— В следующий раз сломаю руку. Любому из вас. Мальчик открыл глаза, почувствовав на ладони что-то круглое. Я отпустил руку пацанёнка. Тот резко сжал кулак с золотой монетой и перепуганным щенком скрылся в толпе. — Это хороший поступок, хозяин, — тихо проговорил Нарсак и осмелился посмотреть мне в глаза, но тут же опустил взгляд. — Простите, я поступил грубо. — А хозяин ещё не говорил нам, что грубо, а что нет, — Хашир положил руку на плечо собрата по ошейнику. — А я вот говорю, что зря вы их подкармливаете. В следующий раз эта мошкара вас, господин, облепит со всех сторон. — Вот там и подумаю. — Вопрос-то можно? — Задавай. — Чего с посохом делать? Ну, вы ж сказали забыть про меч, а вот с рынка ушли и посох не купили. — Недогадливый? — Хашир призадумался, но покачал головой. — Можно взять любую длинную палку и набить себе шишки, или заказать у мастера настоящий правильный посох. Сейчас времени на мастера нет. — Моя глупость, но… Хозяин торопится куда-то? — Завтра сами всё узнаете. Приказав этим двоим не отставать — я заторопился к отелю. От его вида Нарсак удивлённо раскрыл рот, а Хашир присвистнул. В богато украшенном холле арендованного слуги не оказалось, мою верхнюю одежду хотел взять другой ратон — но я заходить в комнаты не собирался. У стойки регистрации я выяснил, что тот лакей полностью выполнил мои поручения, но сейчас отсутствовал. Купленные запасные вещи были переданы отелю на хранение, а рабы отправились в отдельную комнату отдыхать, ужинать и приводить себя в порядок. Главное было в том, что ужин они получат не куцый рабский, а вполне обильный. Когда городской колокол пробил пять раз — я уже стоял недалеко от ратуши и поначалу крайне удивился, когда из двойных дверей вышел барон в сопровождении того самого лакея, оказывавшего мне сегодня услуги. Но своё удивление я барону не выказывал, лишь посетовал, что из-за непредвиденных обстоятельств заказанную телегу предпочёл бы забрать утром у городских ворот. Лакей заверил, что это и так включено в его услуги. Перемежая свой рассказ вопросами об академии, наш вечерний променад Ханол Ускаский посвятил истории главных улиц города и благородных семейств, за последние века внёсших вклад в развитие города. Когда мы вышли на одну из главных улиц, барон вскользь обронил, что был рад исполнить поручение графа. Завтра утром он выезжает из Трайска и во Фраскиск прибудет под конец третьего дня. Когда колокол пробил шесть раз, Ханол предложил зайти в один известный ресторан, славящийся выступлениями менестрелей и прочих артистов. Мы разместились на балконе для особ благородных кровей. С него открывался шикарнейший вид на весь зал, дальнюю стену с камином из белого мрамора и подиум, пока что пустовавший. Но когда на нашем столе появилась еда и напитки — на подиум взошёл равнинный эльф в костюме фиолетового цвета со вздутыми рукавами-буфами в широкую полоску ядовитого салатового оттенка. — О, достопочтенная публика, господа, сударыни, почтенные вельможи и благородные особы, — остроухий перебрал струны то ли лютни, то ли багламы, выдав замысловатый мотив. — Скоро наш прекрасный город утонет в праздничном веселье, — ещё один перебор струн. — Но в наших жизнях были далёкие моменты, когда даже незначительное событие было настоящим праздником. Мы были детьми и горсть орехов в меду считали праздничным угощением. — Я и сейчас так считаю, — кто-то выкрикнул из передних столиков, вызвав в зале волу смешков. — Значит, вы тем более обрадуетесь балладе о былом герое, не раз своими славными поступками спасавшем наше благословенное Великими Тонами королевство от множества напастей. — Яроф-Древодел! — прокричало несколько глоток. — Да, баллада о Ярофе-Древоделе, — менестрель перебрал пальцами по струнам и нарочито громко прочистил горло. В ресторане как по команде стало тихо, отчётливо слышалось потрескивание только что подложенных дров в камин. В деревне далёкой, у древнего леса, Жил плотник один, мастак на словеса. О-о, крепким же словом заказы он брал, друзей он хвалил и врагов он ругал. О-о, врагов он ругал, проблем он не знал. Плотник жену безмерно любил, детей своих обнимал, А днём брал деревья и облик менял, инструментом как пухом играл. О-о, искусный тот плотник, колёса и прялки, и кружки, и лапти, он делал всё сам. О-о, он делал всё сам, в укору врагам. Однажды зимою, из древнего леса, На порог его дома упала тень беса. О-о, слёзы катились безмерным ручьём, жену и детей, он всё потерял. О-о, он всё потерял, он горе познал. Исполняемая менестрелем баллада, своим мотивом и мелодией больше подходила прокуренному кабаку с кислым пойлом в кружках — но сидящие в ресторане разумные, в одеждах с вышитыми золотыми узорами, покачивались в такт мелодии. Постепенно кто-то на первом этаже начал подпевать менестрелю, потом ещё и ещё, и вскоре остроухого барда расслышать было сложно. Даже на балконе благородные особы улыбались и едва сдерживали порывы присоединиться к веселью. Все собравшиеся знали историю Ярофа, потерявшего семью от нашествия скверны, и пустившегося странствовать по миру. Всю жизнь он скитался по землям королевства. Яроф не был воином, но всегда приходил на помощь: где путнику кружку вырежет и тот напьётся; где поможет отремонтировать жернова мельницы, и деревня намелит муки; где старому вояке изготовит новый