Эмир сделал несколько затяжек, глаза его затянулись поволокой. – Интересно, что он там курит? – громким шепотом спросил Гюнтер у Луциуса. Тот укоризненно покачал головой, осуждая болтливость кузена. – Старики рассказывают, – начал эмир певучим тонким голосом, прикрыв глаза, – что на севере, между нашими континентами, раньше лежала не пустыня, а страна, широкая, обильная, зеленая, с реками, озерами, шумными городами и богатыми деревнями. Этой страной правили драконы, а у нас называли ее Мина-Туре, Дом Большой Воды. Там жил народ, такой же, как мы, только чуть смуглее, говорил на похожем языке, торговал с нами, а мы ходили на него в походы. У нас всегда было мало воды, а у соседей – много. И воды, и земли, и золота. Но войны закончились, когда моя далекая прабабка сумела пленить раненого дракона. Его звали Тании, и он был очень силен, но наши чародеи и сама принцесса захватили его хитростью, опутали сетями и морили голодом, пока он не перекинулся в человека. Она посадила его в темницу, сама носила ему воду и пищу, обрабатывала раны, вела неспешные разговоры, рассказывала сказки. И потом, когда дракон выздоровел, она открыла двери темницы. Но он не захотел улетать и женился на ней, и стала наша страна называться Тайтана. И в наш край пришла вода, и мы больше не ходили войной за водой и золотом, а стали торговать и ездить друг к другу в гости, брать женщин соседей в жены и жить мирно и богато. Василине история предков эмира была не очень интересна, но перебивать было невежливо. Эмир снова затянулся, выпустил облачко дыма. Кажется, ему нравилось внимание. – Но почти пять сотен веков назад к нам потянулись беженцы, очень много беженцев, так много, что мы приняли, сколько могли, а потом закрыли границу. Наши разведчики доложили, что Мина-Туре высыхает и заполняется песком. А прибывшие люди рассказали, что сначала была война с приграничной страной, а затем все драконы собрались куда-то и улетели. Обещали вернуться и не вернулись. И земля без их силы стала сохнуть и умирать, города опустели и замолкли. Часть их народа осталась кочевать по той земле по оставшимся источникам воды, часть перебралась к нам, часть погибла. А недавно – может, три, может, четыре луны назад – торговцы наши рассказали, что услышали от кочевников, будто драконы вернулись и земля стала оживать. Но открылся пока только один город из многих; в нем есть вода и вокруг земля плодородная. И защищен тот город стеной неприступной и чудовищами страшными. И старики запретили говорить чужакам, где он расположен. Ведь живет в том городе, в белом дворце, драконий царь, который ликом страшен, нравом жесток, но справедлив, питается он кровью и страхом, ночью летает над пустыней и смотрит, кто и как согрешил, и постель его согревают сотни юных девственниц. На сотнях Гюнтер завистливо присвистнул, а Демьян брезгливо скривился. Император, для которого сотня наложниц была суровой реальностью, понимающе и немного сочувствующе к незнакомому крылатому коллеге покачал головой. А эмир, отложив кальян, продолжил: – И говорят они, что люди верят: когда драконий царь напьется крови досыта, пустыня вся снова зацветет, потекут реки, и города опять зашумят и заполнятся людьми. А чтобы это случилось поскорее, ему во дворец отправляют самых прекрасных девушек и юношей, которые не возвращаются. Василине стало немного не по себе, как всегда, когда она слушала страшные сказки. Понять, что тут правда, а что выдумка, было сложно, но кое-какие крупицы информации вытащить из полусонного рассказа эмира удалось. Например, что искать точно нужно в пустыне, а не в горах. – Я угодил тебе, сестра моя? – спросил рассказчик, горделиво подперев голову рукой. Он так и лежал на подушках, ни разу не поменяв позу, и королева подумала, что, наверное, у него ужасно затекло тело. – Благодарю тебя, – кивнула она, – угодил. – Прекрасная история, – поддержала ее Талия. – А курил я чудесный табак, вымоченный в дурманящей траве граве, – обратился восточный властитель к немного смутившемуся Гюнтеру. – Я прикажу доставить тебе два мешка самого лучшего табака и набор кальянов, брат. – Спасибо, – блакориец под насмешливыми взглядами