Торги за всё это шли долго, некоторые разумные выкрикивали суммы. За кожу с живота и бедра один разумный готов был заплатить сразу пятьдесят тысяч, но следующий посетитель перебил ставку на пять тысяч, а следующий ещё на пять. В итоге эти трое наторговались до невозможных ста сорока трёх тысяч. Подобные перекрикивания были и с другими лотами, разумные не стеснялись крыть друг друга матом. Меня происходящее настолько проняло, что потребовалась напряжение всей силы воли, чтобы не уйти прочь. Я просто не мог поверить в то, что мамины слова об охоте на нас оказались настолько правдивыми. Нет, я знал, что за нами охотятся и распиливают на запчасти, но чтобы вот так собачится за кусок другого разумного — это омерзительно. И я мог бы взгрустнуть, но это не мои останки, мамы или сестрёнки, значит — плевать. Я продолжил следить за аукционом, примечая цены и прочее. Один из алхимических ингредиентов оказался стеклянной баночкой зелёных орешков Еурской виноградной лозы скверны, по уверению аукциониста добытые этой зимой. Торги за пятьдесят орешков начинались с цены в две с половиной тысячи королевских золотых, и шагом ставки в сто монет. А когда эта баночка была продана за три тысячи восемьсот — я призадумался о тщетности бытия. Я игнорировал «совпадение» про свежесть заллай, но тогда в Магнаре я продал около семидесяти орешков за тринадцать монет каждый. То есть, пятьдесят заллай принесли мне шестьсот пятьдесят монет империи, а сейчас их продали за тысячу четыреста. Я всяко неслабо так заработаю, если убрать нахлебников-посредников между добытыми мною заллаями и аукционом. Больше в алхимических ингредиентах ничего интересного не выставляли, даже драгоценных камней или чего-то, что пригодилось бы как рукоять для жезла. Потом пошли свитки с магическими печатями. Вот там я решил поучаствовать, особенно когда выставили свиток некого «Страха», радиусом действия в два метра, и периодом в минуту. Это могло бы пригодиться, если скопировать печать и размножить, ведь её действие явно зависит от характеристики Воля — но в зале были и другие посетители. Мне пришлось сойти с торгов, когда цена приблизилась к четырём тысячам, а сам свиток ушёл за шесть триста. После свитков на продажу выставили книги, разные. За личный дневник какой-то баронессы из Арнурского королевства разразилась настолько ожесточённая борьба, что торги за останки дракона казались лакальным конфликтом, дракой котят за миску молока. Выставленный за две тысячи и ставкой в сотню, дневник ушёл за девяносто три тысячи, заставив меня задуматься: а правильным ли я способом деньги зарабатываю? В остальном ничего интересного не было, но кое-что я всё же урвал. Для меня это представляло не меньшую ценность, чем останки дракона или тот непонятный дневник. Как сообщил аукционист, этот толстенный талмуд — единственная копия всех записей и дневников магоса Фласкара Агисароса, жившего девять веков назад. Талмуд выставили за тысячу шестьсот, а урвал я его за три триста. Как только аукционер в пятый раз назвал сумму и показал в мою сторону — около меня очутился разумный в полумаске с подносом в руках. Я решил досидеть до конца, передал свитки и постучал ладонью по столу. Там появилась бумага с шаблонными фразами и быстрыми надписями рядом, что податель сего документа выкупил такой-то лот за такую-то сумму, предоставил расписки на такую-то сумму и ожидает такую-то сдачу. Финальной частью значилась продажа рабов. Мне было интересно посмотреть, кого и как продают на таких аукционах, но на подиум никого не выводили. Вместо этого аукционист объявил о двухэтапной продаже. Сначала он рассказывал о рабе: его пол, раса, возраст, характеристики из лог-листа, внешность описывалась вскользь, а