– Черт! – Вот именно. Не знаю, как вам, а нам и так жутковато. Не хватало еще заголовков, где большими буквами написано «ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ»… * * * Крис Гислингхэм открывает дверь ногой. Воспользовался бы руками, не будь они полны покупок: подгузники, влажные салфетки, детская присыпка… И зачем такому маленькому беспомощному существу столько всего? – Я дома! – кричит он. – Мы здесь. Гислингхэм бросает пакеты на кухне и идет в гостиную, где Джанет, его жена, укачивает их сына. Вид у нее одновременно утомленный и восторженный, как и последние несколько месяцев. Прошлой ночью они почти не спали. Крис целует пахнущего присыпкой и печеньем малыша Билли, тот в ответ смотрит на отца большими глазами. Гислингхэм нежно гладит его по голове и садится рядом на диван. – Все хорошо? – К нам приходила милая патронажная сестра, правда, Билли? И сказала, что ты очень подрос. – Джанет целует его в лоб, а Билли пухлой ручонкой тянется к ее волосам. – Ты вроде собиралась по магазинам с сестрой? – Билли немного зашмыгал носом, так что я не пошла. Не стоит рисковать. В другой раз. Гислингхэм пытается вспомнить, когда его жена последний раз выходила из дома. Она ни на минуту не отходит от малыша – не пора ли бить тревогу? – Тебе ведь тоже нужен свежий воздух, – говорит он, стараясь скрыть беспокойство в голосе. – Может, в выходные покормим уток? Тебе ведь понравится, Билли, правда? – Гислингхэм щекочет мальчишку под подбородком, и тот визжит от восторга. – Посмотрим, – неопределенно отвечает Джанет. – Все будет зависеть от погоды. – Кстати, о погоде – тут просто дышать нечем. – Он ослабляет галстук. – Мы вроде выключили отопление? – Днем было как-то прохладно, поэтому я опять включила. «Не стоит рисковать», – мысленно заканчивает за жену Гислингхэм. Они десять лет пытались завести ребенка, и преждевременные роды едва не вылились в трагедию, из-за чего теперь Джанет защищает Билли, согревает Билли, следит за его ростом, весом и мельчайшим продвижением в развитии. В ее жизни больше нет места ни для чего и уж тем более для готовки. – Опять пицца? – спрашивает в итоге Крис. – В холодильнике, – рассеянно отзывается Джанет, пересаживая малыша. – Погреешь ему бутылочку? Гислингхэм встает и идет на кухню. Почти вся еда в холодильнике – не считая коробки с пиццей, прилипшей к задней стенке, – что-то протертое, что-то размятое или молоко. Крис ставит пиццу в микроволновку и включает подогреватель бутылочек. Когда через пять минут он возвращается в гостиную, Джанет уже спит, откинувшись на спинку дивана. Крис осторожно забирает сына из рук жены и прислоняет к своему плечу. – Ну что, Билли, давай-ка мы с тобой немного попьем перед сном… * * * Алекс приходит около полуночи. Думает, что я в постели, потому что в гостиной выключен свет, и несколько секунд я наблюдаю за тем, как она ведет себя, когда уверена, что никто не смотрит. Бросив сумку у двери, Алекс любуется собой в зеркале. Она красивая, моя жена, и всегда была красивой. Из тех, на кого непременно обращают внимание, если она заходит в комнату. Темные волосы и переменчивого цвета глаза, которые при одном освещении фиолетовые, а при другом – почти бирюзовые. На каблуках Алекс выше меня, и, если вам интересно, я этим совсем не заморочен. Она подносит руки к лицу, разглаживает морщинки у глаз, поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, в какой-то момент, видимо, замечает меня в зеркале – и резко оборачивается. Щеки ее порозовели. – Адам? Ты меня до чертиков напугал… Чего сидишь тут в темноте? Я беру бокал и допиваю остатки мерло. – Просто размышляю. Алекс усаживается на подлокотник дивана напротив. – Тяжелый день? Я киваю. – Работаю над делом на Фрэмптон-роуд. – Видела в новостях… Все так ужасно, как рассказывают? – Хуже. Днем мы нашли в доме тело. Предполагаем, что это Ханна Гардинер, но прессе пока не сообщали. – А ее мужу? – Нет. Личность еще не подтверждена, и я не стану лишний раз напоминать ему о трагедии, если не буду полностью уверен. – Что с девушкой из подвала? – Пребывает в шоке, по словам Эверетт. Не говорит. Похоже, не помнит, как ее зовут и что у нее есть ребенок. Заорала, как только увидела его. Алекс молчит и опускает взгляд. Я знаю, о чем она думает, прекрасно знаю. Разве можно забыть о своем ребенке? Разве можно, потеряв малыша, не хотеть завести еще одного? Интересно, поднимет ли она снова этот вопрос? Ответом являются ее боль, ее потребность и ее мысли. – А у тебя как вечер прошел? – спрашиваю я после ее невысказанных слов. – Хорошо. Под конец остались только я и Эмма. – Кажется, я такую не знаю. – Я и сама ее сто лет не видела. Работает в городском совете, занимается устройством детей в новые семьи… – Алекс не смотрит мне в глаза. – Усыновление, опекунство и все такое? – Ага, – отвечает она, глядя в сторону. Я делаю глубокий вдох. – Алекс, никакой встречи однокурсников не было? Только ты и эта Эмма? Она дергает ручку сумки. – Слушай, я просто хотела расспросить ее, узнать, что для этого нужно. – Несмотря на мое мнение. Несмотря на то, что мы договорились… Алекс поднимает голову, ее глаза полны слез. – Мы не договаривались. Это ты договорился. Я знаю, как ты ко всему относишься, но как насчет моего отношения к ситуации? С Джейком меня и не волновало, что других детей у нас нет, но когда мы его потеряли… – Она с трудом унимает дрожь в голосе. – Когда мы его потеряли, это было просто невыносимо. Вместе с ним умерла часть меня. Умерла мать, которая ставила жизнь ребенка выше своей. И я хочу вернуть эту часть, понимаешь? – Конечно, понимаю. Я же не идиот. – Так почему ты отказываешься хотя бы рассмотреть такую возможность? Эмма говорит, эти дети отчаянно нуждаются в любви, стабильности и поддержке, которую мы могли бы обеспечить… Я встаю, забрав бокал и бутылку, и направляюсь на кухню, чтобы загрузить посудомойку. Через пять минут Алекс появляется в дверном проеме. – Ты боишься полюбить другого ребенка сильнее, чем Джейка? Если дело в этом, то я все понимаю, правда. Я заканчиваю с посудой и облокачиваюсь на столешницу. – Ты же знаешь, что дело не в этом. Алекс подходит ближе и касается моей руки – очень осторожно, словно боится быть отвергнутой. – Ты не виноват, – тихо говорит она. – Его смерть не делает нас плохими родителями. За последний год я сотни раз повторял эти слова Алекс. Как же вышло, что теперь в утешении нуждаюсь я? Обнимаю жену и, крепко прижав ее к себе, чувствую, как она дышит, как бьется ее сердце. – Я люблю тебя. – Знаю, – шепчет Алекс. – Я люблю тебя – вот что я имею в виду. Этого достаточно. Мне не нужен другой ребенок, чтобы… не знаю… почувствовать себя полноценным или найти смысл в жизни. У меня есть ты, работа, все это… И больше мне ничего не нужно.