…Это было примерно через год после того, как Джени приехала в Израиль. Еще толком и на иврите не говорила. Работала она у соседа матери Хаима, вдовца, сломавшего шейку бедра и позже умершего от инфаркта. Встретились они не в доме этого вдовца, а у матери. Джени пригласили на ужин, и Хаима тоже. Семья вдовца собиралась определить его в заведение для инвалидов, и Джени теряла работу, а ее право на пребывание в стране уже истекло. Сара не помнил, что на ней было надето, потому что не обращал внимания на такие тонкости. Он просто помнил, что во время ужина все сидели тихо и что Джени выглядела смущенной. Она не знала, что и он там будет, но поняла, зачем устроили этот ужин. И он не мог сказать, когда и как они встретились во второй раз. Через несколько недель они вечером вышли в тайский ресторан, и Джени разъясняла ему меню. А когда поняла, что из него слова не вытянешь, заговорила сама. Быстро и помогая себе руками, рассказала про родителей, что оба они умерли, когда она была еще ребенком, – сперва умерла мать от тяжелой болезни, а через два года отец, от горя. И про сестру, вышедшую замуж за турецкого торговца и проживающую в Берлине. На Филиппинах у нее никого не осталось, а в Израиле – так она сказала – ей работалось хорошо. В ней была живость, чуждая Хаиму, но эта живость ему понравилась. Она могла болтать и болтать, а он только слушал. Про свадьбу они тогда еще не говорили. И про детей тоже… Эзер смотрел на него, и по его взгляду Хаим понял, что он хочет, чтобы отец продолжал. Свет по большей части проникал в гостиную из кухни, да еще немного просачивался с улицы, сквозь жалюзи. Сара мог часами глядеть на лица своих сыночков, но не по той причине, что большинство родителей, – так он думал. Хаим глядел на их узкие глаза, на их чужестранные черты лица и пытался понять, чем они отличаются от его лица и чем все же похожи на него, несмотря на свою инакость. Про Шалома всегда говорили, что он все же чуточку больше похож на Хаима, но характером вышел в Джени – живчик и болтун. А вот Эзер, который молчаливостью и закрытостью так напоминал ему его самого, больше был похож на Джени, иногда казался точной ее копией… А чужесть с их лиц никогда не сотрешь. Хаим ловил это по взглядам других людей. – Почему ты решил на ней жениться? – спросил Эзер. – Может, потому, что она много смеялась, и мне это понравилось, – сказал его отец. – А мы когда родились? – Ты родился первым. Примерно через год. Хаим помнил и роды. Крики Джени, собственный страх, что с его старшим сыном может что-то случиться при родах. Врач родильного отделения не согласилась госпитализировать Джени; даже когда признала, что у той схватки, она велела вернуться через несколько часов, и Хаим был уверен: это все потому, что Джени чужая. Но он не сумел настоять на своем и вернул ее домой, извивающуюся от боли… * * * Эзер очистил яйца от скорлупы, растолок их с тунцом в миске и перемешал. Хаим нарезал на дольки лук и высыпал его в миску. «Так вот и нужно, – подумал он, – и со временем так оно и будет». Несмотря на чемодан, чем больше дней проходило без Джени, тем больше он верил в себя. Да и Эзер был спокоен. Пока мальчик чистил зубы, он спросил, где находится страна Филиппины, и Хаим сказал, что она далеко, на расстоянии больше десяти часов полета. В кровати старший сын лежал не в той застывшей позе, которая так потрясла Хаима, а на боку и лицом к отцу. Сара спросил, не хочется ли ему, чтобы он остался у них в комнате, и Эзер ответил: – Знаешь, я раньше думал, что мама не вернется. Отец улыбнулся ему: – Нет, она вернется через какое-то время. – Теперь я уже знаю. Но я проверил в ее шкафу, а там пусто. Она все свои вещи забрала. Хаим