царственных коллег изобразил восхищение. – Ты очень щедр, брат. Эмир покровительственно махнул рукой, будто говоря: я и сам знаю, что я великолепен и щедр, – и замолк. – Коллеги, – Василина снова обратила на себя внимание, – еще один личный вопрос, который я хотела бы обсудить. На коронации вы называли друг друга… нейтрализатор, стабилизатор. К моему огромному сожалению, я ничего об этом не знаю, да и с силой своей управляться получается плохо, несмотря на тренировки с Алмазом Григорьевичем Старовым. Кто-нибудь может мне помочь и объяснить, что к чему? – Естественно, у тебя будет плохо получаться, он же мужчина, – фыркнула Талия. – Вот что, приезжайте с семьей к нам в гости на недельку. Море у нас сейчас еще теплое, покупаетесь, детей погреешь. А я тебе все расскажу и покажу. Они еще немного поговорили и расстались. – Иппоталия предложила нам погостить у нее неделю, – сказала Василина за обедом родным. – Обещала научить справляться с силой. Но я что-то переживаю, стоит ли уезжать. С одной стороны, надо наконец научиться, а с другой – я только-только начала входить в курс дела. Боюсь, приеду и снова перестану что-либо понимать. – Конечно, нужно съездить, Васюш, – уверенно ответил Мариан. – Обязательно поедем, и как можно скорее. Остальные поддержали эту идею, и даже Марина, немного тоскливая в последнее время, оживилась. Море они все любили. Марина Начало октября в центре Рудлога и начало октября на Маль-Серене – две большие разницы. Остров все-таки находится намного южнее и закрыт от нас Инляндией. К нему с юга подходит теплое течение и обнимает своими потоками владения Иппоталии с двух сторон, поэтому там почти не бывает снега и зелено круглый год. И клубника появляется уже в апреле. Я не была на море уже много лет, но любила его до безумия. Талия говорит, это потому что все женщины сделаны по образу и подобию Синей Богини Воды, и именно поэтому нас так тянет залезть в какой-нибудь водоем, да и моемся мы почаще мужчин. Не знаю, не знаю. Работа на скорой предоставляет массу человеческого материала, и попадались мне дамы, которые явно с мылом и мочалкой неделями не встречались, как и ухоженные, аккуратные мужики. Статуи и места поклонения Синей Богине тут были везде, что неудивительно: королевская ветвь Фаласиос Эвимония – это прямые потомки божественной прародительницы и смертного мужчины. Говорят, однажды она задремала на берегу моря, и какой-то первобытный наглец (почему-то я сразу думала о конкретном наглеце) овладел ею. Проснувшись, богиня разгневалась и хотела утопить покусившегося на то, что могли трогать только ее братья. Но бедолага так восхищался, убивался и клялся служить, что она смилостивилась. И с тех самых пор мужчины на Маль-Серене служат женщинам. А дамы, которые на острове сильно в меньшинстве, сильным полом всячески помыкают и горя не знают. Но я не уверена, что это пришлось бы мне по душе. Мужчины тут красивые, но какие-то… переухоженные, что ли. Почти все длинноволосые, с обилием украшений, одеты с иголочки, плечи широкие, высокие. И подобострастные. Воротит прямо. «Конечно, ты же любишь пожестче и поэгоистичнее». «Я просто люблю, чтобы мужчина был мужчиной». Талия встретила нас со всем островитянским радушием. Семье предоставили павильон, стоящий прямо у берега, перед полосой песка, изящный, как и все строения на острове, прямоугольный, с колоннами и портиками, статуями морских духов, держащих крышу, и решетчатыми большими окнами, выходящими на море. Я заняла комнату в самом углу – было удобно выходить и курить, не мешая дымом родным. Есть что-то невообразимо прекрасное в возможности, просыпаясь утром, видеть бесконечную волнующуюся гладь, пребывающую в постоянном беспокойном движении. Утром море немного нервно плещет волнами на песок, словно торопясь в солнечный день. А к вечеру наступает штиль, и теплая вода замирает, превращаясь в гигантское зеркало, в котором отражается заходящее солнце. Тогда море осторожно наступает крохотными волнами на песок и успокаивающе дышит солью и свободой. Я практически не вылезала из него, отвлекаясь только на обеды-ужины да еще на общение с Талией. Василина тренировалась с ней, а я ходила