– Можно и то и это. Раньше он об этом не думал, но идея была прекрасная. Подарок от детей, один наряд от Эзера, второй – от Шалома… Продавщица положила на прилавок два платья, две кофточки и три пары брюк. Платья и кофточки она приложила к себе, чтобы покупатель смог посмотреть, как они будут выглядеть на человеке. Эта женщина была моложе и тоньше Джени, но разница была не так уж велика. Она спросила, сколько лет они женаты, и Хаим ответил, что больше восьми, после чего она засмеялась и сказала: – И все еще покупаете друг другу подарки? Мне бы такое!.. В конце концов Сара купил лиловую шелковую блузку и джинсы для мальчишек, и продавщица уложила все по отдельности в праздничные упаковки. А потом, когда он стал укладывать в спальне черный пакет в чемодан, у него возникло ощущение, что кто-то в его отсутствие открывал его. Детские вещи были уложены не так, как, помнится, Хаим их укладывал; они лежали стопкой, как бутерброды в ящике. И дверца шкафа в спальне была открыта, а он не помнил, закрыл ли ее накануне, после собственных поисков… Сара прошелся из комнаты в комнату и прислушался. Окно в детской было открыто, хотя он его закрывал. А может, он все-таки открыл его перед уходом? Была также вероятность, что днем он встал и сделал это во сне… И все-таки Хаим чувствовал, что в доме кто-то есть – или кто-то побывал там прямо несколько минут назад. Он попробовал припомнить, сколько раз провернулся в замке ключ, когда он отпирал дверь, – один раз или два. Потом посмотрел на улицу – женщины, похожей на его жену, там не было. Как и утром, ему в голову втемяшилась Джени, и он прогнал ее оттуда. А может, это нормально, что страх полностью не исчез – и не исчезнет, пока он не уедет? В пятницу они поднимутся в самолет и полетят в Манилу с пересадкой в Сеуле. И для Эзера с Шаломом это будет первым полетом на самолете. Еще одну ночь они проспят в комнате, в которой вырос он сам, у его матери, прежде чем он заберет их оттуда. И только в четверг расскажет им о поездке и разрешит принять участие в сборах… Сара мысленно увидел, как улыбка вдруг осветит хмурое лицо Эзера, когда он расскажет им с Шаломом, что мама будет ждать их всех троих в аэропорту. * * * Авраам положил трубку на место и стал прохаживаться из угла в угол в маленькой комнатке. Затем он снова присел и уставился на список, который составил утром черной ручкой. На часах было полдесятого вечера, а он все еще торчал в кабинете. За минуту до звонка из пограничной полиции ему казалось, что все точки сходятся и картина ясна, но сейчас одна деталь как-то не вписывалась во все остальное. Дженнифер Салазар покинула Израиль двенадцатого сентября и до сих пор не вернулась. Регистрация отъезжающих в компьютерах пограничной полиции подтверждала тот факт, что она покинула страну за несколько дней до того, как на улицу Лавон был подброшен чемодан с муляжом взрывчатки и в садике прозвучал тот телефонный звонок с угрозами. И с тех пор не вернулась. Авраам вынул из кармана рубашки черную ручку и нарисовал на чистом листке бумаги три черные точки, образовавшие треугольник без сторон. Возле одной точки он написал слово «Холон», возле второй – «Тель-Авив», а возле третьей, несколько удаленной от двух первых, – «Филиппины». Какое-то время инспектор продолжал глядеть на этот листок, а потом взял свой блокнот и вышел покурить на ступеньках, ведущих в участок. * * * Это был длинный день, начавшийся на рассвете с отчета о предыдущем расследовании и звонков Иланы Лим, на которые ему не захотелось отвечать. После этого в комнату ворвался Бени Сабан с сообщением о нападении, и Авраам помчался на место преступления, а оттуда на встречу с Иланой. Он хотел немедленно задержать и допросить Хаима