подавил охватившую его дрожь. Он не помнил, чтобы Эзер заходил в их спальню, – а ведь вроде бы все время находился при детях в квартире… – Когда ты смотрел? – спросил он. – Несколько дней назад. И еще я нашел в ящике ее цепочку, а она говорила про нее, что всегда будет брать ее с собой. Что за цепочка, Хаим не понял. – Из бусинок, – объяснил мальчик. – Которую мы делали все вместе. Мама сказала, что будет брать ее повсюду, а вот не взяла. – Да небось забыла, – сказал Хаим и погладил его по щеке. Он собрался поцеловать сына и выйти из комнаты, но Эзер продолжал: – И еще я подумал, что мама не вернется, потому что она уехала, а нам с Шаломом не сказала, что уезжает. – Голос у него был тихим, почти спокойным. – Она просто подумала, что так вам будет легче, – сказал Хаим, и Эзер тотчас ответил: – А знаешь, первый папа мне сказал, что она не вернется. Он помог ей убежать с чемоданом. На этот раз Сара не потерял самообладания. Эзер понял, что сказал нечто запрещенное, и в глазах у него мелькнул страх, но, к его удивлению, Хаим подбодрил сына, чтобы тот продолжал говорить. – А он, что же, ее видел? – спросил мужчина, и Эзер поколебался, прежде чем ответить: – Ночью. Он помог ей сбежать, а мне сказал, что она не вернется. – Но сейчас-то ты знаешь, что вернется, так ведь? – Да, – сказал Эзер и улыбнулся отцу. * * * В ту ночь Хаим впервые протянул нитку и между створками двери в детскую. Разговор с Эзером потряс его, хотя он сдержался и не выдал себя. Выйдя из детской, мужчина открыл шкафы в спальне и заглянул в них, а потом проверил в ящиках комода, стоявшего у кровати, но никаких бус там не нашел. Совершенно непонятно. Хаим проверил все ящики. Он вроде бы не помнил, чтобы видел у Джени на шее бусы. И вдруг в голову ему влезла мысль, что Эзер по ночам пробуждается, как и он сам, и без его ведома бродит в темноте по дому. Сара приклеил липкой лентой нитку на уровне выше колена, чтобы если вдруг Шалом проснется, он не наткнулся на нитку и не упал. После этого Хаим попытался работать, но не сумел ничего сделать. Он рано улегся в постель, но ему не спалось. Сон бежал от глаз, и они не смыкались. Все предвещало надвигающиеся проблемы. А назавтра, еще до обеда, раздался звонок из полиции. 5 Когда за несколько минут до назначенного часа Авраам вошел в зал заседаний на втором этаже, там было пусто. Он налил себе в бумажный стаканчик кипятку, приготовил черный кофе и занял обычное место у окна, глядящего на стоянку патрульных машин. Инспектор хорошо подготовился к заседанию отдела расследования, первому после возвращения. В праздники он снова перечитал все материалы по делу и серьезно их проанализировал, а в субботу поехал на своей машине на улицу Лавон – чтобы просто побывать там, уловить нечто, что прежде он упускал. И в голову ему пришло несколько идей, для осуществления которых требовалось разрешение: прекратить слежку за Амосом Узаном, увеличить патруль в районе детсада и подключить к расследованию дополнительного сыщика по причине особой срочности. На самом деле из-за нехватки сыщиков слежка за Узаном прекратилась еще перед праздниками – ведь интерес к нему так и так подостыл… С точки зрения Авраама, усиление полицейского надзора преследовало несколько целей. Первой целью был человек или люди, подложившие чемодан и позвонившие с угрозами. Это должно было предостеречь их от дальнейших запугиваний. Второй целью являлись обитатели квартала – увеличение патрульных машин придаст им чувство спокойствия. Третьей целью – возможно, самой важной – была Хава Коэн, заведующая детсадом, солгавшая инспектору и утаившая факт телефонной угрозы. Авраам считал, что патрульные машины нагонят на нее страху. Надо, чтобы