за ними хвостом, слушала и остро ощущала собственную никчемность. – Хорошо, что этот твой маг объяснил тебе, что ты должна уметь, – сказала царица в первый же день, когда мы, уставшие и разморенные после пляжа, сидели на лужайке и подкреплялись столбиками из красной рыбы, оливок, огурцов и острого перца, обмакивая их в какой-то невероятный сливочно-сырно-пряный соус и запивая ароматным сладким вином. Дети спали, Каролина играла в покоях со старшей внучкой Иппоталии, а Мариан и отец пошли со старшим мужем царицы на рыбалку. – Плохо, что к своему возрасту он так и не понял, что нельзя тренировать женщин так же, как мужчин. У мужчин якорь силы находится у кадыка, а у женщин – под пупком. Мы будто перевернутые отражения друг друга, и там, где мужчина напрягается, нам нужно расслабиться. – Я все равно ничего не понимаю, – грустно произнесла Вася, и я с ней была совершенно согласна. – Знаешь, мама мне в свое время про щиты объяснила все очень доступно, – ободряюще проговорила царица. – Я и к Ирине пыталась подойти с предложением показать и рассказать, но она же гордая была, упрямая, слабость не показывала. Все сама, сама, чему научилась интуитивно или у отца запомнила, то и использовала. Да, гордости в нас всегда было слишком много. И упрямства. И гнева. Хотя если посмотреть на нас – просто небесные создания. Светло-голубые глаза, светлые волосы. И не скажешь, что накануне Вася, тряхнув своими милыми кудряшками, так рявкнула на бедную няню, нечаянно оцарапавшую Мартинку, что с кровати порывом ветра снесло белье. Старенькая Дарина Станиславовна так испугалась, что Вася перед ней битый час извинялась и просила не уходить. Вообще-то такие вспышки ей раньше свойственны не были, но, вероятно, как она и говорила, еще не успокоились гормоны после родов. Хотя племяннице шел уже шестой месяц, и она росла крепенькой, черненькой, синеглазой – типичная северянка, в Мариана. Это обстоятельство неизменно повергало всех, знающих генеалогию Рудлогов, в недоумение: наши гены всегда были сильнее. Да и старшие у нее были белобрысыми и светлоглазыми. Но Мариан, кажется, даже гордился этим немного. А Васюта один раз шепотом призналась мне, что побаивается, как бы Мартина, повзрослев и вступив в девичий расцвет, не начала оборачиваться, как и ее отец. Я посоветовала ей не переживать. Женщина, умеющая перекидываться в медведицу, имеет неоспоримое преимущество перед той, кому это не дано. Ей не нужны телохранители, она может спать на снегу, и встречаться с ней или жениться на ней решится только настоящий мужчина. Все слабаки отсеются при первом же совместном полнолунии или скандале. А еще ровные ряды портретов наших предков с льняными волосами и голубыми глазами в королевской галерее давно просили некоего цветового и видового разнообразия. – Всегда концентрируйся на области матки, – продолжала царица, – именно там твоя сила. Положи руки на живот, левую на правую, вот так. Почувствуй тепло. Поймешь, когда запульсирует в пальцах. Чувствуешь? – Да, – кивнула сестренка, а я мрачно посмотрела на свои руки. Я ничего не ощущала. Живот и живот. Загорел немного. – А теперь всплесни руками, будто встряхиваешь простынь. Давай! Вокруг засверкало, заискрилось, да так, что у меня заболели глаза, и я прикрыла их. А открыв, увидела закрывающий нас куполом блестящий щит, огромный, шагов на тридцать вокруг. – Ну и силища, – уважительно произнесла царица, оценив масштаб. – Я уже и забыла, как это было сразу после коронации. Потом станет постабильнее и послабее. И с каждым рожденным ребенком силы становится меньше, зато новые умения открываются. Ничего, потренируешься, научишься контролировать мощность выплеска. А потом и без рук будет получаться, достаточно ладони вперед выставить. – Получилось, – благоговейно прошептала венценосная сестричка, рассматривая дело рук своих. – Талия, ты гениальна! – Теперь сними. Пока подойди к щиту, прикоснись ладонями и ощути то же тепло. И представь, как оно уходит обратно в руки. Потом научишься делать все на расстоянии. Со снятием возникли некоторые проблемы, но с третьего раза получилось. Василина сияла, как солнышко, и я радовалась вместе с ней. Нельзя