Сару, когда поступила регистрация звонков Хавы Коэн и оказалось, что Сара многократно звонил ей и коротко поговорил с ней перед тем, как она ушла на встречу, во время которой подверглась жестокому нападению; но Илана отказалась задержать его под тем предлогом, что следует собрать дополнительные улики. А их тем временем становилось все больше. Несмотря на то что бригада сыщиков следила за каждым движением Сары с того момента, как тот в обед вернулся домой с работы, Авраам тоже пошел по его следу. Он двинулся от улицы Аронович к площади Вейцман на большом расстоянии от Хаима. Инспектор видел, как тот зашел в турагентство «Мэджик турс» на площади. Может, Аврааму не стоило это делать, ведь у него было мало опыта в слежке, да и Сара знал его в лицо, но поскольку допросить его полицейский не мог, то решил, что, по крайней мере, будет наблюдать за ним. Возможно, он хотел удостовериться собственными глазами, что Хаим никуда не сбежит. После того как Сара вышел за дверь, Авраам, несколько минут прождав на безлюдной площади, вошел в турагентство. И это тоже было ошибкой. Хаим мог в любой момент вернуться назад. Сотрудница турагентства колебалась, прежде чем передать ему информацию о полете. Сперва она позвонила директору агентства, который был уже дома. Оказалось, что Сара купил три билета на рейс KE 958 – из Тель-Авива в Сеул и на продолжение полета рейсом KE 623 – от Сеула до Манилы. Его самолет вылетал из аэропорта Бен-Гурион в канун Йом Кипура, в пятницу, в половине девятого утра. Первым рейсом, на который нашлись билеты. Хаим пожелал улететь как можно быстрее. Предполагалось, что на обратном пути в Тель-Авив к нему и двум сыновьям присоединится его жена. Сотрудница турагентства рассказала, что жена Сары ждет его с сыновьями на Филиппинах, но, когда эта женщина туда уехала, она не знает, потому что билет, видимо, был куплен в каком-то другом агентстве. Авраам попросил служащую позвонить ему, если Хаим с ней свяжется, хотя, судя по всему, он и так скоро мог все об этом узнать, потому что уже получил разрешение суда на прослушивание разговоров Сары. Выйдя из турагентства, Авраам позвонил Илане и сообщил ей, что Хаим собирается сбежать и что билеты на самолет он уже приобрел. Лим немного подумала, прежде чем велела ему все же пока не задерживать его. – То есть до утра пятницы, перед тем как мы приведем его на допрос, нужно собрать против него как можно больше прямых улик, так? Давай еще малость подождем, – сказала она. Аврааму ждать не хотелось. И он не сомневался, что сумеет довольно быстро расколоть Сару. У него был мотив. У него вышел резкий конфликт с Хавой Коэн в детсаду – он, видимо, не без оснований подозревал, что та обижает его сына. Он жил в двухстах метрах от садика, к которому подложили тот самый чемодан, и во время допроса выказал страх. Он позвонил Хаве Коэн и говорил с ней перед тем, как она ночью вышла из дома и на нее кто-то напал. И еще перед этим он сообщил, что его сын не придет в садик на следующий день. А после нападения он купил билеты на самолет себе и двум сыновьям, чтобы сбежать из страны. У Авраама не было сомнений: это и есть персонаж с чемоданом и тот самый человек, что поджидал Хаву Коэн ночью на стоянке у моря, вне обзора видеокамер; что это Хаим шмякнул ее камнем по голове и бросил без сознания в канаве. Инспектор издали наблюдал за тем, как Сара после обеда зашел в турагентство «Мэджик турс». Как и во время допроса в участке, одет этот человек был старомодно, все в тех же коричневых матерчатых брюках с кожаным ремнем. Перед тем как войти в турагентство, он на несколько минут присел на площади на скамейку и покрошил голубям сухой хлеб. Может, ощущение безотлагательности этого дела было