– Ну а звать-то ее как? Ты хоть это выяснил? – Нина Елисеевна Боброва. Это ее девичья фамилия. – Понятно. – Зверев откинулся на спинку стула, закурил очередную папиросу и зевнул. – Ладно, домой сегодня я, пожалуй, уже не пойду, лягу спать в дежурке. Ну все, можете все проваливать! Димка, тебя это тоже касается. Евсеев с довольным видом закивал. – Шура, откуда у нас такое сало взялось? – Павел Васильевич вытер пальцы газетой. – Как масло во рту тает. – Тетка моя посылочку из Житомира прислала, – ответил Горохов. – Не знал, что у тебя в Житомире родня. Фамилия у тебя вроде русская? – Так тетка по материнской линии родня. У меня же мать хохлушка, а тетка ее старшая сестра. – Вот умеют же украинцы сало солить! А в ящичке, в котором посылочка с Украины пришла, такое яство еще есть? – Зверев подмигнул Шуре, тот оскалился: – Есть немного! – Ну, тогда на завтрак мне немного принесешь… Хорошо? – Да без вопросов, Василич! – Тогда все свободны. Ах да… Шурка, про хлеб не забудь, – успел выкрикнуть Зверев, прежде чем Костин, Горохов и Евсеев вышли за дверь. Когда Зверев, который проспал всю ночь на диванчике в дежурке, вышел из управления и увидел подъезжающую к зданию машину Корнева, он нырнул в кусты. Так как сегодня особого желания общаться со своим непосредственным начальником у Зверева не было, он просто дождался, когда Корнев выйдет из автомобиля и войдет в здание, и только потом вышел на тротуар. Закурив на ходу, Павел Васильевич улыбнулся и направился к автобусной остановке. Однако тут его окликнули: – Павел Васильевич, куда это вы так торопитесь? Зверев обернулся. В сером плаще и бесформенной фетровой шляпе в его сторону шагал Кравцов. Зверев оскалился: – Здравствуй, Витенька! Спешишь на работу? – А вы, товарищ майор, никак наоборот – решили с работы смотаться? – Почему же смотаться? Я оперативник, мне не в кабинете сидеть положено, а с людьми общаться, улики искать, людей опрашивать. Это вы – следователи – больше в кабинетах штаны протираете! Кравцов скрипуче рассмеялся. – Ну да, ну да! Как говорится, кесарю кесарево… Значит ли, что я должен Корневу передать, что вы пошли улики искать и людей опрашивать? – Так и передай, Витенька. Так и передай. Кравцов манерно покачал головой. – Расстроится ведь полковник. Он ведь так встречи с вами искал. Машину специально в Славковичи прислал, чтобы вас у себя лицезреть да ваши соображения по новому преступлению услышать. Но раз у вас для него нет десяти минут, то тогда идите куда шли. А я к Корневу зайду, сообщу о том, как вы от него в кустах прятались, и будем мы с ним дальше, как всегда, в своих кабинетах штаны протирать. Не дожидаясь ответа, Кравцов манерно козырнул, крутанулся на каблуках и быстренько взобрался на крыльцо. – Вот же гаденыш! – Зверев оскалился, сплюнул и пошел к автобусной остановке. Спустя полчаса Зверев уже был на Алексеевской. Квартира Трусевичей располагалась на первом этаже четырехэтажной сталинки, имела две смежные комнаты, душевую и просторную кухню. Чистые полы, ни малейшего следа осевшей пыли и зеленые цветочки в глиняных горшках так и дышали свежестью. Стандартный набор старенькой мебели, выцветшие фотографии на стенах, люстра с висюльками и большие настенные часы с маятником создавали уют и гармонию. Предметов роскоши здесь не было, за исключением старинного трехстворчатого трюмо с резным столом и подставкой из красного дерева, явно не вписывающейся в общий серенький интерьер жилища семьи Трусевичей. Такой же серенькой являлась и сама хозяйка квартиры. Супруга убитого накануне инженера оказалась слегка сгорбленной и близорукой женщиной лет сорока пяти – худой, бледной как мел, без всякого намека на привлекательность. Облаченная в выцветший синенький халат и клетчатые матерчатые тапки, Нина Елисеевна носила очки с толстенными стеклами, и, видимо, поэтому, когда Зверев представился и показал женщине удостоверение, та, прежде чем впустить гостя в квартиру, долго изучала предъявленный документ. Наконец хозяйка квартиры пригласила Зверева в гостиную и указала на один из скрипучих стульев. Сама же села в вытертое велюровое кресло, как-то еще больше съежилась и довольно холодно заметила: – Ваши коллеги меня уже расспрашивали. Так что не понимаю, для чего понадобился повторный визит. «А норов у нее, похоже, такой же мерзкий, как и внешность», – подумал Зверев, но при этом тут же выдавил из себя елейную улыбку. – Не переживайте, дорогая Нина Елисеевна, я постараюсь сильно вас не утомлять. – Дорогая?! – фыркнула женщина, а Зверев тем временем продолжал: – Мой коллега, как я понимаю, задавал вопросы про вашего мужа, меня же сейчас больше интересует ваш Булат. – Вас интересует эта гадкая псина? Зверев склонил голову набок и сдвинул брови. – Вы называете своего пса гадким? Но почему? – Булат был сущим наказанием. Он грыз мебель, носился по комнате как угорелый, поэтому Фимочке приходилось постоянно выгуливать его по нескольку часов в день. А еще его шерсть… Знаете, как он линял! Это что-то уму непостижимое. – То есть собаку свою вы не переносили, а ваш муж? Судя по тому, что он часами выгуливал пса, он его любил. – Просто обожал. Души в нем не чаял. – Странно, что ваш муж так привязался к обычной дворняге… – Да вы с ума сошли? Булат был чистокровкой! Восточносибирская лайка! Фимочка так его любил, так им гордился. Зверев подавил улыбку, значит, все-таки лайка. Нина Елисеевна продолжала: – До войны я как-то терпела Булата, а во время войны и после он стал для меня обузой. – А почему терпели до войны? – До войны Фимочка много времени проводил в лесу. Туда он брал с собой собаку, и та, набегавшись вдоволь, вела себя поспокойнее. Когда муж ушел на войну, я осталась с этой ужасной псиной наедине… – Вы не любили пса, но, тем не менее, не избавились от него. Почему? – Избавиться? Ну что вы? Фимочка бы мне этого не простил. – Насколько я знаю, детей у вас нет? Женщина поморщилась. – Детей я тоже не люблю! – А ваш муж? Он хотел детей? – Это имеет отношение к делу? – Возможно. – Фимочка как-то одно время заикался о том, что можно было бы завести ребенка, но я дала понять, что не хочу спешить. – И тогда ваш муж завел себе пса? – Да, как я уже сказала, это случилось еще до войны. Зверев выдержал паузу и наконец-то задал свой главный вопрос: – Вы сказали, что до войны ваш муж много времени проводил в лесу. Ваш муж был охотником? Нина Елисеевна снова фыркнула: – Жить без охоты не мог! Зверев тут же уточнил: – Вы сказали, что он много охотился до войны. А после войны? Женщина отвернулась, поправила свою безвкусную прическу и сняла очки. – После войны Фима забросил свое хобби. Точнее, не сразу. После войны он один раз куда-то ездил, брал с собой Булата, потом вернулся и спустя какое-то время продал свое ружье. То время было нелегким, как вы, наверное, помните. Всем были нужны деньги, вещи, еда… – Вы сказали, что после войны муж ездил на охоту лишь раз, а в каком году это было? – Осенью сорок пятого. А уже зимой он продал ружье. Я помню, что он еще сильно возмущался, что пришлось так дешево его отдать. На барахолке, сами ведь знаете, много денег не выручишь даже за хорошую вещь. – Значит, ружье вашего мужа было дорогое?