Подойдя к столу, Зверев положил на него свою находку. – Переживаю за тебя. Мы же все-таки не только начальник и подчиненный, но мы ведь и друзья… – Это в детстве мы были друзьями, а сейчас все поменялось! – Ничего не поменялось. – Гад ты, Пашка! Зверев беззвучно рассмеялся. – Чего это я гад? – А то ты сам не знаешь. Я тут кручусь как белка, а тебе хоть бы что! Сам ведь знаешь, как на меня сверху давят, а ты прятаться от меня вздумал. Был ведь здесь с утра и даже не зашел… – Кравцов нажаловался? – И что с того? – Да ничего! Я вообще-то здесь с вечера был и ночевал тоже здесь… – А чего же домой не позвонил? Не сказал, что нового по делу? – Ничего нового не было, потому и не позвонил. А насчет того, что прячусь от тебя, так в этом ты, Степа, сам виноват. Ну, пришел бы я к тебе, ты бы мне своими вопросами докучать стал, наорал бы, как обычно, из-за того, что я без твоего приказа в Славковичах остался! А мне твои нравоучения уже по самый кадык. – Зверев чиркнул большим пальцем по горлу. – Во как достали! Вот поэтому я, чтобы не терять времени, сразу решил заняться делом. Поэтому не хотел заниматься лишней болтовней. – Это своевременный доклад начальнику ты называешь болтовней? – Голос Корнева посуровел. – Называю, – ответил все так же беспечно Зверев. – Да иди ты! Знаешь, кто мне только что звонил? Сам Тихомиров! – Первый секретарь? И что, интересовался, как идет расследование убийства Войнова? – Ну не здоровьем же моим он интересовался. – И что ты ему сказал? – Только то, что убийца предположительно охотник, больше-то мне сказать было нечего. – Орал? – Кто? – не понял Корнев. – Ну Тихомиров. Орал, говорю, он на тебя? – Не орал, но говорил на повышенных. – Вот видишь, даже первый секретарь горкома не орет на таких, как я, простых смертных, а ты на меня постоянно орешь. – Так потому что ты ведешь себя по-хамски. – Ты зато у нас перед начальством лебезишь да навытяжку стоишь… Корнев побагровел. – Ну, знаешь… – Ладно, не начинай! Пока ты тут от меня докладов требовал, я и в самом деле много чего узнал. Теперь мы знаем рост и некоторые привычки нашего убийцы. Один из жителей Славковичей его видел, хотя и не разглядел лица. По показаниям этого свидетеля мы делаем вывод, что наш убийца невысокий и не отличается особой силой. – Кто же он? Подросток, старик, может быть, женщина? – Пока мы этого не знаем, зато теперь у нас есть вот что! – Зверев вынул из чехла и выложил в ряд: ствол, цевье, коробку с прикладом и три пачки патронов. Отдельно он уложил шомпол и набор для чистки ружья. – Немецкий «за́уэр» восьмой модели. Корнев оживился: – Хочешь сказать, что это ружье убийцы? – Нет, это ружье Войнова. Его отдала мне жена нашего второго секретаря. Ружье долгое время пролежало в кладовке, и им не пользовались. Более того, владелец после последнего использования данной двустволки ее даже не почистил. – Зверев заглянул в стволы на свет, показал их Корневу. – Стволы до сих пор пахнут порохом, местами виднеется ржавчина. По утверждению жены Войнова, наш второй секретарь за время их знакомства ни разу не был на охоте. Войнов и его супруга поженились в декабре сорок пятого, и все это время ружье лежало в кладовке без дела, а теперь смотри. – Зверев открыл все три коробки с патронами, две из них были полными, а в одной не хватало четырех штук. – Судя по маркировке, патроны тоже немецкие, в одной коробке пули, в другой картечь, в третьей дробь. Дата изготовления тысяча девятьсот сорок третий. Недостает четырех патронов, заряженных картечью. – Совершенно верно. Что нам все это дает? Зверев усмехнулся и продолжал: – Я уверен, что Войнов много раз стрелял из этого ружья, но стрелял еще до войны. С сорок первого по сорок пятый Войнов воевал, а значит, и стрелять из этого ружья он не мог. Патроны сорок третьего года выпуска. Получается, расстрелять их до войны Войнов не мог. Скорее всего, он их привез в качестве трофея из Германии и четыре патрона использовал после возвращения с фронта, но до того, как познакомился со своей будущей супругой, – то есть в период с июня по декабрь сорок пятого. Корнев почесал подбородок, вытер сухие губы ладонью и в очередной раз поморщился. – И что это нам