Когда же она повернулась к комиссару и он встретил ее пристальный взгляд, он искренне пожалел, что не подготовился к этому разговору лучше. – Эверт Гренс, комиссар криминальной полиции из Стокгольма. – Если это международная операция, мне нужно подтверждение вашего задания. – Эта операция – моя инициатива с самого начала. – Тем не менее мне нужно письменное подтверждение от вашего начальства. – Вы получите его завтра утром. – В таком случае могу я попросить вас покинуть отделение? Эверт Гренс никогда не избегал конфликтов. Скорее искал их, потому что конфликты заряжали его энергией. Но только не сегодня. Все, что ему было нужно, – по возможности не привлекать к себе лишнего внимания. – Мы можем переговорить с глазу на глаз? Она посмотрела на него. Как будто размышляла, насколько ей все это нужно. Быстрый взгляд на копенгагенских коллег – и те удалились в дальний угол просторного зала. – Конечно, только быстро. По коридору напротив небольшая комната отдыха. Гренс встал, закрыл дверь. – У меня нет задания, – сказал он. – Потому что ни мой шеф, ни родители пропавших девочек так и не предоставили мне никаких полномочий. А родители второй девочки, которые, собственно, все это и затеяли, даже не захотели со мной разговаривать. Наконец, как будто всего этого недостаточно, я был отстранен и отправлен в вынужденный отпуск. Гренс выдвинул простой пластмассовый стул. – Но что-то подсказывает мне, полицейскому с сорокадвухлетним стажем, что я оказался в нужном месте в нужное время. И если в дальнейшем выяснится, что это не так, я без разговоров отбуду в Хельсингёр[6], а оттуда домой, прикупив по случаю лучшей в мире ветчины, которая, я знаю, продается в одной из тамошних лавок. Если же, напротив, наше сотрудничество будет иметь продолжение, я предоставлю вам все необходимые документы, как только улучу минутку, когда мне в этом никто не сможет отказать. А теперь решайте сами, стоит ли дать мне шанс. Она ничего не ответила, только коротко кивнула. А когда десять минут спустя Гренс закончил рассказ о странных похоронах с пустыми гробами, кивнула еще раз: – Даю вам отсрочку до утра понедельника. – Спасибо. – Кстати, меня зовут Бирте. Она протянула руку. – Эверт. – Добро пожаловать, Эверт, на изнаночную сторону реальности. – Даркнет. Зашифрованные теневые Сети под прикрытием обычного Интернета. Она взглянула на него с удивлением: – Так вы в курсе? – Интернет вне зоны досягаемости официальных поисковых систем. Сайты со скрытыми IP-адресами, на которые нельзя выйти, просто погуглив. – Как женщина-полицейский, я часто сталкивалась с предубеждениями на свой счет, а теперь вот сама ловлю себя на том же. Судя по возрасту и остальному, вы не производите впечатления человека, который знает теневую сторону Сети как свои пять пальцев. – Знаю, – улыбнулся комиссар. – С сегодняшнего утра. Она улыбнулась в ответ. Села за компьютер, в то время как Гренс вернулся на стул за ее спиной. – Они хорошо поработали, друзья из Нюкёбинг-Фальстер. Не каждый раз у нас получается… вовремя оказаться на месте и завладеть компьютером, прежде чем адвокат успеет подтереть улики. Она обернулась так, словно опять усомнилась в уместности здесь Гренса. Теперь уже по другой причине. – Пароли и коды, это может занять некоторое время. Бо́льшая их часть шифруется автоматически, но шифруется жестко. У меня, конечно, набитая рука, тем не менее я должна вас спросить – уверены, что хотите сидеть так и ждать все это время? – Да. – Скоро полночь. У нас есть комната для отдыха. Я разбужу вас, как только управлюсь. – Я останусь, за этим я сюда и приехал. И я давно не спал всю ночь до утра. Последний раз лет тридцать назад, я думаю. Ночи в Лердале темнее, чем в Стокгольме. Стоило Гренсу бросить взгляд за маленькое окошко в здании отделения полиции, как он чувствовал, что начинает тонуть. Потому что именно так представлял себе последний вдох перед окончательным погружением на морское дно. В то же время ему нравилось наблюдать за методичными поисками датского эксперта. Это успокаивало. Даже не ее манера обращения с клавиатурой, показавшаяся Гренсу не совсем обычной, а