навеяно Аврааму отчетом о прежнем расследовании, который он прочел нынешним утром? Потребностью доказать самому себе и Илане, что выводы из ошибок сделаны, что он способен возглавить группу, расследующую это страшное нападение, и за несколько часов разгадать тайну? Во время их разговора Лим сказала: «Когда мы раскроем это дело, уже никто не посмеет попрекнуть тебя Офером. А теперь тебе нужно отставить то дело в сторону и заняться новым расследованием». Но причина была не только в Офере Шараби. Хава Коэн с полудня лежала в послеоперационной палате больницы, все еще в коме, а Авраам все еще ее не навестил. В дни, предшествовавшие нападению, он сомневался в словах воспиталки и испытывал все большее омерзение, когда слышал ее имя. Инспектор и сейчас считал, что она ему наврала, что она знала, кто подкинул ей этот чемодан, и была знакома с избившим ее человеком; но сейчас он испытывал еще и чувство долга перед ней. Почти желание извиниться. Она оказалась жертвой нападения. И у нее был сын, который даже не знал, что его мама посреди ночи вышла из дому и не вернулась назад. Этот день был так переполнен событиями, что о полученном утром отчете Авраам уже почти забыл. Но сейчас он вдруг вспомнил про настойчивые звонки Иланы, желающей сообщить ему о нападении. А он, как надувшийся ребенок, сидел в своем кабинете и не желал отвечать… А Марьянка не позвонила, хоть и обещала. Внезапно Авраам почувствовал, как ручка словно сама тянется к лежащему перед ним листку и связывает черную точку со словом «Филиппины» с точками «Холон» и «Тель-Авив». Даже если жена Хаима и пребывает вне Израиля, это еще не значит, что инспектор ошибся. По их с Иланой рабочей гипотезе, следует искать женщину и мужчину. Мужчина подбросил чемодан на улицу Лавон, а женщина позвонила с угрозами. Эта женщина назначила Хаве Коэн встречу, а мужчина приехал вместо нее. Но, по крайней мере, первый звонок по телефону – когда, как инспектор точно знал, звучал женский голос – можно было сделать откуда угодно. Обнаружить говорившего они не смогли, но, разумеется, выяснить, был ли звонок из Израиля или из-за границы, можно. Авраам подумал, что стоит звякнуть Илане и поделиться с ней этой мыслью, но он знал, что это не изменит ее решения по поводу ареста и допроса Хаима. До завтрашнего утра они так и так должны встретиться. * * * У двери Хавы Коэн в послеоперационном отделении сидела молодая сотрудница полиции в униформе. В коридоре на скамейке сидел грузный мужик в майке – руки в татуировках, – а рядом спал высокий худой подросток. Голова его лежала на плече мужика, а свернутое калачиком тело было прикрыто одеялом. Авраам решил, что мужик – это бывший муж Хавы, и только потом выяснилось, что это ее брат, а спящий подросток – сын. Сын, которого вызвали в операционную и который посмотрел на мать через плечо хирурга, чтобы подтвердить для полиции ее личность. С тех пор он домой не возвращался. Авраам предъявил свое полицейское удостоверение, и его коллега открыла ему дверь в палату. – Позвать кого-нибудь из отделения? – спросила она, и инспектор ответил, что нет. Ему хотелось побыть с пострадавшей наедине. Разглядеть Хаву Коэн в палате, освещенной только крошечной горящей над кроватью лампочкой, было трудно. Лицо ее было скрыто под повязкой, а тело укрыто одеялом. Правая часть головы, не перебинтованная, была побрита. Черные следы побоев были видны и на ее шее, и на обнаженных участках лица, на правой щеке и на лбу. Глаза оставались закрытыми. Авраам не увидел ничего, чего не знал после телефонного разговора с хирургом, который оперировал Хаву, и все же он посидел возле нее какое-то время, словно надеясь, что в его присутствии она очнется. Врач сказала, что Коэн может