* * * Праздники всегда были делом трудным. Работники Департамента внутренних дел и Налогового управления, расположенного в Холоне – главные его клиенты, – разбрелись по отпускам, и даже если конторы работали как обычно, часть сотрудников отсутствовала. Больше людей приносили еду из дома. За все про все в эти две недели Хаим приготовил и продал меньше половины бутербродов, чем зимой. У него были идеи, как увеличить заработок, но пока он решил об этом не говорить. Хаим запланировал снова продавать горячие обеды, мясное блюдо с рисом и салатом, как делал, когда открыл это дело, до экономического кризиса. Он надеялся, что, если предложить блюдо за двадцать пять шекелей, спрос все же появится. А можно еще выставлять на продажу бутылки и банки с напитками, но их нужно продавать охлажденными и по более низкой цене, чем в автоматах. Кроме того, Сара решил проверить у двоюродного брата, устроившего ему работу в Холоне, нельзя ли вести торговлю также и в филиалах, в других городах – скажем, в Ришоне или в Рамат-Гане. Другая возможность – в свободные утренние часы подрабатывать рассыльным. Но тяжелых перевозок и многих часов за рулем Хаим боялся. Так или эдак придется работать побольше и в течение дня, и вечером, дома. Это его как раз не пугало. В последние месяцы Джени все равно не работала, и они тянули только на доходы с его бизнеса. – Адина будет приезжать, помогать тебе с детьми, – сказала мать. – Не нужно, – возразил он. – Я хочу сам больше с ними бывать. – Но ты видел, как она здорово с ними управляется? Хаим видел. Мать посадила Адину рядом с Шаломом, и та весь вечер следила за ним, очищала рыбу от косточек, вымыла ему руки, когда он вымазался маслом, – все, чего Джени никогда не делала. Когда двоюродные братья стукнули его сзади, малыш побежал именно к ней. Ей было сорок пять – разведенка, бездетная. Два года назад эта женщина стала убираться у его матери. Она жила поблизости, и они сдружились. Адина была благодарна за то, что его мать пригласила ее на праздничный ужин. – Жаль, что Господь не наградил ее детками. Хорошая вышла бы мама, – сказала она, а Сара встал и поставил чашку с чаем в раковину. Лежа в постели, он слышал, как она открывает и закрывает кран в кухне, а потом сливает воду в туалете. Подумал, что, возможно, это было ошибкой – прийти к ней на праздники с детьми, хотя и не знал, что ему одному делать с ними четыре дня. Оба мальчика обрадовались, что будут ночевать у бабушки дома. Особенно малыш Шалом. Он спросил, что будет, если мама вернется, а их нет в квартире, и Хаим успокоил его. Сказал, что в праздники она не вернется. Но он опять недостаточно разговаривал с детьми, а ведь обещал себе, что будет. Предоставил матери говорить вместо себя. Будто что-то в ней делало его слабым, хотя она и сама была слабой и просто пыталась помочь. Ей исполнилось восемьдесят. Отец был гораздо старше ее – и умер в пятьдесят шесть лет. Перед сном Хаим запер дверь изнутри, потому что боялся, как бы именно в этом доме ночью не встать и не уйти, и знал, что, если дети проснутся и им что-то понадобится, чутко спящая мать сразу услышит. * * * Назавтра Хаим отправился в синагогу, которую посещал его отец. Он выспался и чувствовал себя свежим и более уверенным в себе. Тело его словно стало моложе и энергичнее. Сара думал, что не найдет в синагоге свободного места и приготовился стоять во время молитвы, но маленькое помещение не было заполнено. Большинство молящихся оказались стариками, наверное, в возрасте его матери. Мало кто из присутствующих знал Хаима в лицо, и они здоровались с ним кивком головы или желали ему счастливого нового года. Он сел возле отца Шломо Ахоана и попытался молиться с усердием, но потерял место в молитвеннике и заскучал по своим деткам, которые, когда он ушел, еще спали. Ему хотелось взять их на прогулку в цитрусовую рощу, где он когда-то в детстве играл с отцом. Когда Сара вернулся перед обедом, его сыновья сидели на ковре и тихо смотрели телевизор. Жалюзи были прикрыты из-за солнца, и в доме царил почти полный мрак. Эзер сидел скрестив ноги, а его братишка лежал рядом с ним. Мать устроилась позади них на диване, держа в руках вазочку с очищенным от кожуры миндалем и грецкими орешками. Может, из-за того, что он увидел во взгляде Эзера, Хаим вдруг спросил: – Хотите поговорить с мамой? Шалом вскочил с места и обхватил ему ноги. Эзер сдержанно взглянул на отца, и тот увидел в его глазах радость. Может, его программа начала разворачиваться? Они пошли в спальню матери Хаима, где он набрал телефонный номер. И подождал. Он сидел на кровати хозяйки дома, а дети стояли рядом, глазея на него. Потом услышал голос, объявивший: – Вы попали к Хаиму и Джени Сара. В данный момент мы не можем ответить. Можете оставить свое сообщение. Он положил трубку и