профессионализм. Гренс по-своему утешался, глядя на людей, которые знали или умели то, с чем сам он имел в лучшем случае шапочное знакомство. Это создавало иллюзию защищенности, того, что есть на кого положиться. Заглядывая Бирте через плечо, на заблокированный компьютер, все еще не оставивший попыток сопротивления, Гренс одновременно слушал записи первых допросов, только ставшие доступными на его телефоне. Самый первый, совсем короткий, с учетом позднего времени, имел скорее форму беседы. Коллега Бирте из Копенгагена хотела подготовить девочку к просмотрам видео, которые планировались уже назавтра, то есть по свежим следам. Отсрочка означала опасность подмены реальных событий их ментальными отражениями и грозила, по мнению инспектора, искажением реальности, в зависимости от эмоционального состояния на момент допроса. Гренс отрегулировал наушники, чтобы не мешать продолжавшейся на расстоянии вытянутой руки работе с компьютером, но девятилетняя Катрине мало что сказала о записях, будь то по причине шока, страха или просто из нежелания говорить. «Секрет» – вот единственное, что она шептала в ответ на все вопросы. «Секрет» – так сказали папа и мама. Впрочем, этого немногого оказалось достаточно. Гренс прекрасно понимал, о чем шла речь, когда Катрине вспоминала раздевания перед камерой или поглаживания друг друга. Жесткие веревки больно терли кожу, когда Катрине привязывали к креслу. – Все хорошо? Бирте смотрела на него озабоченно. – Все хорошо, комиссар Гренс? – Да. Слушаю тот кусок, которому, я надеюсь, вы найдете убедительные подтверждения. – Меня насторожил ваш голос. – Правда? – Как будто вам больно. – Но я ничего не говорил. – Это так, но вы сидите в метре за моей спиной. Я услышала это затылком. Эверт Гренс снял наушники. До сих пор он не осознавал, что попал под влияние девятилетней девочки и живет ее жизнью. Комиссар кивнул на монитор: – А как у вас дела? – Продвигаюсь помаленьку. Пока Бирте искала пути к заблокированному жесткому диску, Гренс открыл первый допрос отчима Катрине. Эта запись уже поступила на его телефон. Оба датских следователя, разделившие сегодняшнюю работу, оказались одинаково эффективны. И пока компьютерный эксперт составляла карту темной стороны цифрового мира, инспектор криминальной полиции разбирался с первыми показаниями. Если верить механическому голосу, объявлявшему в самом начале, где и когда была сделана запись, Хансена допрашивали в комнате свиданий в тюрьме Вестре Фенгсель в Копенгагене. Содержание беседы напомнило Гренсу все те допросы педофилов, которые проводил он сам или в которых принимал участие на протяжении своей длительной службы. При этом сам отчим педофилом себя, естественно, не считал. И, стремясь всячески это доказать, во всех подробностях описывал настоящих педофилов. Это они были такими омерзительными, такими больными и ненормальными. Они – но только не он. Следователь: Вы снимали порно с несовершеннолетней девочкой. Карл Хансен: Никогда этого не делал. Следователь: Но вы распространяли в Интернете фотографии, на которых были и сами рядом с ней. Карл Хансен: Где вы видели там мое лицо? Если бы я занимался изготовлением подобного дерьма, то, по крайней мере, не оставлял бы за собой следов. Следователь: Вы совершали насильственные действия сексуального характера по отношению к ребенку, вашей падчерице. Карл Хансен: Не я. Но если бы вы только представляли себе, как много таких подонков. Я получил заказ, из Португалии. Он хотел видео, чтобы девочка лежала на матрасе и… нет, больше я вам ничего не скажу. Конечно, я ему отказал. – Гренс? Бирте нетерпеливо махнула ему, даже не успев обернуться. – Кажется… мне удалось туда проникнуть. Все сразу изменилось. Атмосфера в комнате стала другой: Гренс это почувствовал. Свет стал ярче, запахи острее. Клавиатура застучала громче. – Я вскрыла жесткий диск, тут две папки с фотографиями. Она показала на экран с папками: Bad girl 1 (16 pics) и Bad girl 2 (27 pics)[7]. – Здесь еще один закодированный файл, и в нем намного больше. Но мне нужно время, чтобы его открыть. Поэтому пока будем работать с этими двумя, которые почему-то не закодированы.