прошлое вообще умалчивалось. И, конечно, называлась цена. Заинтересованный посетитель моргал светильником, на его столе оказывалась одна из карточек с номером лота. Были представлены семь рабов. Оставался последний, но аукционист предупредил, что ситуация необычна. — Я не должен разглашать прошлое раба до второго этапа, но этот раб предоставлен Всеобщей Церковью. И я должен рассказать о нём всё. Аукционист взял паузу, но никто из посетителей даже не пошевелился. — Этот раб — девочка, без имени, шести лет. Она троптос от тёмных эльфов. Её основа раскрыта, но она не от животного. Она от минотавров. Скверна проявилась в виде двух пар рук. — Правильно ли я понял, — заговорил один из посетителей, — что ищейкой собирающая эти отродья, чтобы прирезать или сделать боевого пса, церковь взяла и отказалась от подобной? С раскрытой основой? — Совершенно верно, вы всё правильно поняли. Причина отказа и её реализацией как общего раба стало опасение за её организм. После открытия основы её проведение осталось всё так же недоступным, поэтому рутифакторы Всеобщей Церкви постановили, что она не доживёт до двенадцати лет. Она ничему не обучена, и практически не разговаривает. Из-за всего этого цена назначена в сто монет со ставкой в двадцать пять. Прошу заметить, что этот раб, скорее всего, будет убит, если не будет куплен сегодня. Зал, как и прежде, утопал в полумраке. Ни один светильник не моргнул, как и мой. Я подавил желание купить эту девочку. Неважно, что церковь решила избавиться от обречённого на смерть дитя ещё до того, как его можно будет жестоко убить на потеху толпе — важно то, что из-за этой девчонки все мои планы могли быть разрушены. Куда мне её девать, когда я уплыву на остров ксатов? Только выбросить в подворотне или прирезать, что равносильно. Нет, я не мог позволить себе отказаться от поисков семьи и их облегчения — даже если придётся обречь слабого и беззащитного на верную смерть. * * * На следующий день моё настроение было настолько скверным, что я за утро сказал только три слова: здесь, скоро, и уйду. И все они адресовались слуге, когда тот спросил о завтраке. Я не мог определить, из-за чего я чувствовал себя настолько паршиво: из-за той девочки троптоса, или из-за первых прочитанных страниц приобретённой книги? Но парадокс в том, что я-то и не хотел выяснять причину. Я направился к ратуше. В столь раннюю пору там уже выстроилась очередь в семьдесят голов. Я уже было готовился приуныть, но по очереди шёл остроухий администратор из ратуши в компании нескольких ребятишек с деревянными табличками на груди. За жалкие десять золотых можно было вместо себя оставить сменщика. И даже если подойдёт очередь, то подросток с табличкой просто встанет около одной из стоек администрации и меня обслужат без очереди. Лысый маг значился последним, так что вскоре я пришёл к дому оценщика — где не вполне закономерно попал в очередную очередь. Для меня она казалась удивительной, но перешёптывание разумных вскоре всё объяснило. Последние несколько недель к оценщику заходило слишком много разумных, кварцевые кристаллы оценки источились. По факту — в них кончился заряд, их только выбрасывать. Постепенно очередь двигалась, но подходили всё новые разумные. Вскоре уже я стоял около двери и ждал, когда мастер освободится. Дверь открылась. — Вы один? — спросил оценщик, торопливо высунув голову в проём. Я кивнул в ответ. — Прекрасно, проходите. Всем остальным прошу меня простить, очередные кристаллы практически кончились, осталось ровно на одну процедуру. На днях придёт караван из Трайска с приемлемым кристаллом, и я смогу принять всех остальных. Прошу меня простить. Очередь начала возмущаться, но ратон даже не думал их слушать и