теми, что в памяти. Тогда все в порядке. И его вовсе не интересовало, куда он летит. Он привык измерять расстояние часами, а не милями или километрами. Ему хотелось бы только не знать, что он возит на борту своей машины. Офицер подчеркнул: — Подписано. И снова все встали, не ожидая команды. Зеленая обезьяна сложила бумаги, а волосатые двинулись к выходу. На улице заметно похолодало. Герберт, не читая, сунул метеосводку в планшетку. И вчера и неделю назад метеосводки были совершенно одинаковы. А ему хотелось густого тумана или бури, чтобы оживились воды залива, а на базе замерла жизнь. Он уселся рядом с Рафом в открытом джипе. Шофер дал газ, и они помчались по асфальтовой ленте к огромным коробкам ангаров. Их остановил красный огонек. Вспыхнул и погас. — Кто в машине? — услыхали они. — Экипаж! — крикнул шофер. — Обождать! — приказал тот же голос. Раф достал портсигар и зажигалку. Предложил Герберту. — Не хочется. Раф закурил, пряча огонек в ладонях, чтобы часовые не заметили. — Еще не подготовили. — Копаются сегодня, — ответил Герберт. — Эй, там! — Что такое? — Немедленно погасить сигарету! Раф придавил розовый огонек ботинком. — Заметили, сволочи! Герберт не ответил. Он вышел из джипа. На ощупь поискал ногой асфальт — машина съехала на траву. Он шел почти вслепую — после яркого света командного пункта он не ориентировался в ночном мраке, а снимать темные очки раньше времени не хотелось. Раф тоже выпрыгнул из машины, шофер отъехал. Казалось, что оба они остались ночью одни на этом холмистом плоскогорье, покрытом редкой чахлой травой. Где-то очень далеко ворчал измученный автомобиль. Блеклое желтое зарево стояло в стороне городка. Ночь над ними была наполнена терпкими запахами. — Господин майор? — Ну… — Знаете что? Предстоит выпивка. — Разумеется, на поминках Ленцера. — На поминках само собой. Я имел в виду совсем другое. — Что? — Я сегодня отвез жену в больницу. — Уже подошел срок? — Может, родит сегодня ночью. — Как время-то бежит… — Я думал попросить отпуск. Но нет смысла. Ей я все равно не помогу… — Это верно. Возьмешь отпуск, когда она выйдет из больницы. Помолчали. Потом Раф громко крикнул в темноту громоздившейся над ними ночи: — Эй, вы там! — Чего? — Долго еще? — Сейчас. — Что за идиотство, — проворчал Герберт. — Когда грузят, так нас даже не подпускают, а ведь потом, наверху, груз все равно в наших руках. Мы там хозяева. — Э, господин майор. Летим-то мы по приказу. — Ну да, конечно. Это я так, к слову сказал. И груз берем с собой по приказу. — Не стоит много рассуждать об этом, господин майор. — А я и не рассуждаю. В конце концов, тут все болтают черт знает что. Кто будет слушать всякую болтовню? — Портер, Карст и Бланш свихнулись из-за этой болтовни, — продолжал Раф. — Но мы ведь еще летаем. — Что правда, то правда, пока летаем. Так не забудете про выпивку, господин майор? — Ну, конечно, Раф. И брось ты наконец это «господин». Я столько раз тебе об этом говорил. Как можно? Я тебе — «Раф», а ты мне — «господин майор». — Хорошо, господин майор. — Эй, вы! — опять раздался окрик. — Ну! — Экипаж на борт! Луч фонаря долго тыкался им в лица. В конце концов часовой опознал летчиков. Молча пропустил их. Герберт нащупал поручни трапа. Поднимаясь, он все время боялся упасть — костюм сковывал движения. За спиной он слышал шаги Рафа и кого-то третьего. Наверно, радист ждал где-то неподалеку. Может быть, он даже слышал весь разговор. Внутри самолета была кромешная тьма. Он не стал включать свет. Здесь даже в полной темноте он двигался совершенно уверенно. Здесь он не мог споткнуться, заблудиться или удариться головой. Он толкнул дверцу люка, ведущего в кабину. Сел в свое кресло. Только теперь снял темные очки. — Где мой шлем? — Пожалуйста, господин майор, — ответил радист. Герберт задвинул светофильтр шлема, потом надел шлем, подключил микрофон, приладил наушники и опустил прозрачный щиток на лицо. — Закрепи, — попросил он Рафа. Затем он помог Рафу справиться с его шлемом. Оба одновременно щелкнули замками привязных ремней и приняли то самое полулежачее положение, которое так смешило летчиков почтенных винтовых машин. — Ну как? — В порядке. Герберт проверил показания приборов. Потом взглянул через боковое стекло на взлетную дорожку. Сигнальный фонарь равномерно мигал, его бледный луч блуждал в глубине машины, скользил по стеклам, облизывал приборы. Герберт подал знак. В тусклом свете скачущего огонька он разглядел чью-то руку с поднятым пальцем. — Давай первый, — сказал он. Двигатель взревел и вскоре ритмично затрещал короткими выстрелами. Поднятая рука человека на бетонной полосе показывала теперь три пальца. — Включаем тройку. Все шло хорошо. Фонарь мигнул, на этот раз значительно дальше. Герберт запросил разрешение выруливать на старт. Он добавил двигателям газа. Отпустил тормоза. Где-то за машиной сверкнул, как огромный алмаз, прожектор. Река белого света потекла по синеватому бетону. Герберт рванул машину в этот огненный туннель, она грузно и беспомощно осела своими тремя колесами на бетон. Фонарь мигал зеленым глазком все дальше и дальше. Промелькнули массивные силуэты дегазационных, пожарных и санитарных машин. Они двигались вдоль бетонной полосы, готовые при малейшей опасности залить самолет сотнями кубометров пены. Герберт знал — хоть звуки и не проникали в машину, — что на крыше командного пункта заревела сирена. Сигнал тревоги. Офицеры, техники — весь персонал спускался в убежище. Стартовая команда натягивала маски — чего доброго, налетит инспекторская проверка. С этой минуты Герберт становится совершенно одиноким. Нет уже аэродрома, городка, друзей и знакомых. Лишь фосфоресцирующие приборы и белый шлем второго пилота… даже лица не видно… за стеклами кабины целый рой огоньков. Товарищи спустились в убежище, а ничего не подозревающие обитатели городка по-прежнему сидят в барах и потягивают ром или фруктовый сок. С этой минуты Герберт доверяет только своим рукам и глазам. Он еще раз смотрит в боковое стекло. Машины спасательной службы тянутся двумя длинными рядами. Они уже не раздражают его. Ему даже кажется, что так действительно безопасней. Это, конечно, чепуха, но он привык к их виду, и к зеленому огоньку фонаря, и к залитой белым светом прожектора бетонной полосе.