В детстве Тори любила особую игру: ходить с большим зеркалом из комнаты в комнату. Переворачиваясь отражением, знакомое пространство расширялось, приобретало иное значение и смысл. Дом становился неизведанным путешествием. От той игры так же захватывало дух, как и сейчас. Тори подумала немного и присела на ненадежную с виду причальную доску. Осторожно, стараясь как можно тише плюхать, опустила босые ноги в приятную, чуть прохладную воду. Озеро мягкими носочками обволокло щиколотки, потянуло, приглашая в новое, мокрое приключение. И резко усилило его громким всплеском. Брызги полетели на пирс, расползлись крупными пятнами на платье. — Эй, — негромко произнесла Тори, наклонившись к озеру пониже. — Рыбы, вы чего там? Тоже не спится? Из темной воды на нее смотрели глаза. Много. И они казались вполне себе человеческими. — Мамочки, — прошептала Тори, не в силах пошевелиться. В голове проносились многократно усиленные сожаления о том, что она сдуру отправилась на эту ночную прогулку в незнакомом месте. А взгляд никак не мог оторваться от того, что смотрело на нее сейчас из озера. Вслед за горящими по ту сторону воды глазами он выхватывал покатые плечи и длинные бледные волосы, колышущиеся в подводном течении. — Это рыбы, — прошептала она сама себе. — Рыбы, застрявшие в утонувших корягах. А коряги поросли осокой. Возможно ли чешуе отражаться в лунном свете сквозь толщу воды? Такое бывает? Обман зрения, при котором блестящие рыбы кажутся человеческими глазами? Звезды заходили ходуном от случайного ветра, прорезавшего рябью сказочную поверхность озера. Жуть исчезла. А потом появилась опять. — Мое воображение сыграло злую шутку, — сказала Тори рыбам-глазам, замирая от страха, — все очень просто: раз есть древнее озеро, значит, в нем должны быть русалки. Любой филолог, изучающий фольклор, вам это скажет. Звук собственного шепота успокаивал. Но от него глаза-рыбы пришли в движение. Теперь уже точно не от дуновения ветра — сквозняка не было. От плеч-коряг протянулись руки: длинные, бледные и худые. Узкие ладони заколыхались под водой, то ли маня Тори, то ли… Что-то показывая? Она не хотела смотреть туда, еще дальше в глубь темной воды, но не могла оторвать взгляда. А он уже упорно выхватывал смутные облики — то ли и в самом деле из водной толщи, то ли из фантазий в голове Тори. Но странно загудело в ушах: снизу, будто со дна, вдруг раздался набирающий силу колокольный перезвон. Девушка уже различала за смутными силуэтами видений парящий под водой город. Сначала расплывчато и только намеком, но все яснее выступали из бездны арки мостов, белые стены высоких зданий с затейливыми башенками, змейки улиц, мощенные светлыми камнями, очень похожими на те, что лежали в основании лестницы, ведущей к вымершей Приозерной. Луковки церквушек со звонницами, откуда, видимо и шел клокочущий, тревожащий душу глухой колокольный набат. А над всем этим, словно укрывая своей тенью, возвышался огромный купол неизвестной религии храма: восьмигранная пирамида, пламенеющая огненным знаком на самой верхушке. Гигантский костер плясал жаркими языками глубоко под водой, бросая инфернальный свет на грани пирамиды, заставляя их светиться ярко-алым и освещать подводный город. Говорят, человек не может придумать ничего такого, что он не видел раньше. И любая химера — просто собирательный образ из частей уже существующего. Но Тори никогда не видела пирамидальные храмы, а в том, что это — храм, она почему-то ни на мгновение не усомнилась. Просто знала и все. Неизвестно, сколько бы она просидела здесь — то ли в ужасе, то ли в восторге. Но раздалось хлопанье крыльев. Громкое, бьющее в барабанные перепонки до ломоты в затылке. На мгновение мир погрузился во тьму — как если бы огромная птица закрыла собой небо с луной и всеми звездами, до сих пор освещающими эту ночь. И озеро не просто подернулось рябью, оно вскипело, возмущенно вскинулось, заплескалось волнами. Тори обдало водой, тут же промочило с ног до головы. Все исчезло, поглощенное хлопающей крыльями тьмой — глаза-рыбы, тонкие руки, белые улочки и огромный храм с вечно горящим куполом. Только тень, безразмерная, бездонная парила над озером, вспахивая поверхность возмущенными волнами, скрывая от постороннего тайну. На секунду Тори показалось, что она увидела краем глаза огромного, тонкошеего лебедя, накрывшего озеро Лебель безразмерными крыльями. * * * — Сон, — сказала Тори, не спеша открывать глаза. — Опять странный сон. Кажется, она произнесла это вслух. — Сон… — прошелестело что-то, вторя. Тори замерла: кто-то сидел рядом с ней на краешке кровати. Не просто замерла, окаменела от ужаса. Мокрое платье прилипло к телу, вода, которая натекла с него, промочила, наверное, весь матрац насквозь. Это казалось очень неприятный: лежать в мокрых, холодных тряпках, но Тори даже пошевелиться не могла. Секунды растянулись в бесконечные часы, а после вообще время перестало существовать. Вечность и еще немного сверх вечности Тори лежала в мокром платье на такой же сырой простыне, а рядом, на краешке, сидело нечто, печально повторившее за ней «сон», а теперь замолчавшее. — Лесь? — позвала тихо Тори, так и не открывая глаза. То, что сидело с ней рядом, пахло, как Леська — и в то же время немного по-иному. Словно в привычные духи добавили львиную долю озерной сырости. На шепот Тори оно