— Черт бы тебя побрал, — сказала она. Он присел на край стола. «Смогу ли я увидеть девушку Хоффманна?» «Из того, что сказал мне Бейкер, это связано со стрельбой в Максвелла Коэна. Специальное отделение думает, что это снова был критянин». «Это верно». — И ты думаешь, что сможешь получить наводку на него от Лизелотт? Она покачала головой. — Она не сказала бы тебе, даже если бы могла. — Потому что он занимался с ней любовью? Она покачала головой. «Я не думаю, что ты понимаешь. Для кого-то вроде нее он почти бог. Символ того, во что они верят.» — Не говори мне, дай угадаю. Чистота насилия.» Она открыла ящик стола и достала желтую брошюру. «Кто-то прислал мне это из Сорбонны на днях. Это было напечатано одним из студенческих сообществ. Они должны учиться в университете, получать образование, и какое образование». Она открыла брошюру. «Прислушайтесь к этому совету для демонстрантов. При нанесении ударов полицейским следует надевать кожаные перчатки. Газеты, обернутые вокруг тела, снижают эффективность прикладов. Одна таблетка от гриппа, принятая за полчаса до начала беспорядков, и еще одна, когда начнут сыпаться гранаты, уменьшают тошноту, которую вы должны получить от вдыхания газа». «Я не сталкивался с этим раньше», — прокомментировал Морган. «Я должен помнить. Когда я смогу ее увидеть?» «Ладно, трать свое время, если хочешь. У тебя есть машина?» «Да». Я договорился о встрече на троих. Дорога туда займет двадцать минут. Ты можешь заехать за мной в два тридцать. А теперь, если ты не возражаешь.» Он взял свой портфель и плащ. — Ты всегда носишь волосы вот так, зачесанными назад? — Какое, черт возьми, это имеет отношение к тебе? «На твоем месте, девочка, оставь это в покое», — сказал он. «В хороший день это может даже сделать тебя похожей на настоящую женщину». Дверь за ним тихо закрылась. Она сидела с открытым от изумления ртом. * * * Комната для допросов в Специальном следственном изоляторе Тангмер была на удивление приятной. Обои с рисунком, ковролин, стол, современные стулья. Зарешеченные окна казались почти неуместными. «Довольно приятно, на самом деле», — сказал Морган с некоторой иронией, вглядываясь в сад. «Это не обычная тюрьма, и она не должна быть такой», — сказала ему Кэтрин Райли. «Это психиатрическое учреждение…» «Направленный на реабилитацию, выздоровление и давайте все радоваться, потому что Бог добр». Прежде чем она смогла ответить, дверь открылась, и вошла Лизелотт Хоффманн. Женщина-тюремный надзиратель удалилась, снова заперев дверь. Она была маленькой, простоватой девушкой с короткими светлыми волосами и носила джинсы и джинсовую рубашку. Она проигнорировала Моргана и спросила на превосходном английском: «Кто твой друг?» — Полковник Морган. Он хотел бы задать вам несколько вопросов. Кэтрин Райли достала сигареты, дала ей одну и прикурила. — Насчет критянина, — сказал Морган. Девушка резко повернулась, ее лицо ничего не выражало, а затем она снова повернулась к Кэтрин Райли. — Что случилось? — спросил я. «В Лондоне произошла стрельба. Видный сионист. «Черный сентябрь» претендует на признание, но полиция думает, что это был критянин». Лизелотт Хоффман повернулась к Морган и подняла сжатый кулак. «Власть народу». «Какие люди, ты, глупая маленькая сучка?» Она опустила руку со странной неуверенностью на лице, и он открыл свой портфель и достал пачку фотографий. «Я подумал, что ты, возможно, захочешь для разнообразия соприкоснуться с реальностью. Посмотри, чем занимался твой критянин все эти годы». Она подошла к столу, и Кэтрин Райли последовала за ней. «Это полковник Вассиликос на заднем сиденье своей машины в Париже. Как вы можете видеть, его череп раздроблен. Мужчина, стоящий на коленях рядом с ним, — один из его телохранителей. Это его мозги просвечивают.» Выражение ее лица нисколько не изменилось, когда он бросал одну фотографию за другой жертв критянина. На последнем снимке была Меган, снятая в Паддингтонском туннеле, лежащая в канаве, где ее