сказать, что изнутри иголочкой не кололо что-то сильно похожее на зависть. Но мне стало спокойнее теперь, когда ей что-то удалось. – А сейчас нападение. Тоже очень просто, спасибо матушке. Представь, что тебе нужно забросить простыню на веревку, которая висит так высоко, что не достать. И в каждой руке по такой простыне, свернутой в жгут и мокрой. Мы дружно захихикали. Да уж, Алмазу такой мастер-класс и не снился, он все больше классическими приемами учить пытался. Талия улыбалась, глядя на нас, – для нее мы, наверное, были совсем девчонками. – Положи руки на живот. Нет, левую на правую. Пульсирует тепло? А теперь с этим ощущением сжимай руки в кулаки и забрасывай простыни. Представь, что они вырастают из этого тепла, тяжелые и хлесткие. Марина, отойди назад. Василина? Сестра как-то неуклюже дернула кулаками и замерла. Несколько секунд казалось, что ничего не произошло. А потом… по песку и по водной глади за ним, поднимая пыль и водные брызги, пронеслись буруны, наискосок друг от друга, будто кто-то невидимый умчался с берега далеко в море на водных мотоциклах. Я даже дернулась от неожиданности и, раскрыв рот, наблюдала, как исчезает след от Васиных «простыней» далеко от берега, метрах в трехстах, не меньше. Сестра обернулась – на ее лице было такое же ошеломленное выражение. – Мда, – нарушила тишину царица, – ну, изящество и направленность натренируешь сама. Главное, принцип уяснила. Ты только учти, что, если ты зла или сильно испугана, эти выбросы мгновенно становятся проклятиями. То есть ты не только физически сбиваешь с ног – с такой силой сбиванием не обойдется: бедолагу, вызвавшего твой гнев, просто размажет. А если не размажет, то болеть будет долго или стареть начнет, ну или что пожелаешь в этот момент. Талия еще долго рассказывала и показывала, и я даже задремала под ее мягкий голос, периодически вздрагивая и приоткрывая глаза, когда Васюша в очередной раз «забрасывала простыни». Иппоталия – идеальная мама и бабушка, если не знать, что она до сих пор может остановить на ходу несущуюся повозку, запряженную тройкой лошадей. Хотя, наверное, это делает ее еще более идеальной. Так прошло несколько дней, и я заскучала. Так всегда бывает: хочешь чего-то до рези в сердце, а получив, переживаешь эйфорию – и всё, сказка заканчивается. Я уже хотела домой. Но не во дворец. Я хотела снова в наш разломанный домик в Орешнике, и чтобы ездить на работу, и чтобы не высыпаться, и чтобы руки сохли от талька, а желудок болел от кофе и табака. «Мазохистка?» «Есть немного, наверное». Вечером мы пошли на пляж. Мы – это вся наша семья, Талия со своими тремя мужьями, детьми и внуками и пара десятков придворных дам. Расположились на берегу. Серенитки купались голышом и особо усердствовали, когда в воду заходил Мариан. Их крепкие тела мелькали в воде, они смеялись, брызгались и напоминали выводок кокетливых дельфинов, только с грудью и ягодицами. Я заметила, кстати, что на него они не смотрели так же покровительственно, как на других мужчин. Увы, при появлении барона суровые и властные, веками доминирующие островитянки становились томными и плавными, и в глазах появлялось мечтательное выражение слабой женщины. Кажется, Васюша немного ревновала, но зря, потому что нудистский дельфинарий Мариана волновал не больше, чем камни на берегу. Он либо занимался с сыновьями – именно занимался, как с маленькими солдатиками, выполняя упражнения на воде, – либо осторожно купал дочку, которая от счастья хлопала ручками и гукала. Либо, как сейчас, плыл за Василиной куда-то на глубину, оставив отпрысков нам. Я вгляделась и тут же отвела взгляд – сестра с мужем самозабвенно и горячо целовались, отчетливо видимые на фоне лазурной сверкающей воды. На лицах загорающих на пляже дам читалось невыносимое разочарование. Они вышли из моря, и я невольно залюбовалась Марианом, скользнула взглядом по его мощным плечам, животу, подняла глаза выше – и наткнулась на его прямой и строгий взгляд. Стало стыдно, как в тот раз, когда мама застукала нас с подружкой за чтением какого-то эротического романа. Я моргнула, отвернулась. Море меня больше не радовало. Я была одинока и никому не нужна.