деревянный протез руки, да такой ладный, что он смог держать в нём кинжал. А под конец жизни, уже став седым стариком, Яроф пришёл в город, захваченный злой напастью скверны и их морщинистыми прислужниками. Они держали город в страхе и морили граждан голодом, не впуская провизию, и согласились уйти только в обмен на рукотворное чудо. Из самого чёрного дерева плотник сделал ожерелье из широких бусин и ночью, стоило луне выглянуть из-за туч, как одна из бусин блеснула будто серебряная. Потом она затухла, но засияла другая, и так всё ожерелье перемигивалось серебром. Прислужники и их крылатые хозяева ахнули и улетели прочь, скрипя зубами и клыками. Город праздновал освобождение одиннадцать дней и ночей, но на кипящих радостью улицах плотника не видели — он ушёл дальше странствовать. Никто не знает, где Яроф нашёл своё последнее пристанище, но и по сей день его история напоминает разумным о взаимовыручке и доброте. Закончив выступление, менестрель сорвал бурные овации и не менее обширную награду. Один из официантов ресторана проходил между столиками с горшком в руках, в него всегда падало несколько золотых монет. На балконе тоже не поскупились на награду, только официантам передавали расписки с некоторыми суммами. Из ресторана мы с бароном не сразу направились к отелю, а решили чуток прогуляться по боковым улочкам центрального района. Без грязи, мусора и всякого сброда, их ухоженный вид портил лужи от стаявшего снега. — Надеюсь, ты не принял близко к сердцу балладу? — спросил барон, когда мы достаточно далеко отошли от главной улицы с её толпами народа. — Нисколько. — Тогда хорошо. Ты всё понял? — Более чем, — я посмотрел барону в глаза и легонько кивнул. — Лучше скажи, как там у вас с Нарой? Не обиделась ли твоя жёнушка, что пришлось сорваться по делам? — Она всё поняла, когда услышала твоё имя. Ты… — Ханол замолк и задумчиво покивал головой. — Про торговлю этими тремя… добытыми… необычными вещами. Ты не шутил, что они пойдут в обход сам заешь кого сам знаешь куда? — Могу тебя заверить, что там всё серьёзно. — Значит, к лету нужно подготовиться. — Будете пытаться вернуть утраченное? — Прямо не пойдём, опасно. Но… сложно там всё, очень сложно и опасно. Но ещё не всё потеряно. Если всё обстоит так, как ты говоришь, то шанс у нас точно есть. Надо только что-то решить с контролем того дома, но в этом ты участвовать не будешь. Ты ксат, сам понимаешь. — Даже если бы предложил, то я бы всенепременнейше послал тебя нахер. — Вот и славно тогда, — Ханол выдавил нервный смешок и остановился. — В отель пойдём разными путями. Я задержусь, а ты заходи сразу. Не надо нам больше видеться. — Тогда будем прощаться, — я передал барону расписку. Там чуть больше нужного, но пусть это будет благодарностью за помощь. — Удачи во всех начинаниях, Ханол. И не думай меня больше звать на зачистку гоблинов, я не соглашусь. — Я сам туда больше ни ногой, так что, да, прощай, Ликус. И удачи тебе. Постарайся не подходить к дому князя Беслерского. Граф приглашён остановиться у него и я, как организатор, буду так же проживать у князя. Глава 7 Часть 1 Я повертел головой, осматривая округу. Разумных на дороге совсем мало осталось, да и те торопились к городу. Наш разговор если и подслушают, то незначительную часть. — Думаю, мы уже достаточно отъехали. — Отъехали точно далеко. Мы часа три в пути, хозяин. Через час лошадям бы отдохнуть дать, — сказал Хашир, сжимая поводья. — Вот там и подыщем место для привала, — меня опять чуть не скривило от этого «хозяина», но выходить из образа я никак не мог. Кузов повозки был закрыт полукруглым тентом, не боящимся дождей, по заверениям слуги из отеля. Помимо кувшинов с водой и вином, едой и фуражом лошадей и небольшой вязанки дров да двух больших мотков верёвки — в кузове ехал я и Нарсак. Конокрад всё время разглядывал свои ноги и пол под ними, но иногда украдкой посматривал на меня. Ратон грустно вздыхал каждый раз, когда взгляд его грязно-голубых глаз перепрыгивал с посоха и кинжала на мотки верёвок. Хашир же с самого утра сидел за поводьями и ни разу не обернулся в мою сторону. Я же смотрел на подкисшую дорогу от талой воды и медленно терял терпение. Вчера эти двое вели себя гораздо раскованней, а сейчас словно боялись собственного дыхания. — Лошади крепкие, — сказал я, глядя, как две лошади спокойно тянули повозку по подмокшей грунтовой дороге, а от колёс иногда отлетали комья грязи. — Вот-то именно, хозяин, — Хашир нервно улыбнулся. — Бёдра у них мощные, они бы и две таких телеги утащили. — Значит, к вечеру уж точно к скверне приедем. — К скверне⁈ — враз ужаснулись рабы. Хашир чуть было не потянул поводья на себя, а Нарсак так и вовсе упал на спину. — Да. К скверне. — З-зачем, хозяин? — Это моя работа. Хашир наконец-то соизволил повернуться, растерянно смотря на меня. Я хоть и желал поскорее разговорить рабов, но решил сохранить интригу и молчал, задумчиво смотря в одну точку. Хашир нервно сжимал поводья, а Нарсак так и вовсе поджал колени к груди и был согласен свернуться хоть в футбольный мячик, лишь бы его не заметили. Вскоре повозка встала с краю дороги и лошади получили обеденную порцию зерна. Открыв один из небольших кувшинов и разведя вино водой, я сказал рабам взять свои кружки. Они поспешили исполнить приказ, недоумённо поглядывая на пустую утварь.