– Фацио, закрой дверь и сядь. Достал из кармана подкову и положил на стол: – Рассмотри хорошенько. – Можно взять в руки? – Да. Пока Фацио разглядывал подкову, он снова принялся тихонько напевать: – «…И взглянет нам в окошко…» Фацио вопросительно посмотрел на него: – Подкова как подкова. – Вот именно. Потому-то они и сделали все возможное и невозможное, чтобы получить ее: вломились в дом, попытались устроить поджог, а Гуррери поплатился жизнью. Фацио вытаращил глаза: – Вот из-за этой подковы? – Так точно. – И она была у вас? – Так точно. А я напрочь про нее забыл. – Но это же самая простая подкова, ничего особенного! – В этом и заключается ее особенность: в ней нет ничего особенного. – И что все это значит? – Это значит, что убитая лошадь не принадлежит Ракеле Эстерман. И он снова негромко запел: – «Певец любви беспечный…» 18 Мими Ауджелло пришел поздно, и комиссару пришлось повторить ему все, что он уже рассказал Фацио. – В общем, – последовал комментарий Ауджелло, – подкова принесла тебе удачу. Помогла понять, что к чему. Монтальбано изложил обоим свою идею: устроить хитроумную ловушку, которая должна сработать как часы. Если сработает, в сети попадется много крупной рыбы. – Вы согласны? – А то, – сказал Мими. Фацио, как всегда, колебался: – Все должно произойти в конторе, тут нет возражений, комиссар. Но ведь тут будет и Катарелла! – И что такого? – Катарелла может провалить операцию. Предположим, он проводит Престию ко мне, а Ло Дуку – к вам. Вы же понимаете, что с ним надо как с ребенком… – Ладно, зови его сюда. Отправлю его с секретной миссией. Ты пока позвони, куда тебе надо, потом возвращайся. И ты, Мими, иди готовься. Оба вышли; спустя миллионную долю секунды в кабинет влетел Катарелла. – Катарелла, входи, закрой дверь на ключ и садись. Катарелла исполнил. – Слушай меня внимательно. Хочу поручить тебе одно деликатное дело, о котором никто не должен знать. Никому ни слова. Растроганный Катарелла заерзал на стуле. – Ты должен поехать в Маринеллу и занять наблюдательный пост в строящемся доме, том, что рядом с моим, на другой стороне улицы. – Синьор комиссар, я отлично знаю, где эта улица и где этот дом. А как займу я тот пост, дальше-то чего делать? – Захвати с собой листок и ручку. Будешь записывать всех, кто проходит по берегу мимо моего дома, и помечай: мужчина, женщина, ребенок… Когда стемнеет, возвращайся в контору со списком. И смотри, чтобы тебя никто не заметил! Это суперсекретная операция! Выдвигайся прямо сейчас. Под грузом огромной ответственности тронутый до слез оказанным ему доверием Катарелла зарделся как мак; от волнения у него перехватило в горле; он встал, отдал честь, щелкнув каблуками, с трудом справился с ключом, отпер дверь и вышел из кабинета. – Я все, – сказал Фацио, заходя в кабинет спустя несколько минут. – Микелино Престия вызван к четырем, Ло Дука – к половине пятого. А вот адрес Беллавии. Протянул листок, Монтальбано сунул его в карман. – Пойду проинструктирую Галло и Галлуццо, – продолжил Фацио. – Синьор Ауджелло просил передать, что у него все готово; в четыре он будет на парковке. – Отлично. Знаешь, что я тебе скажу? Пойду-ка я пообедаю. Поклевал закуски, макароны даже заказывать не стал. Пищевод словно судорогой свело. И петь расхотелось. Его вдруг охватило беспокойство по поводу послеобеденной операции. Все ли сработает как надо? – Синьор комиссар, что-то вы меня сегодня не порадовали. – Прости, Энцо, трудный день. Он взглянул на часы. Времени оставалось только на прогулку до маяка, без посиделок на скале. На месте Катареллы сидел агент Лаваккара, толковый юноша. – Ты понял свою задачу? – Так точно, Фацио мне все объяснил. Прошел к себе в кабинет, открыл окно, выкурил сигарету, закрыл окно, сел за стол, и тут в дверь постучали. Четыре десять. – Войдите! Появился Лаваккара: – Синьор комиссар, к вам синьор Престия. – Пусть зайдет. – Здравствуйте, комиссар, – входя, поздоровался Престия. Лаваккара прикрыл дверь и вернулся на пост, а Монтальбано встал и протянул вошедшему руку: – Садитесь. Искренне сожалею, что пришлось вас побеспокоить, но вы же знаете, как бывает… Микеле Престия. Сильно за пятьдесят, одет хорошо, золотые очки, на вид честный счетовод. Спокоен как удав. – Можете подождать пять минут? Стоит потянуть время. Он притворился, будто читает какую-то бумагу, то посмеиваясь, то хмурясь. Потом отложил в сторону и молча пристально уставился на Престию. Фацио сказал, что Престия – инфузория, марионетка в руках Беллавии. Однако нервы у него крепкие. Наконец комиссар решился: – К нам поступило заявление на вас от вашей жены. Престия вздрогнул. Заморгал. А рыльце-то в пуху: наверняка ожидал чего-то другого. Открыл рот, закрыл и наконец выговорил: