– Не дешевое – это уж точно. – А марку и калибр помните? – Калибр не знаю, а марка, кажется, ТОЗ[2]. – Скажите, а ваш муж был как-то связан со вторым секретарем псковского горкома? – Меня уже об этом спрашивал ваш коллега… – Я знаю, но, если можно, ответьте еще раз. Может, они служили вместе или охотились? – Я не знаю никого из тех, с кем охотился мой муж, не знаю я и его сослуживцев! Зверев покивал и поднялся. Увидев тусклую улыбку на лице собеседницы, прежде чем распрощаться, майор спросил: – Вы так много говорили про то, что не любили своего Булата, а сейчас, когда вы потеряли мужа и пса одновременно, вы не хотели бы, чтобы ваш пес был жив? Нина Елисеевна скривила лицо и покачала головой. – Нет, не хотела бы! Можете осуждать меня за это сколько угодно, но я рада, что Булата больше нет. Если бы ублюдок, застреливший Фиму, не убил и его пса, то я бы сама это сделала! – Застрелили бы? Но чем? У вас же больше нет ружья? – Я бы его отравила! – холодно ответила Нина Елисеевна таким тоном, что даже Звереву стало не по себе, он попрощался и вышел. Следующим местом, куда Зверев отправился после посещения вдовы инженера Трусевича, стала квартира второго секретаря горкома партии товарища Войнова, убитого накануне. Так же, как и квартира Трусевича, это была все та же сталинка, но на этот раз семиэтажная. Поднявшись на второй этаж, Зверев позвонил, и когда массивная дверь, обитая кожей, открылась, Павел Васильевич увидел довольно красивую моложавую блондинку – вне всякого сомнения, натуральную, изящную и чарующую, как греческая Афродита. На женщине были надеты сиреневый брючный костюм из плотного шелка, домашние туфли «сабо» с пуховой оторочкой, правый безымянный палец красавицы украшало золотое колечко с голубовато-серой лазуритовой вставкой. – Здравствуйте! Вам кого? – спросила хозяйка квартиры. – Майор Зверев! Псковское Управление милиции. – Вы не похожи на милиционера! – отметила женщина, при этом уголки ее губ слегка вздернулись. – Мне многие это говорят! – в ответ улыбнулся Зверев и полез во внутренний карман за удостоверением. – Перестаньте! Не нужны мне ваши документы! Я вам верю! Вспомнив свою предыдущую собеседницу, Зверев сразу понял, что здесь ему будет гораздо проще общаться. – Вы Ангелина Евгеньевна Войнова? Вдова второго секретаря горкома? – Чем могу помочь? – Ангелина Евгеньевна небрежным жестом пригласила гостя в квартиру. Квартира Войнова отличалась от жилища убитого вслед за ним инженера, так же как его вдова Ангелина отличалась от Нины Елисеевны Бобровой – жены Трусевича. Четыре вместительные комнаты, роскошный холл, просторная кухня, раздельный санузел и две вместительные подсобки. Бархатные занавески, картины в позолоченных рамках, сервизы и вазы в восточном стиле присутствовали повсюду, создавая впечатление роскоши. Полы всех четырех комнат и холл покрывали толстые узорчатые ковры, мебель была массивной, но при этом весьма изящной. Увидев на одной из стен оскаленную кабанью голову, Зверев тут же приблизился к ней. Огромные, местами пожелтевшие клыки, вздыбленная шерсть, поблескивающие, точно живые, маленькие глаза. Зверев какое-то время разглядывал экспонат и наконец спросил: – Откуда у вас это клыкастое чудо? – Оно всегда здесь висело. Миша говорил, что это чучело сделал один из его старых друзей… – Друзей?.. А у вашего мужа было много друзей? – Я не знала Мишиных друзей. Если они у него и были, то, вероятно, еще до войны. Только со старыми друзьями Миша в последние годы не общался. А всех своих так называемых новых друзей муж, как правило, называл товарищами! – А сослуживцев мужа вы знали? – Нет. Сослуживцев тоже не знала. – Но этих товарищей вы же знали? – Разумеется. Но не всех, конечно. – А среди этих товарищей или просто знакомых вашего мужа был некий Трусевич? Ефим Семенович Трусевич. Ангелина Евгеньевна напрягла лобик и покачала головой. – Нет. Такого человека я не знаю. Зверев прошелся по комнате и остановился возле комода, на котором стояло фото в рамке. На фото сидел на стульчике мальчик лет трех в матроске и бескозырке. – Ваш сын? – Сын. Его зовут Артур, и ему три года. Он сейчас гостит у моей матери в Великих Луках. Мама приезжала на похороны моего мужа и предложила мне взять мальчика к себе. После того как Мишу убили, здесь такое началось… Я, точнее, мы решили, что будет лучше, если Артур некоторое время поживет у мамы. Зверев понимающе кивнул и подошел вплотную к стене, на которой висел «кабан». – Ну что ж, сделал чучело старый друг, а кто же тогда убил этого кабана? Вы это знаете? – Не знаю… – В самом деле? Разве его убил не ваш муж? Он же наверняка был охотник? – За время нашего знакомства Миша ни разу не ездил на охоту. – А когда вы познакомились? – В декабре сорок пятого. Зверев покивал и снова уставился на кабанью голову. – Ну что ж, значит, вы утверждаете, что ваш муж не был охотником… Ангелина Евгеньевна улыбнулась. – Я этого не сказала… – Но как же… – Я сказала, что за время нашего знакомства муж ни разу не был на охоте. А был ли он до этого охотником или нет, я точно сказать не могу. Возможно, что и был. Зверев сделал удивленное лицо: – Я вас не понимаю. – Пойдемте со мной. Ангелина Войнова подошла к секретеру, достала из него связку ключей и прошла к одной из кладовок. Она открыла дверь и обернулась: – Помогите же мне! Достаньте вот этот ящик. В глубине закрытого помещения Зверев увидел запыленный металлический сейф. Павел Васильевич не без труда вынул стальной ящик из кладовки и поставил на ковер в коридоре. Ангелина Евгеньевна протянула связку ключей. – Один из этих ключей должен подойти… Осмотрев связку, Зверев стал по очереди вставлять ключи в замочную скважину. Уже второй из них подошел к замку. Отперев сейф, майор вынул лежавший в нем брезентовый чехол. Глава вторая Вернувшись в управление, Зверев тут же поднялся на второй этаж. В руке при этом он нес обнаруженный им в доме Войнова брезентовый чехол с двустволкой. Когда Зверев вошел в кабинет начальника милиции, тот сидел на кожаном диванчике у стены и пил какой-то желтоватого цвета отвар. Корнев был бледен, под глазами виднелись темные круги. – Опять язва мучает? – вместо приветствия поинтересовался Зверев. – Иди к черту! – Какие мы сегодня злые! – Говорю же, отстань! Какое тебе дело до моей язвы?