– Да? И что же? – Что он видел Сару с телом его матери. Но принять это для него невыносимо. – Уверен? В этом Авраам не сомневался. – О’кей. И ты понимаешь, зачем делаешь все то, что делаешь? – задала Лим новый вопрос. – Вроде бы да. – Точно? Понимаешь, почему решил стать полицейским следователем? Или почему тебе так трудно оклематься после этой истории с Офером Шараби? Или почему у нас с тобой в последнее время что-то не клеится? Авраам закрыл глаза, а когда открыл их, он все так же ничего не замечал. – У нас что-то не клеится? – спросил он. * * * Они больше не говорили про Сару, потому что времени было мало, и Илана попросила Авраама показать материалы второго дела. – Здесь-то ты понимаешь, что произошло и почему? – спросила она, и инспектор, улыбнувшись, сказал, что понимает. – Иланит Хадад, когда работала в садике, рассказала Узану, что Хава Коэн издевается над детишками, – объяснил он. – С этого все и началось. Узан решил, что на этом можно наварить бабок. Иланит по его указанию сняла на мобильник несколько таких сцен и попыталась шантажировать воспиталку, но Коэн не испугалась и уволила ее. Узан взбесился и решил подусилить шантаж. Потому-то Хава ничего нам не рассказала. Она с самого начала знала, кто подбросил к садику чемодан и кто звонил ей, – как я сразу и догадался. Но она была уверена, что справится с ними сама, и не хотела рисковать – боялась, что мы узнаем об издевательствах над детьми. Коэн взяла на встречу диктофон – видимо, чтобы записать их слова про то, что это они подкинули чемодан. А Узан этот диктофон обнаружил и набросился на нее. Не знаю, собирался ли он ее убить… – И, насколько я понимаю, Ходад призналась, правда? И дело, в общем-то, закрыто, – сказала Илана. – Покамест нет. Есть кое-что еще. Я хочу, чтобы ты разрешила мне открыть дело против Хавы Коэн – по поводу ее издевательств над детьми в детсаду. Иланит Хадад передаст нам снимки, которые сделала, и найдется по крайней мере несколько родителей, которым есть что рассказать. Авраам подумал о младшем сыне Сары и о том, что отец рассказал ему про тот день, когда он убил свою жену. О том, как два эти дела переплелись столь хитрыми путями, которых инспектор и не предвидел. – А не стоит подождать, пока она не выйдет из больницы? – спросила Лим. Инспектор покачал головой. – Ждать мы не будем. Только когда их встреча подошла к концу, Илана встала с места, открыла окно, выходящее на улицу Саламе, поставила на стол пепельницу и спросила Авраама, как это он до сих пор не закурил и не хочет ли он чашечку кофе. Инспектор поджег сигарету, и Лим снова заговорила: – Я собиралась сказать тебе кое-что еще, уже давно собиралась, хотя, взможно, ты уже и знаешь… До того мгновения, как Лим все ему рассказала, Авраам был уверен: она хочет сообщить, что разводится с мужем. Из-за странного электронного адреса, с которого она послала ему отчет о предыдущем расследовании. И из-за исчезновения с ее письменного стола семейной фотографии. А главное, из-за ее предположения, что Дженнифер Салазар солгала Саре и сбежала из Израиля с любовником. Но все это Авраам думал до того, как обнаружилась правда. До последней минуты он не сомневался, что Илана собирается сказать о разводе. – Это моя последняя неделя в полиции, – сказала Лим. – Или пока что последняя неделя. Авраам положил сигарету в пепельницу. Ему не пришлось ничего спрашивать, потому что все сразу выяснилось. – У меня обнаружили болезнь. Еще не ясно, последняя стадия или нет, но лечение займет несколько недель, – сообщила Лим. – А может, больше. Инспектор не знал, что на это сказать. – Уверена? – спросил он, и Илана рассмеялась. – Я думаю, что это ошибка и что сестры в больнице перепутали результаты анализов. Но врачи уверены. Следовало ли Аврааму встать и