откликнулось глубоким вздохом с паузой. Быстрый всхлип, пауза, задержка дыхания. Так вполне могла вздыхать Леська. Очень похоже. Быстро, всхлипом — «нежность», падающее — «сладость», долгое «боль». На секунду Тори вдруг вылетела из охватившего ее ужаса и даже обрадовалась — словно и в самом деле Леська узнала, что она приехала за ней в Лебель, нашла и сейчас сидит на краешке кровати, ожидая, когда Тори проснется. Но почему-то открывать глаза, несмотря на внезапное умиротворение и радость, не спешила. Тори медленно проскользнула озябшей ладонью по мокрой простыне, нащупала чужую руку. Та чуть вздрогнула от прикосновения, пальцы оказались такими же ледяными, как и у Тори. Длинные, нежные. Девичьи. — Леська! — улыбнулась Тори и открыла глаза. На кровати рядом с ней сидела Нара. И она словно тоже только что побывала на берегу Лебеля. Но казалась не просто облитой водой, а странно мокрой, не по-человечески. Влага словно впиталась в ее кожу, тысячелетняя вода, та, которая разрушает гранит. И бледная Нара сейчас была похожа на каменное изваяние, потрескавшееся от времени и влаги. Забытая на дне озера когда-то прекрасная статуя. — Нара! Тори хотела и боялась дотронуться до бледной, набухшей изломами щеки Нары. Та медленно, с трудом покачала головой, предупреждая ее жест. Показала рукой на мокрое платье Тори, и в глазах ее промелькнул нечеловеческий, инфернальный ужас. — Моя вина, — Нара только беззвучно шевелила губами, но Тори как-то смогла понять. Наверное, отчаянье Нары было столь велико, что передавало смысл даже без голоса. — Забыла… Перепутала, — опять поняла Тори. — Из-за него все… Затем так же медленно — как если бы камень мог ожить — показала на окно, где невидимое в лунном свете качало тягучие волны озеро, и скрестила руки на груди то ли в запрещающем, то ли в умоляющем жесте. — Нара! — Тори вскочила. И тут опять проснулась. На этот раз, кажется, по-настоящему. В окне виднелся кусок светлеющего неба. Все та же спальня в мелкий цветочек и занавески в оборках, чуть трепещущие в проеме открытого настежь окна. Вот только волосы Тори оказались мокрые, словно она их только что помыла и не вытерла полотенцем. Да и вообще — она вся была мокрая. Как утопленница. И такая же бледная, констатировала Тори, когда, оставляя мокрые следы на половицах, босыми ногами подошла к зеркалу. Серебристо серое платье облипало ее фигуру как вторая кожа. Значит, она и в самом деле ходила к озеру. И сидела на скользких подмостках, и разговаривала с русалками, которые ей вначале показались рыбами, и видела перевернутый город со странным храмом… Тори верила в мифы и легенды. Не то, чтобы в сами мифические существа и события, а в то, что в любой сказке есть историческая составляющая. Вокруг которой потом, конечно, наверчивалось много-много небылиц, но сердцевина, сам факт когда-то имел место быть. От Виры Тори знала, что в той же сказке «Аленький цветочек», изначально — «Красавица и чудовище», изложена настоящая история о Петрусе Гонсалвусе, человеке с редкой болезнью — гипертрихозом. Несчастный с ног до головы, включая лицо, был покрыт густыми волосами, и только благодаря уму, образованию и доброму сердцу смог добиться любви своей жены, которая, по слухам, увидев будущего мужа впервые, упала в обморок. Кто-то сказал: история рождается из правды, а ведет ко лжи. А миф рождается из лжи, но ведет к правде. Люди не выдумывают сказки. Просто приукрашают исторические хроники. Тори схватила телефон с тумбочки. — Вира, — торопливо проговорила Тори. — Вы что-нибудь знаете про такой город Лебель? Скрывшийся под водой? — Первый раз слышу, — почему-то обескуражено ответила Вира. — Я последнее время Березанью занималась, заодно и остальные легенды прошерстила. Точно могу сказать: в известных, типа Мологи, его нет. — А можете узнать по своим каналам? Он точно должен где-то быть. Здесь много всяких древних легенд. И, говорят, даже какие-то раскопки археологические велись. Наверное, отчаянье в голосе Тори заставило Виру отнестись к ее просьбе серьезно. — Попробую. Ты меня заинтересовала. — Славно! — обрадовалась Тори. — А что там с Березанью? Ну так, на всякий случай… — Ты очень невнимательна в последнее время, — вздохнула Вира. — Тебя что интересует настоящий остров в Черном море или мифический в райской местности? — Мифический, — Тори кивнула и только спустя мгновение сообразила, что Вира ее не видит. — Ок, — коротко сказала она. — Березань — райская местность, и гора, и остров одновременно. Как высота — одна из верхушек Рипейских гор. Про Рипейские горы помнишь? — Там, где Небесный Ирий? Смутно, — призналась Тори. — Только из греческой мифологии: это горы, на которых находилось жилище северного ветра Борея. Но как это связано с русской Березанью? Способность отключать голову во время печатанья под монотонную Вирину диктовку, которой Тори так гордилась, играла с ней плохую шутку. — А у нас видимую часть Рип связывают с Северными Увалами. Их обвивает небесная Ра-река, которая отделяет Небесный Ирий от мира Яви. Так вот в мире Нави, как я сразу тебе и сказала, это одна из верхушек Рипейских гор и в то же время — остров, подобный знаменитому Буяну или — не менее знаменитой Атлантиде. В преданиях дошло только то, что на Березани растет солнечная береза «вниз ветвями и вверх кореньями». — Угу, — сказала Тори. — Спасибо.