– Тодаро Марианна идет к дядюшке: так, мол, и так, ее дочь – и так далее и тому подобное. Людям дона Бальдуччо хватило суток, чтобы отыскать Микелино в Палермо и привезти его ночью сюда, на виллу. – Похищение. – Можно подумать, дона Бальдуччо этим испугаешь! – Он ему угрожал? – По-своему. Два дня и две ночи его держали в пустой комнате без еды и воды. Каждые три часа в комнату входил тип с пистолетом, щелкал затвором, глядел на Микелино, наставив на него дуло, потом отворачивался и выходил, не сказав ни слова. На третий день заходит к нему дон Бальдуччо, извиняется за долгое ожидание – сами знаете, каков дон Бальдуччо, с его улыбочками и реверансами, – и тут Микелино падает перед ним на колени и, рыдая, просит оказать ему честь и позволить жениться на Грации. Когда малыш родился, ему дали имя Бальдуччо. – А потом какими были отношения между Бальдуччо Синагрой и Престией? – Спустя год после женитьбы дон Бальдуччо предложил ему оставить должность на фирме «Коццо и Рампелло» и работать на него. Но Микелино отказался. Ответил дону Бальдуччо, что ему страшно и он не справится. И тот оставил его в покое. – А потом? – Года четыре тому назад Микелино увлекся азартными играми. И тут синьоры Коццо и Рампелло обнаружили значительную кассовую недостачу. Из уважения к дону Бальдуччо они не стали на Микелино заявлять и просто его уволили. Но деньги потребовали вернуть. Дали три месяца сроку. – Он просил денег у дона Бальдуччо? – Само собой. Но тот послал его куда подальше. Обозвал пустым местом. – Коццо и Рампелло на него заявили? – Нет. Через три месяца Микелино явился к синьорам Коццо и Рампелло с пачкой наличных. Вернул все до последней лиры. – И кто же дал ему денег? – Чиччо Беллавия. Это имя он хорошо знал. Еще бы! Чиччо Беллавия был восходящей звездой в молодой мафиозной группировке, стремившейся переплюнуть старое поколение Куффаро и Синагра. Потом он предал товарищей и перешел под начало Куффаро, став их исполнителем. Так что за подпольными скачками стояла мафия. А иначе и быть не могло. – Микелино Престия сам обратился к Беллавии? – Наоборот. Беллавия заявился к нему лично, сказал, что узнал о его затруднительном положении… – Но Престия не должен был соглашаться! Взять эти деньги равносильно заявлению, что он заодно с врагами Бальдуччо! – Я же вам сразу сказал, что Микелино Престия – пустое место. Дон Бальдуччо с такими словами его и выпер. А из благодарности к Беллавии Микелино пришлось взять на себя организацию подпольных скачек. Не смог отказаться. Так что теперь он работает против дона Бальдуччо. – Вряд ли этому Престии светит спокойная старость. – Я тоже так думаю, комиссар. Вы по-прежнему считаете, что между убийством коня и скачками есть связь? – Даже не знаю, что ответить, Фацио. А ты – нет? – Сперва, когда вы показали мне мертвого коня, я сам заговорил о подпольных скачках, помните? А теперь мне кажется, они ни при чем. – Поясни-ка. – Всякий раз, когда мы строим предположение, оно оказывается ошибочным. Вы ведь решили, что коня приезжей увели, чтобы подставить Ло Дуку. И тут же выясняется, что увели коня и самого Ло Дуки. Тогда зачем было красть коня приезжей? – Согласен. А скачки? – Ло Дука, насколько мне известно, к скачкам не имеет никакого отношения. – Уверен? – Не на все сто. Руку на отсечение не дам. Но мне кажется, он не из таких. – Никогда не доверяй тому, что кажется. Например, разве ты мог десять лет назад предположить, что Престия станет организатором подпольных скачек? – Нет. – Тогда зачем говорить «он не из таких»? И вот еще что. Ло Дука налево и направо бахвалится, что мафия его уважает. По крайней мере, уважала – до вчерашнего дня. А знаешь, почему он так говорит? Знаешь, с кем он дружбу водит, кто его прикрывает? – Нет, комиссар. Но постараюсь выяснить. – Разузнал, где проводятся скачки? – Они каждый раз меняют место. Я узнал, что однажды скачки проводили у виллы Пансеки. – Пиппо Пансеки? – Именно. – Но, насколько мне известно, Пансека… – Пансека ни при чем. Возможно, он вообще ничего не знает. Он был в Риме, и сторож на одну ночь сдал землю в аренду Престии. Денег ему отвалили столько, что хватило на новую машину. А в другой раз скачки проводили около горы Красто. Вообще это бывает раз в неделю. – Минутку. Их всегда проводят по ночам? – Конечно. – Что, в темноте? – У них полно оборудования. Привозят с собой генераторы, как при киносъемках. Врубят софиты – и вокруг светло как днем. – А как они сообщают клиентам время и место? – У них важных клиентов, тех, кто делает крупные ставки, от силы тридцать-сорок человек, остальные – мелкая сошка, придут – хорошо, а нет – еще лучше. Толпа на машинах им ни к чему, слишком опасно, привлекает внимание. – И как они оповещают? – Шифрованными звонками. – И мы ничего не можем сделать? – С нашими-то возможностями? Комиссар посидел еще пару часов в конторе, потом сел в машину и поехал в Маринеллу. Прежде чем накрыть на террасе, решил принять душ. Выложил содержимое карманов в гостиной на журнальный столик. Обратил внимание на листок с номером мобильного телефона Эстерман. Пожалуй, стоит спросить ее кое о чем. Можно и завтра, когда они встретятся во Фьякке. А вдруг не получится? Кто знает, какая там будет толпа. Лучше позвонить сейчас, время не позднее. Он так и сделал. – Алло! Синьора Эстерман? – Да, кто говорит? – Комиссар Монтальбано. – Только не говорите, что вы передумали! – Насчет чего? – Ингрид мне сказала, что вы завтра приедете во Фьякку. – Приеду, синьора. – Я буду очень, очень рада. Не занимайте вечер: будет ужин, вы в списке моих приглашенных. О мадонна! Только не ужин! – Видите ли, завтра вечером у меня… – Не ищите дурацких предлогов. – Ингрид тоже останется на ужин? – Шагу без нее не можете ступить? – Да нет, просто она везет меня во Фьякку, и я подумал, что обратно… – Не волнуйтесь, Ингрид тоже остается. Почему вы позвонили? – Я?! Перспектива ужина – людские разговоры, которые придется слушать, тошнотворная стряпня, которую придется глотать, – напрочь вышибла из головы, что звонил-то он.