пробудиться с минуты на минуту, но может и оставаться без сознания много дней подряд. И трудно сказать, в каком состоянии она очнется, потому что неизвестно, какова тяжесть причиненного ей ущерба. Выйдя из палаты, Авраам представился ее брату, назвавшись ведущим следователем этого дела. Сын Хавы не проснулся, хотя вокруг говорили в полный голос, и инспектор спросил себя, сумеет ли тот забыть картину, открывшуюся ему в операционной. Он задал брату воспитательницы несколько общих вопросов, хотя ответы его не интересовали. Брат ничего не знал ни про детсад, которым заведовала его сестра, ни про Хаима Сару. Он жил в Хайфе и в последний раз видел Хаву Коэн в канун Рош ха-Шана. Прощаясь с Авраамом, мужчина спросил: – Еще не знаете, кто ее так отделал? Полицейский покачал головой, потому что расследование держалось в тайне. Но он был убежден, что знает. Только вернувшись домой, Авраам нашел сообщение от Марьянки. Было уже за полночь. Он снял рубашку, налил себе холодной воды, а потом открыл почту, и взгляд его застыл. У него было предчувствие, что Марьянка напишет, потому что она не позвонила, но он не представлял себе, что именно она напишет. Строчки были короткими, как в траурном сообщении. Не жди меня, Ави. Сейчас точно не жди. Я знаю, что время неподходящее и ты по уши в расследовании. Постарайся изо всех сил сосредоточиться на нем, а обо мне не думай. Возможно, когда-нибудь все выйдет иначе. Позвоню и объясню, когда смогу. Часть II 9 Этой ночью пришла осень. Несмотря на то что зной, скопившийся за лето в узких пролетах между стенами домов, еще не рассеялся, небо вдруг затянулось непривычно темными тучами, и к утру холодные капли дождя застучали по нейлоновым листам, покрывающим сцену нападения, чтобы защитить от влаги оставшиеся следы преступления. Авраам не смог заснуть, как ни старался. Когда за окном стало голубеть, инспектор понял, что сон не придет, встал с постели и оделся. Он отправился искать открытое кафе, чтобы оказаться среди людей, но не нашел. Некоторое время Авраам вот так бесцельно и рулил по городу, но в конце концов понял, куда ему ехать. Полицейское радио в то утро передавало в основном сообщения о ДТП. В полшестого утра фургон фирмы «Штраус» занесло на подсохшем масляном пятне, которое дождь размазал по асфальту, и он сбил мотоциклиста, ехавшего в противоположном направлении. Авраам предложил своей коллеге, сидящей у двери в палату Хавы Коэн, выйти на перерыв. – Точно можно? – засомневалась она. – Тогда подскочу домой принять душ и побыть утром с детьми. Я живу тут рядом. Инспектор сказал, что может посидеть здесь до половины девятого. Встреча следственной группы должна была состояться в девять в штабе Тель-Авивского округа. Когда женщина-полицейский ушла, он открыл дверь. Хава Коэн без сознания лежала в своей палате. Лицо у нее было поспокойнее, чем накануне. В коридоре, на темной скамейке, все еще спал ее сын, а вот ее младшего брата Авраам нигде не видел. Он купил в автомате чашку растворимого кофе и сел на его место, напротив сына. В общем-то, у него не было никаких причин там сидеть. Ему уже не казалось, что Хава почувствует его присутствие и очнется. Внезапно ему подумалось, что он приехал в больницу для того, чтобы охранять не Хаву Коэн, а ее сына, спящего, свернувшись калачиком. Одинокого, оставшегося за дверью ее палаты. И именно там, напротив спящего мальчишки, и у Авраама стали слипаться глаза. Коридор был пустым и темным, и лишь в дальнем его конце, где находился пост медсестер, горел свет. Инспектор проснулся оттого, что одна из сестер тронула его за плечо и спросила, не хочет ли он поесть. Скамейка, на которой спал сын Хавы, была пуста, и Авраам увидел, как тот выходит из туалета.