дает? – Кое-что весьма существенное. – Зверев усмехнулся. Корнев нахмурил брови. – Ты говоришь, что ружье лежало в кладовке в доме Войнова? А что, если это не его ружье? Что, если из него стрелял кто-то другой? Наличие ружья в кладовке еще не доказывает, что Войнов увлекался охотой. Раз жена говорит, что за время их знакомства… Зверев знаком заставил Корнева замолчать. – Есть еще кое-что. В квартире второго секретаря на стене висит чучело в виде кабаньей головы. Я уверен, что хрюшку, из которой изготовлен этот охотничий трофей, застрелил сам Войнов… Корнев снова усомнился: – Кабана мог убить и не Войнов… – Да погоди же ты! – огрызнулся Зверев. – Если сопоставить все то, что я уже сказал ранее, а именно то, что из найденного у Войнова ружья стреляли в период с июня по декабрь сорок пятого, то это очень хорошо накладывается на еще одну маленькую деталь, которую я сумел выяснить. До того как посетить жилище Войнова и познакомиться с его очаровательной вдовой, я пообщался с еще одной не столь привлекательной женщиной, но тоже вдовой. – С женой Трусевича? – Так и есть. Ее зовут Нина Елисеевна Боброва. Эта не самая приятная дама, скажу тебе, и она совсем не любит собак. – При чем тут собаки? – Не важно, слушай дальше. Жена Трусевича познакомилась со своим мужем гораздо раньше, чем жена Войнова познакомилась со своим. Поэтому Нина Елисеевна и сообщила мне, что в свое время Трусевич был заядлым охотником. Это же косвенно подтверждает наличие у Трусевича собаки охотничьей породы – лайки по кличке Булат. Также Нина Елисеевна поведала мне очень интересный факт. Трусевич, вернувшись с войны, все-таки был на охоте, но один-единственный раз. А именно осенью сорок пятого. Понимаешь, к чему я клоню? Корнев нахмурился и фыркнул: – Ничего я не понимаю! Объясняй! – Трусевич был на охоте осенью сорок пятого, и из найденного у Войнова «Зауэра» стреляли примерно в это же время. Отсюда я делаю вывод, что обе жертвы нашего стрелка осенью сорок пятого вполне могли охотиться вместе. По словам жены Трусевича, ее Фимочка после той самой единственной охоты забросил свои походы в лес и продал ружье. Войнов после той охоты тоже больше не охотился и, даже не почистив стволы, запер свою двустволку в сейфе и больше к ней не прикасался. Корнев хмыкнул. – Ну, охотились они вместе, и что? Как на основании этого мы будем искать убийцу? – Пока не знаю, но есть еще один интересный момент. По словам супруги второго секретаря, чучело кабана, которое хранится в его доме, сделал старый друг Войнова. Таким образом, в нашем деле появляется еще одна интересная фигура, а именно какой-то старый друг Войнова. Этот самый друг изготавливает чучела животных, а таксидермией[3], как правило, занимаются те, кто сам не прочь пострелять по зверушкам. Корнев ухмыльнулся. – Хочешь сказать, что он тоже охотник? – Вполне возможно. Полковник вдруг ожил и подался вперед: – А может, он и есть наш убийца? Зверев помотал головой. – Может, и убийца, а может, и еще одна потенциальная жертва, – высказал он предположение. – И еще одна деталь. В том, что Войнов, Трусевич и наш чучельник побывали вместе на охоте осенью сорок пятого, я почти не сомневаюсь, но интересно и другое. Жена Войнова сказала, что не знает Трусевича! Жена Трусевича уверяет, что не может сказать, был ли ее Фима знаком с Войновым. Однако я почти уверен, что Войнов, Трусевич и неизвестный чучельник были знакомы еще до войны. Возможно, они вместе охотились и даже были друзьями. А это значит, что в какой-то момент эти друзья-приятели почему-то разошлись… – Подожди ты! – вспыхнул Корнев. – Ты меня не путай! Зверев заскрежетал зубами: – Да кто же тебя путает? Я же тебе все по полочкам уже разложил! Наши «зверобои» пошли на охоту, потом произошло что-то, что заставило всех троих навсегда забыть как об охоте, так и друг о друге – то есть перестать общаться. Возможно, их было трое, но не исключено, что с ними был и еще кто-то. И этот кто-то спустя почти пять лет все-таки решил вернуться к своему любимому делу и снова начал охотиться, но на этот раз уже на людей, – подытожил Зверев, упаковал принесенное им ружье в чехол и, закинув его на плечо, вышел из кабинета начальника милиции.