нашли. — Кем она была? — спросил я. — Моя дочь, — сказал Морган. — Ей было четырнадцать. Он сбил ее на машине, которую угнал, чтобы скрыться после того, как застрелил Коэна». Она отложила его и повернулась к Кэтрин Райли с выражением полного безразличия на лице. — Теперь я могу идти? И Кэтрин Райли жестом, совершенно чуждым ее натуре, ударила ее по лицу. Морган был между ними, его руки на ее руках, его голос мягкий, настойчивый. «Полегче, девочка. Отпусти это.» Позади них Лизелотт Хоффманн подошла к двери и нажала на звонок. Через некоторое время дверь открылась, и она прошла, не сказав ни слова. За его плечом Кэтрин Райли ясно видела фотографию Меган, кровавую маску лица, и ей было физически плохо. — Прости, — прошептала она. — Ах, Кейт, — сказал он. «Правило номер один. Никогда не извиняйся, никогда не объясняй. А теперь давай уберемся отсюда и найдем себе выпивку.» — Эйса? — позвала она. «Это странное имя». «Из Библии», — сказал он ей, и на мгновение он стал настоящим валлийцем. «Религиозная женщина, моя мама. Церковь дважды каждое воскресенье, когда я был мальчиком». — И где это было? — спросил я. «Деревня в долине Рондда в Уэльсе. Угольные шахты, отвалы. Место, из которого можно выбраться. Мой отец погиб при падении с крыши, когда мне было восемь. Компания выплачивала моей матери пенсию в десять шиллингов в неделю. Я пошел ко дну. Я сам попал в яму в четырнадцать лет, в последний раз вышел оттуда четыре года спустя, чтобы вступить в армию.» — И никогда не оглядывался назад? «Мне понравилось», — сказал он. «Солдатская служба. Я никогда не чувствовал себя так хорошо. И армия была добра ко мне. Я был сержантом в Арнеме, затем получил офицерский чин в звании второго лейтенанта. После войны меня оставили. Отправил меня в Сандхерст». — А ваше прошлое? Разве это никогда не доставляло тебе проблем в таком месте, как это?» — О, любой дурак может научиться обращаться с ножом и вилкой, а поскольку я валлиец, понимаете, я всегда знал, что я лучше любого чертова англичанина, который ходит по земле, даже если он учился в Итоне. — Он улыбнулся, теперь насмехаясь над ней. «Мы очень интеллектуальные люди. Я удивил их там. Я не только читал Клаузевица о войне. Я тоже знал своего Ву Чи. Тяжелая штука, понимаешь.» «Держу пари, ты был первым ублюдком». «Я должен был быть, девочка. Я должен был стать лучше, понимаешь? Языки, например. Не то чтобы они были какой-то проблемой. Научитесь свободно говорить по-валлийски, все остальное кажется легким». Они сидели за маленьким столиком, одним из нескольких возле паба на берегу реки Кэм. Это было очень приятно в лучах раннего вечернего солнца. — А как насчет твоей жены? Как она все это восприняла?» — С присущей ей твердостью, насколько я мог судить. Он пожал плечами. «Это закончилось довольно давно. Ей никогда не нравилась военная жизнь, или моя версия ее. По профессии она художник, и очень хороший. Мы встретились в Национальной галерее одним воскресным утром. Одна из тех монументальных ошибок, которые люди так часто совершают в жизни. Я думаю, что это была форма, которая сделала это, и красный берет». — Ей это понравилось? — Это ненадолго. «Что пошло не так?» «Она навестила меня на Кипре во время кампании EOKA. Однажды мы ехали по Никосии вслед за врачом одного из кавалерийских полков, который проводил свободное время, оказывая бесплатную медицинскую помощь крестьянам в деревнях гор Троодос. Он остановился на каком-то светофоре, и пара террористов из ЭОКА выбежали вперед и вышибли ему мозги через окно». — И ты взял их на себя? — Естественно, я был вооружен. — И ты убил их обоих? — Да. К сожалению, одному из них оказалось всего пятнадцать.» — И ей было трудно это принять? «Все эти вестерны. Люди ожидают, что ты выстрелишь им в руку или плечо или что-то в этом роде, только когда это реально, у тебя есть время только на одну вещь. Стреляй на поражение. И всегда дважды, чтобы быть уверенным, иначе он выстрелит в тебя, когда упадет».