Он довольно улыбнулся: – Никто ничего не подделывал, поэтому всё надёжно. Пришлось найти человека с такими же паспортными данными. Я открыла новый паспорт. – Я стала на год старше? – Да, и родилась в одном из провинциальных посёлков Ставропольского края. – Это где? – Довольно далеко. – А… как же та, другая девушка с такими данными, что с ней? – Ничего, просто этот паспорт ей не нужен. Она потеряла свой лет в семнадцать, написала заявление на получение нового, но за готовым экземпляром так и не обратилась. Потом с каким-то мусульманином связалась и даже ислам приняла, так что она теперь Зульфия. Свидетельство о рождении прилагается. Вот. Отныне родословная у тебя чистая, если не смущает тот факт, что родилась ты в социально неблагополучной семье. А что такого? Ну выпивали люди по праздникам, зато маньяков среди них не было! – М… м… ну, спасибо. Мог бы не заморачиваться и взять любое другое имя. – Любое другое тебе не идёт, – сказал Алан, глядя в сторону. – На том сайте я тоже кое-что написал и даже выложил ксерокопию справки о смерти. По коже пробежали мурашки. – Чьей смерти? – А ты как думаешь? Той, кого они разыскивают, больше нет – умерла от передозировки лекарственных препаратов в результате суицида в прошлом году. Закипевший чайник громко свистел, а я сидела и не могла заставить себя даже пошевелиться. – Отравилась, не выдержав груза своей участи? Поздравляю, ты всё-таки убил меня! – А что мне оставалось? – Алан выключил газ и сел ближе. – Извини, это, наверное, неприятно… – Всё нормально, я сама хотела достоверности, просто… странно видеть собственное свидетельство о смерти. Что, даже могила есть? Он помрачнел: – Пока нет, но я кое-что придумал… – Не надо, не хочу знать подробности! Делай что считаешь нужным, только чтобы никто при этом не пострадал. Кстати, как поживает Жаклин? – Я поспешила сменить неприятную тему. Теперь дискомфорт испытывал собеседник: – Плохо. Она так и не оправилась после смерти Богдана, а я не решился рассказать ей правду. Наверное, ты права, и лучше всё оставить как есть. – Не знаю, не знаю. Мне кажется, она должна узнать, кого вырастила, потому что в этой истории есть и её вина. – Есть, наверное, но, боюсь, правда её убьёт. – Ты так о ней заботишься. – Я почувствовала неприятный укол зависти. Меня в моей ситуации так никто не оберегал – все друзья семьи мгновенно отвернулись и разбежались. – Не забочусь. Скорее чувствую себя обязанным, а это не очень-то приятно. – Решай сам, я ничего рассказывать не собираюсь. Особенно Инге. – Вы общаетесь? – Да. – И тебе это… не сложно? – В каком смысле? В серых глазах мелькнуло смущение. – Её брат пытался тебя убить и… ты же видела, что он делал с теми блондинками! Разве тебе не противно? – А каково тебе общаться с Жаклин? – усмехнулась я. – Кто она для тебя прежде всего – подруга твоей мамы, друг семьи или мать маньяка? Он покраснел и снова отвёл взгляд. – Инга не отвечает за поступки своего брата, почему же я должна перекладывать на неё его вину? Это бессмысленно. К тому же я, как никто другой, знаю, насколько это несправедливо! Войнич окончательно смутился, снова пересел подальше и тихо сказал: – Я понял, прости. Я не имел права вести себя так, как вёл, и решать за тебя. Этого больше не повторится! – Конечно, не повторится. Ты ведь здесь больше не появишься. Ты обещал оставить меня в покое, – напомнила я. – Знаю, больше никаких детективов тут не будет! – Алан говорил искренне, вот только этого недостаточно. – И тебя тоже! Не обижайся, но так будет лучше. – Хорошо, если настаиваешь, но… почему мы не можем просто общаться? – Кажется, он действительно этого не понимал. Придётся объяснить, специально для спортсменов: – Наше общение уже даёт печальные результаты: я вынуждена обманывать бабушку, а ты – уверять родных и друзей, что мы не знакомы. – Неправда! Когда такое было? – попробовал возмутиться Войнич. – В коттедже Жаклин, например, забыл? Если мы продолжим, гм… общение, тебе придётся врать сестре, отцу, друзьям. Несмотря на «чистые» документы, я всегда буду твоей грязной тайной, понимаешь? А мне такой статус не по душе. Так что, извини, давай прощаться. Войнич нахмурился и тихо возразил: – А теперь ты решаешь за меня. Твою бабушку, кстати, обманывать незачем. Можешь ей всё рассказать и объяснить, что я не представляю опасности. Я горько рассмеялась: – Объяснить?! После того как шестнадцать лет назад нас пытались сжечь соседи и хорошие знакомые, за одно лишь кровное родство? Да она просто заставит меня собрать чемодан и сесть на ближайшую электричку! Некоторые раны не затягиваются и гноятся годами – тебе ли не знать? Алан взъерошил волосы и нервно прошёлся по комнате. – Да, ты права. Чёрт… почему всё так?! – произнёс он с нескрываемой горечью. – Ладно, если тебе это поможет, я не буду здесь появляться. Только… ты ведь не уедешь? – Почему нет? Новые документы – новая жизнь. Или тебя всё ещё беспокоит моя наследственность? Он вспыхнул: – Нет! Конечно, нет! – Тогда почему не можешь меня опустить? – Могу. Просто… привычка. Я слишком долго тебя искал… Он подошёл ближе, я поднялась навстречу и сказала: – Негоже спортсменам иметь вредные привычки. От них нужно избавляться! Серые глаза были совсем близко и смотрели с грустью и странной теплотой. – Ты не вредная, – шепнул он одними губами, так что я едва услышала. – Мне пришлось почти погибнуть, чтобы ты это понял? – Не знаю почему, я тоже понизила голос. – Прости… – И ты прости, если есть за что… тебе пора, поздно уже… А уезжать я пока не планирую, если доставать не будешь. – Не буду. Но мне нужно знать, что у тебя всё нормально. Можешь хотя бы эсэмэску раз в месяц отправить? – У меня больше нет телефона. – Есть. – Алан достал из кармана пиджака узкую плоскую красную коробочку, слава богу, без розовой ленты. – Твой разбился в каком-то смысле из-за меня, вот, компенсирую. Я неохотно взяла презент.