– Ингрид мне оставила свою. А Ингрид-то! Всегда готова поспособствовать его встречам с Ракеле! – Ей она разве не нужна? – За ней заехал друг, он ее и назад привезет. Комиссар объяснил ей, где они встретятся. Прежде чем выйти из кабинета, прихватил с письменного стола журнал, который принес Мими Ауджелло. Пригодится на случай, если разговор с Ракеле вдруг свернет в опасное русло. 13 На парковке возле кафе он заметил, что машины Ингрид еще нет. Само собой, Ракеле задерживалась. Не было у нее той даже не шведской, а скорее швейцарской пунктуальности, что присуща ее подруге. Замялся, не зная, где лучше ждать, снаружи или в кафе. Ему было немного не по себе из-за этой встречи, глупо отрицать. Никогда прежде – а Монтальбано стукнуло уже 56 – комиссару не приходилось вновь встречаться с женщиной, совершенно ему чужой, после того как у них было быстрое – как бы это назвать? – плотское соитие, так сказал бы прокурор Томмазео. Настоящая причина, по которой он не хотел отвечать на ее звонки, состояла в том, что ему было неловко с ней говорить. Неловко и даже стыдно, после того как он показал этой женщине ту сторону себя, которая, по сути, ему не принадлежала. Что говорить? Как себя вести? Как держаться? Чтобы набраться храбрости, он вылез из машины, зашел в кафе и заказал на стойке у бармена Пино порцию неразбавленного виски. Только допил, видит – уставившись на входную дверь, Пино застыл, что твоя статуя: рот разинут, как у волхва, «увидевшего звезду», в одной руке стакан, в другой – тряпка. Он обернулся посмотреть. В дверях стояла Ракеле; она только что вошла. Умопомрачительно элегантная, пугающе красивая. Ее присутствие словно добавило яркости всем зажженным лампочкам. Пино превратился в мраморное изваяние, будучи не в силах шевельнуться. Комиссар пошел ей навстречу. Настоящая гранд-дама. – Здравствуй, – сказала улыбаясь, голубые глаза лучились искренней радостью. – Вот и я. Не стала целовать и не подставила щеку для поцелуя. На Монтальбано накатила волна благодарности: в одно мгновение он снова был в своей тарелке. – Аперитив? – Лучше не надо. Монтальбано забыл заплатить за виски, а Пино так и стоял, замерев в прежней позе, будто зачарованный. На парковке Ракеле спросила: – Ты решил, куда поедем? – Да. В Монтереале, на взморье. – По-моему, это по дороге на Фьякку. На твоей машине или возьмем авто Ингрид? – Давай на машине Ингрид. Можешь сесть за руль? Я немного устал. Это было не так, просто он слегка захмелел от виски. Возможно ли, чтобы два глотка виски ударили ему в голову? Или таково убойное действие гремучей смеси виски с Ракеле? Выехали. Ракеле рулила уверенно, быстро, но плавно. Долетели до Монтереале за десять минут. – Теперь показывай дорогу. – И внезапно, видимо, под воздействием той гремучей смеси, комиссар напрочь забыл дорогу. – Кажется, направо. Повернули на грунтовую дорогу и уперлись в сельский домик. – Вернемся назад и повернем налево. Опять не то: дорога закончилась перед складом сельскохозяйственного консорциума. – Видимо, надо ехать прямо, – сделала вывод Ракеле. Действительно, она оказалась права. Спустя десять минут они сидели за столиком ресторана, где комиссар бывал несколько раз – кормили там вкусно. Столик, который они выбрали, располагался под навесом, в самом начале пляжа. Шагах в тридцати лениво и еле слышно шелестело море. Высыпали звезды, на небе не было ни облачка. За другим столиком сидели двое мужчин лет пятидесяти, на одного из которых вид Ракеле произвел почти летальный эффект: поперхнувшись вином, тот едва не задохнулся. Приятель еле успел восстановить ему дыхание с помощью увесистых шлепков по спине. – Здесь подают белое вино, вполне подойдет как аперитив, – сказал Монтальбано. – Если составишь мне компанию. – Конечно. Ты голодная? – Пока ехала в Маринеллу из Монтелузы, еще не была, но сейчас – да. Наверно, это из-за морского воздуха. – Рад слышать. Признаюсь, женщины, которые не любят есть, потому что боятся растолстеть, мне не… Прервался. С чего это он разоткровенничался? Что вообще происходит? – Я никогда не сидела на диете, – сказала Ракеле. – Вернее, пока, к счастью, в этом не было необходимости. Официант принес вино. Выпили по первому бокалу. – Действительно хорошее вино, – сказала Ракеле. Вошла парочка лет тридцати в поисках свободного столика. Но как только девушка заметила, какие взгляды ее кавалер бросает на Ракеле, она мигом подхватила его под руку и увела с веранды в помещение. Снова появился официант и, наполняя пустые бокалы, спросил, что они желают заказать на ужин. – Тебе первое или закуски? – Либо одно, либо другое? – ответила вопросом на вопрос Ракеле. – Здесь подают пятнадцать видов закусок. Рекомендую попробовать все. – Пятнадцать? – Даже больше. – Несите закуски! – А на второе? – спросил официант. – Позже решим, – сказал Монтальбано. – К закускам подать еще бутылку вина? – Пожалуй, да. Вскоре стол был заставлен тарелками – казалось, булавку некуда воткнуть. Креветки большие и малые, кальмары, копченый тунец, жареные тефтельки из мальков, морские ежи, мидии и черенки; отварные ломтики осьминога; ломтики осьминога в соусе; анчоусы, маринованные в лимонном соке; сардины в масле, крошечные жареные кальмарчики; кальмары и каракатицы, заправленные апельсином и кусочками сельдерея; рулетики из анчоусов, начиненные каперсами; рулетики из сардин; карпаччо из рыбы-меча… Тишина, в которой они ели, иногда обмениваясь одобрительными взглядами по поводу вкуса и аромата, была нарушена лишь однажды, в момент перехода от рулетиков из анчоусов к осьминожкам, когда Ракеле спросила: – Что такое? И Монтальбано ответил, чувствуя, что краснеет: – Ничего. Парой минут ранее он отключился, любуясь, как ее рот открывается, когда она подносит к нему вилку, на мгновение обнажая розовое, как у кошки, нёбо; блестящие зубы сжимают, потом выпускают вилку; рот закрывается, губы ритмично двигаются в такт жеванию. При одном взгляде на этот рот кружилась голова. Внезапно Монтальбано вспомнил вечер во Фьякке, когда он зачарованно глядел на ее губы, освещенные огоньком сигареты.