обнять ее? Ему хотелось именно этого, но так делать было нельзя. Он посмотрел на ее лицо и на шею, и Лим, заметив его взгляд, сказала: – Это не видно, Ави, это внутри. Очень глубоко. – Я чем-то могу помочь? – Можешь. Дать мне сигарету. Это не рак легких – в общем-то, поэтому я и вернулась к курению с тобой. Авраам приблизил зажигалку к ее бледному лицу и увидел пятна на тыльной стороне ее ладони, но не смог вспомнить, были ли они там и раньше. Ему хотелось задать ей так много вопросов! «Страдаешь ли ты от болей? Когда все это началось? И как же ты мне до сих пор ничего не сказала? Тебе страшно?» Они встретились впервые больше десяти лет назад, и вскоре после этого стали работать вместе… А себе инспектор задавал только один вопрос: «Как же ты будешь продолжать?» Они молчали, и Илане хотелось смягчить его боль, так что она сказала: – Не знаю, кого поставят мне на замену – меня еще не спрашивали. Но я собираюсь рекомендовать тебя. Конечно, временно. Чтобы ты держал дело в руках, пока я не сумею вернуться. А сейчас, когда ты оправился от предыдущего расследования и распутал это дело, может, есть шанс, что все получится. Авраам был не в силах взглянуть ей в глаза. Может, он боялся, как бы Лим не увидела, что он собирался сказать ей именно сейчас – пусть думает, что она права? Пусть не знает, как все обстоит на самом деле? Не знает, что он не оправился. Что он снова сфабриковал дело о пропавшем человеке, дабы исправить то, что напортачил в предыдущем расследовании. Что с тех пор, как Авраам вернулся в Израиль, он часами сидел у моря, проглотившего тело Офера Шараби. Что он только одного и желал – спасти его. Что, в общем-то, он и по сей день ищет тот чемодан… Илана обняла его возле двери, и только тогда он ощутил, как сильно она похудела. Ее тело было совсем хрупким и как будто исчезало в его руках. * * * Несмотря на усталость, домой Авраам не пошел – чувствовал, что там ему не справиться с одиночеством и горем. Он вернулся в участок, почти опустевший в этот поздний вечерний час, и налил себе чашку кофе. На его столе стоял букет цветов. О расследовании инспектор в тот день не думал – только об Илане, – и, может быть, поэтому у него нашлись силы снова просмотреть пленку с допросом и наконец записать признание Сары. Авраам стал искать ручку в одном из ящиков и нашел потерянную фотографию Дженнифер Салазар. Он не помнил, как сунул ее туда, но какая теперь в ней была важность? Полицейский не глядя убрал ее в папку с делом, а потом долго-долго писал и зачеркивал. Вопрос: Вы раньше сказали, что давно собирались ее убить; почему же сделали это именно в тот вечер? Ответ: Потому что накануне сын вернулся из садика со следами побоев. Вопрос: Какой сын? Ответ: Шалом, младший. Вопрос: О’кей. Продолжайте. Ответ: Во вторник он вернулся из садика с сильными кровоподтеками на лбу. Вопрос: Верно, это вы уже говорили. И что произошло дальше? Ответ: Я спросил, откуда у него эти кровоподтеки, и она ответила, что не знает и что ее это не интересует. Я спросил: «Почему ты не поговорила с воспитательницей, не спросила, как это с ним случилось; может, какой-то ребенок его побил?» А она сказала: «Поговори с ней сам, это ведь твои дети. Мне неинтересно, кто их побил». Вот так она о них всегда говорила. Вопрос: И что же? Ответ: Дети там стояли и все слышали. Оба. Она сказала это не шепотом. Эзер тоже слышал. Вопрос: Когда это было? Ответ: Когда я вернулся с работы. После обеда. Вопрос: Так почему ж вы не убили ее в тот же день? Что вы ей ответили? Ответ: Ничего. Что я мог ответить? Вопрос: И из-за этого вы ее убили? Ответ: Да. Вопрос: Подозревали, что это она побила Шалома? Ответ: Нет. Она не смела их трогать. Вопрос: Тогда я не понимаю, о чем вы говорите. Она угрожала, что заберет у вас детей?