– Когда приедет, скажи, чтоб мне позвонил. Комиссар открыл балконную дверь, вышел на террасу, сел, положил подкову на столик и уставился на нее, будто никогда ничего подобного в жизни не видел. Понемногу пришло ощущение, что котелок снова начал варить. Первыми припомнились слова доктора Паскуано. Монтальбано, это явный признак старения. Клетки вашего мозга распадаются все быстрее. Первый симптом – потеря памяти, вы знали об этом? С вами еще не случалось такого – сделаете что-то, а спустя мгновение забываете, что вы это сделали? Именно что случалось. Еще как случалось! Подобрал подкову, положил в карман и напрочь забыл о ней. Но когда? Где? – Вот и кофе, – сказала Аделина, ставя на столик поднос с кофейником, чашкой и сахарницей. Он выпил чашку обжигающего черного кофе, глядя на пустой пляж. И вдруг увидел на пляже завалившуюся на бок мертвую лошадь. А вот и он сам, лег плашмя и дотянулся рукой до подковы. Та держалась на одном гвозде, наполовину выпавшем из копыта… Что же произошло потом? Потом случилось что-то, что… А, вот что! Фацио, Галло и Галлуццо вышли на террасу, и он поднялся с песка, машинально сунув подкову в карман. Потом пошел переодеться, закинул снятые штаны в корзину с грязной одеждой. Потом принял душ, болтал с Фацио, потом прибыли «космонавты», а труп исчез. Спокойствие, только спокойствие, Монтальбано. Надо выпить еще кофе. Так, начнем сначала. Утром несчастной умирающей лошади удается вырваться, и она отчаянно скачет по песку… Господи! Неужели песчаная дорожка из того ночного кошмара – об этом? И он неправильно истолковал свой сон? …и падает замертво у него под окном. Убийцам надо увезти и спрятать труп. Они находят тачку, фургон, перевозку, что-то такое. Явившись за тушей, они замечают, что комиссар проснулся, увидел лошадь и вышел на пляж. Тогда они прячутся, выжидая подходящего момента. И вот наконец удача: комиссар и Фацио – на кухне, оттуда пляжа не видно. Они посылают лазутчика; тот, убедившись, что хозяин и его гость мирно беседуют, подает знак остальным – мол, путь свободен, – а сам продолжает наблюдение. Туша мгновенно исчезает. Но тогда… Там осталось еще немного кофе? Кофейник был пуст, но он не решился попросить Аделину сварить еще. Встал, зашел в дом за бутылкой виски и стаканом и направился обратно на террасу. – С утра пораньше, синьор комиссар? – остановил его укоризненный голос Аделины: та наблюдала за ним с порога кухни. И снова он ничего не ответил. Налил и сделал глоток. Раз те наблюдали за ним, пока он разглядывал лошадь, значит, они видели, как он подобрал подкову и положил в карман. А это означает, что… …что ты был неправ, кругом неправ, Монтальбано. Не собирались они влиять на твои показания в суде против Ликко, Монтальбано. Суд против Ликко тут ни при чем. Им нужна подкова. Ее-то они и искали, когда перевернули дом вверх дном. Даже часы вернули, чтобы понял: в его дом залезли не воры. Но почему эта подкова столь важна? Единственный логичный ответ таков: пока она у него, в похищении трупа лошади нет никакого смысла. Но раз для них так важно добыть подкову, почему после неудачного поджога они оставили попытки? Проще простого, Монтальбано. Потому что Галлуццо подстрелил Гуррери и тот умер. Накладка вышла. Но они как пить дать заявятся снова. Он снова взял в руки подкову, чтобы изучить получше. Обычная подкова, каких он видел десятки. Что же в ней такого, что за нее уже заплатил жизнью один человек? Он поднял глаза на море, и тут сверкнула вспышка. Нет, никто не следил за ним в бинокль с лодки. Вспышка случилась у него в голове. Комиссар вскочил, побежал к телефону, набрал номер Ингрид. – Алё? Кто говолить? – Синьора Ракеле дома? – Ты ждать. – Алло? Кто это? – Монтальбано. – Сальво! Какой приятный сюрприз! Как раз собиралась тебе звонить! Мы с Ингрид хотели пригласить тебя сегодня на ужин. – Да, хорошо, но… – Куда пойдем? – Приходите лучше ко мне, я скажу Аделине, чтобы… но… – Почему ты все время говоришь «но»? – Ты мне вот что скажи. Твоя лошадь… – Да? – встрепенулась Ракеле. – Подковы у твоей лошади имели какие-то отличия? – В каком смысле? – Не могу сказать, я в том не разбираюсь, ты ведь знаешь… Может, на них что-то выбито, какой-то знак… – Да. Но почему ты об этом спрашиваешь? – Так, одна безумная мысль. И что за знак? – Ровно по центру дуги выбита маленькая буква W. Мне их делает на заказ в Риме один кузнец… – А Ло Дука для своих лошадей заказывает у того же… – Ну что ты! – Жаль, – вздохнул он с напускным огорчением. И повесил трубку. Не хотел, чтобы Ракеле начала задавать вопросы. Последний фрагмент головоломки, которую он собирал в уме с того самого вечера во Фьякке, встал на место и придал смысл картинке. Ему хотелось петь. А кто запретит? Затянул во весь голос из «Богемы» Пуччини: «Холодная ручонка, надо вам ее согреть…» – Синьор комиссар, что с вами творится-то сегодня? – изумилась горничная, примчавшись с кухни. – Ничего, Аделина. Кстати, приготовь-ка на ужин что-нибудь вкусное. У меня будет двое гостей. Зазвонил телефон. Ракеле. – Нас разъединили, – поспешно сказал комиссар. – Слушай, в котором часу нам приехать? – В девять подойдет? – Отлично. До вечера. Только положил трубку, как телефон снова зазвонил. – Это Фацио. – Я передумал, сейчас сам приеду, дождись меня. Он распевал всю дорогу: мелодия и слова крепко засели в голове. Когда доходил до места, дальше которого не помнил, начинал петь сначала. – «…Надо вам ее согре-е-е-еть…» Доехал, запарковался, прошел, напевая, мимо остолбеневшего Катареллы. – «Темно ужасно…» Катарелла, скажи Фацио, пусть немедленно зайдет ко мне. «…Мы ищем ключ напра-асно…» Зашел в кабинет, сел, откинулся на спинку кресла: – «Еще немножко-о-о…» – Что случилось, комиссар?