захлопнул за мной дверь. — Только одну? — спросил я. — Если у вас несколько вещей, то я не смогу вам помочь. Вам придётся подождать каравана. — Я сам скоро уезжаю. Есть что по лиаратиям? У меня целый список. — Давайте его. Вы воспользуетесь оценкой? Я задумался. Как бы мне ни хотелось оценить пояс Кагаты, но вчерашний кукольный спектакль прочно засел в голове, свербя желанием поскорее разузнать летоисчисление ратонов. Вскоре на круглом столе, расписанном огромной печатью, лежал купленный вчера набор камней сигнального контура, а уже через минуту карточки с данными оценки прислонились к кристаллу переноса вместе с моей ладонью. Следом выскочило оповещение системы. Я мельком увидел его и сразу закрыл, подавив в зародыше смятение. Я держался изо всех сил, общаясь с оценщиком по поводу лиаратий, но мысленно мечтал поскорее оказаться на улице. Лишь пройдя полпути до ратуши и остановившись у первого встречного ларька, чтобы выпить кружку горячего чайного напитка с вермутом; только когда я встал у высокого уличного столика и отпил из кружки; только убедившись, что мне никто не помешает думать — только тогда я открыл лог-файл, вкладку с личным имуществом. Дата создания: 2593 год от обретения знаний Именно эта строчка значилась у вчерашнего комплекта. И отгрызи мне скверна остатки хвоста, отбей роговые отростки, выколи последний глаз и вообще побей до потери пульса — эта строчка объясняет очень многое. Там, в заброшенном дворфийском поселении на одном из каменных гобеленов изображены пять разных гоминидов, предков нынешних рас: коренастые обезьяны, широкоплечи обезьяны, обезьяны с человеческими ушами, острыми ушами, и ушами длинными. Сначала я думал, что дворфы совместили отображение ксатов и ратонов, но теперь я уверен наверняка — изначально рас было лишь пять. И это доказывают изображения на стенах шатра орков, стоящего на скверном континенте. История лесных и тёмных эльфов под вопросом, но равнинные эльфы уж точно появились не сразу. Конечно, если вообще гипотеза о происхождении от этих гоминид хоть сколько-то верна. Все боги, кроме драконов, исчезли три с половиной тысячи лет назад, и тысячу лет равнинных эльфов не существовало. А когда они появились, то несли в себе гены людей. Ведь у Каира и Улы, кровных брата и сестры, отцы из разных рас. Я даже морально готов узнать, что давным-давно у людей и лесных эльфов массово рождалось потомство, унаследовавшее от фуаларал чуть заострённые уши и увеличенную продолжительность жизни. Меня вдруг посетила настолько безумная мысль, что я невольно провернул голову строго на восток. К академической мастерской-лаборатории тёмного эльфа по имени Хлар’ан. Его слова о том, что Сэт’ах изучают и используют скверну, нынче приобрели смысл совершенно иной. Глава 9 Из Фраскиска караван выехал на двадцать третий день свободного налима, прибыв в Магнар на день опосля положенного. Караван задержали обильные дожди, характерная черта конца первого весеннего месяца. Дорогу сильно разбило, зато никто не вздрагивал от мыслей о зимовнике минотавров, всё ещё расхаживающем недалеко от Гварского тракта. Из-за нашего опоздания выезд в Настрайск перенесли. Теперь караван стартовал ранним утром тридцать пятого дня, а в город прибывал на тридцать девятый. Я успевал в академию. Сейчас же, вступив в караван пассажиром и забрав алхимический набор из гильдии торговцев — я поторапливался в «Гнездо совы». За стойкой посетителей встречал не улыбчивый Еларон, а один из его помощников. — Добрый вечер, — парень за стойкой низко кивнул мне. — Прошу прощения, третьего дня как хозяина хватил удар, он не встаёт с постели. Сердечное потрясение. Лекарь сказал, что душевный покой излечит рану. Вам как обычно? — я в ответ кивнул. — Тогда после ужина, ближе к девяти вечера, вас проводят мыться. — Я знаю, где баня стоит. — Прошу простить меня, та баня сгорела. Там… Парня прервал глухой скрип входной двери. Я отложил расспросы, собираясь заняться своими делами, а уже вечером всё разузнать. И пришедший проводить меня к новому месту мальчонка лаконично ответил, что прошлая баня сгорела вместе с хозяевами. Поговаривают, что они ночью убирались и не заметили выпавший на деревянный пол уголёк. Вскоре они оказались заперты в огненной ловушке. * * * Утром следующего дня я первым делом удостоверился, что появившееся во Фраскиске наисквернейшее настроение всё ещё со мной. Оно даже усилилось. Причины этого совершенно понятны, но я старался о них не думать. Внимание, уровень навыка «Чувство магии» временно увеличен на два уровня Время действия: 24 часа Внимание, уровень навыка повышен временно, выбор постоянного улучшения невозможен Противный вкус зелья, и отвратное чувство после его приёма, сегодня казалось в сто раз противней и отвратней обычного. Первым делом следовало решить обыденный денежный вопрос: в моём кошельке жалобно позвякивали две золотых монетки. Я привычно готовился к очередям и к отложенной записи в банке, но там было на редкость безлюдно. Не прошло и двадцати минут, как я вышел на улицу, сомневаясь в реальности происходящего. Да и сам Магнар после оживлённого Фраскиска казался городом-призраком. На опустевших улочках лишь толкавшие ручные повозки рабы изредка громыхали колёсами по огромным каменным блокам дорог, наполняя город стуком. В гильдии авантюристов я заказал исследование пластинки полёвки, от бронзового раствора из обычных ингредиентов. Скоротать двухчасовое ожидание помогла книга про боевые умения рукопашного боя. Кажется, я понял, почему на материке скверны у меня не получилось ничего изучить — кто бы мог подумать, что умения из прошлого мира в нынешнем не существуют? В книге были как примерно похожие приёмы и удары, как и совершенно незнакомые. Для изучения их всех требуется не только свободные очки характеристик, но ещё практика и отработка удара. А это время. И его у меня нет. Заодно, пока пластинку оценивали, я встретился с Нотом и Галисом. Я тогда уже отдал список умений обратно работнику гильдии и встал недалеко от стоек, ожидая приглашение в подсобные помещения, как зашли эти двое. — И почему мы постоянно встречаемся гильдии? — спросил Нот, подойдя ко мне. — Я не ходок по кабакам. — А зря, — авантюрист со сплющенным носом шумно вдохнул воздух. — Тоже к нам на праздник приехал? Объявили через десять дней Новую Жизнь. — Я завтра еду в академию. Наш разговор про обучение в силе? — Да привози их, — отмахнулся одноухий. — Да ты это, что в обед делаешь? — Я занят буду. Я тогда, давно, хотел кое-что предложить, но сам справлюсь. Забудьте. — Да ты уверен, что всё… хорошо? — Галис хищно прищурился. — Никто ничем не рискует. — Да тогда хорошо, — одноухий хотел что-то ещё сказать, но зацепился взглядом за мою грудь. Там, под плащом из кожи кракчата, выглядывал краюшек толстого вязанного фиолетового плаща. Я затолкнул край обратно. — Вы оба ничего не слышали о недавно сгоревшей бане? — Ну, как, слышали, — задумчиво прогнусавил Нот. — Есть слушок один, но это ж слух. — Да твои любимчики два дня назад город покинули. В Настрайск двинулись. Да я эт про Чёрных Лун говорю. — Ну вот в ночь перед отбытием толпу разумных видели недалеко от той бани, — продолжил Нот. — Там, говорят, на пепелище, у трупа одного голова была отрезана, а двух других ноги сломаны и раздвинуты, почти в шпагат. Да и сердца, говорят, пробиты. Но это бабы всякие судачат, ксат, а они это дело любят. Мы сами там не были, приехали из Кратира как три дня назад.