каждый раз, выходя или входя в детсад, она видела патрульную машину, проезжающую по их улице или останавливающуюся возле него. На допрос Авраам решил пока ее не вызывать. Настораживало предупреждение, что, мол, чемодан – это только начало. * * * Когда он заговорил, в зале наступила тишина – может быть, потому, что он так долго не участвовал в заседаниях отдела. Только Бени Сабан проявлял нетерпение. Его глаза снова заморгали, и шеф как бы невзначай прикрыл их ладонью. При этом он не переставая барабанил ручкой по столу. Вначале Сабан поздравил Авраама с возвращением и оповестил присутствующих, что тот перед праздниками приступил к расследованию истории с поддельной бомбой на улице Лавон. Затем попросил Авраама первым взять слово. – Как и говорилось ранее, речь идет о муляже бомбы, который в прошлое воскресенье подложили в чемодане к детсаду на улице Лавон в Холоне, – начал инспектор. – Прочесывание местности особых результатов не дало, но был задержан подозреваемый – на основании невнятных показаний соседки, уверявшей, что она видела человека, этот чемодан подбросившего. Подозреваемый допрошен мною и отпущен, но продолжает оставаться под наблюдением. За неимением фактических находок или каких-то разведывательных данных расследование концентрируется на возможных мотивах для подкладывания муляжа. В первые дни я пошел в нескольких направлениях: детсад, дом, во двор которого подложен чемодан, и винная лавка «Вина города» в соседнем доме. – Что еще за лавка? – спросил Сабан, и Авраам удивленно посмотрел на него. Эяль Шрапштейн тоже участвовал в заседании отдела – Авраам встретился с ним впервые после возвращения. Тот вернулся из семейного отпуска в Тоскане, загорелый, улыбчивый, с выгоревшей на солнце шевелюрой. Войдя в зал заседаний и увидев Авраама, он сказал ему: «С приездом!» – и совершенно спокойно уселся на соседний стул. – В канун праздника произошел некий прорыв в расследовании, и сейчас я с полной уверенностью могу сказать, что муляж как-то связан с детсадом, – продолжил инспектор. – Заведующая садом отрицала тот факт, что ей поступали угрозы, но при допросе ее помощницы, девушки, работающей в том же детсаду, я узнал, что после того, как подложили муляж, в сад позвонила женщина, предупредившая, что чемодан – это лишь начало. Сабан перестал стучать ручкой по столу и спросил: – Женщина? – Да, – коротко ответил Авраам. – Очень странно. – Да, очень. Кроме того, мне стало известно по меньшей мере о двух конфликтах, связанных с заведующей садиком, или о двух стычках, когда родители грозили ей или словесно нападали на нее. Сегодня их вызовут на допрос. На данный момент это главное направление, а завтра или послезавтра, после допросов обоих родителей, будет вызвана заведующая детсадом для дачи дополнительных показаний. – Что еще известно о содержании угрозы? – спросил Шрапштейн. – Ничего, – ответил Авраам. – По телефону было сказано: «Это только начало». Поэтому я считаю, что патрулирование на этой улице следует усилить. Это может отпугнуть преступника или преступников, а также успокоить родителей. И, как мне кажется, нужно добавить людей и срочно продвинуть расследование. Чтобы исключить эту угрозу. Эяль улыбнулся, и Авраам заметил у него на правом запястье новые часы в золотом корпусе и с кожаным ремешком. – А ты не подумал, что это может быть звонок-розыгрыш? У нас есть опыт с такими идиотами, – сказал Шрапштейн. Только лишь Авраам открыл рот, чтобы ответить, Сабан прервал его. Пропустив реплику Эяля, он сказал: – Может, стоит закрыть детсад? На кой мне надо, чтоб подложили настоящую бомбу, когда там дети? Инспектор был готов к тому, что новый шеф предложит что-то в этом роде.