сказал: – Не отвечает. – Почему не отвечает? – спросил Шалом. – Может, спит. – Может, она не хочет с нами говорить? – предположил Шалом, и Сара ответил: – Вот тут же позвоним еще раз. Эзер молчал, и в его больших глазах, которые накануне улыбались, Хаим увидел слезы. – Я поговорил с мамой утром, – сказал он. – Перед тем, как вы встали. Мы сейчас ей снова позвоним. Мать вошла в спальню и сказала ему на фарси: – Может, лучше сказать им, что она не вернется? Хаим промолчал. Ничто из этого не было запланировано. И он не был уверен, что это хорошая мысль. Хотя так обрадовать их вначале… Они вышли из спальни, и Шалом сказал отцу: – Правда же, я первый поговорю с мамой, перед Эзером? – Вы сразу оба поговорите, – пообещал Сара. И они снова улеглись на ковер в темной гостиной. Мать Хаима предложила Шалому пойти пособирать листья во дворике, но он сказал: – Нет, я хочу остаться с Эзером. Хоть и зная, что Джени не ответит, Хаим снова отвел детей в спальню, и они ссорились, решая, кто будет стоять ближе к нему, пока он набирал номер и ждал, а потом вместо голоса Джени услышал собственный голос: – Вы попали к Хаиму и Джени Сара… Можете оставить свое сообщение. В последний раз с ним пошел звонить только Шалом, а Эзер остался у телевизора. * * * На другой день праздника, в пятницу, мать взяла их к Адине, сказав внукам, что та приготовила для детей тарелочки со сластями и дольками яблок в меду и наполнила дом игрушками. Она, мол, пригласила сына сестры, который на несколько лет старше Эзера, и они вместе поиграют в мяч. А потом все вместе у нее пообедают. Шалом обрадовался, что пойдет в гости, особенно когда услышал про тарелочки со сластями. А Эзер пошел с каменным лицом, не произнося ни слова, будто во сне. После того как им не удалось поговорить с Джени, он снова стал замкнутым. Хаим ремонтировал стену в ванной – соскоблил наждачной бумагой облезшую, облупившуюся штукатурку, по которой из-за постоянной влаги расползлась темная плесень; и когда стена подсохла, наложил новый слой водоотталкивающей краски. По всем каналам передавали песни и никаких разговоров. Сара думал, как ему подступиться к Эзеру. Потом он вынес радио во дворик и закончил подправлять бетонную дорожку, ведущую к дому. Жара снова стала невыносимой, и он снял рубашку. Спина у него болела, и все же он работал быстро, пытаясь прогнать мысли. Была б возможность, выбрал бы остаться здесь, несмотря ни на что. Вдали от их общей квартиры, от маленькой детской, в которую по вечерам светят окна соседнего дома. Неужели здесь он меньше боялся, потому что отцовская сила в этом месте ощутимее, потому что он тут все еще дома? Хаим подогрел рис с курицей и в одиночку поел на кухне. Сам не зная зачем, пошел в спальню матери, но лишь присел там на кровать, а набирать номер не стал. Потом прилег и задремал. Вернуться в синагогу, как собирался, он не успел. Назавтра пришел младший брат с детьми и забрал детишек в бассейн. * * * Только когда они в субботу вечером вернулись в Холон, Эзер вдруг заговорил. Они проехали через Яффо, потому что там были открыты лавки, и Хаим купил зелени, яиц и сыра. Он позвонил в «Пекарни Братьев» и оставил на автоответчике напоминание, что завтра ему потребуется лишь половина от обычного количества булочек. Шалом задремал в машине, потому что не спал днем, и отец на руках отнес его в кровать, а потом поднял пакеты с продуктами. Было еще рано, и Эзер уселся смотреть телевизор, а когда программа закончилась, сам же телевизор и выключил. Хаим поставил варить яйца на кухне и нарезал овощи, а вернувшись в гостиную, увидел, что Эзер стоит у окна и смотрит сквозь прорези жалюзей. Его тельце в белой трикотажной рубашке было маленьким, ноги – худенькими и темными. – Ты уроки приготовил? – спросил его отец. – Мама больше не захотела с нами жить? – спросил мальчик вместо ответа. Хаима будто хлестнули по лицу. – Она на какое-то время уехала и позже вернется, – сказал он и почувствовал, что на этот раз нужно сказать больше. Эзер повернулся и взглянул на него чужим взглядом. – Почему она уехала? – Потому что соскучилась по дому, по своей стране. Она давно хотела туда поехать. – Образ отца встал перед Хаимом, и он спросил Эзера: – Может, хочешь, чтобы мы снова ей позвонили? Шалом закашлялся в кровати, а Эзер сказал, что не хочет. Яйца уже закипали, и Хаим пошел убавлять огонь. Вернувшись, он, как ему запомнилось, положил руку Эзеру на плечо и сказал, что пора спать. – Если мама родилась в другой стране, как же ты ее встретил? – спросил мальчик. Тогда ли Сара понял, что ради их спасения от боли придется сказать им правду? Что иного пути нет? – Она приехала сюда поработать, так я ее и встретил, – рассказал он. – Как? – На работе. Она где-то работала, а я пришел туда и увидел ее. – И решил на ней жениться? – Да.