– Теперь вспомнил. Слушаю вас. – Салинас говорил, что у него есть алиби, но не уточнял, какое именно. Вы обнаружили, что его защитники собирались заявить в суде, что в то время, когда Альвареса… – Господи! А Альварес кто такой? – Торговец, которого ранил Салинас. Так вот, защитники собирались заявить, что Салинас в то время находился дома у некоей Долорес, которая была его любовницей. А мужа Долорес и саму Долорес планировали привлечь в качестве свидетелей. Но вы мне сказали, что прокуратура намеревается опровергнуть это алиби, хотя у нее нет уверенности. И тут комиссар Мартинес, устанавливая личность одного убитого, обнаруживает, что это некий Пепито, мелкий воришка, прислужник мафии и муж Долорес. – И кто же его убил? – Мартинес полагает, что его убрал один мафиози, некто Беллавия, то есть, простите, Санчес. Мартинес задается вопросом: почему Долорес предоставила Салинасу алиби? Ведь она не была его любовницей. Тогда почему? Ради денег? Потому что ей угрожали? Или ее заставили силой? И тут ему приходит в голову одна мысль. Он идет домой к Долорес, показывает ей фото убитого мужа и говорит, что убийца – Санчес. И по реакции женщины Мартинес вдруг догадывается о неожиданной истине. – А именно? – Долорес действовала из любви. – К кому? – К мужу. Это кажется невероятным, но это так. Пепито – мерзавец, он дурно с ней обращался, часто поколачивал, но она его любила и терпела от него все. Санчес сказал ей, встретившись с ней наедине, что либо она предоставит алиби Салинасу, либо они убьют Пепито, которого у нее фактически похитили. Узнав от Мартинеса, что, хотя Долорес приняла условия шантажистов, Пепито все равно убили, она решила отомстить и призналась. Конец истории. Комиссар взглянул на часы: – У меня ушло четыре с половиной минуты. – Да, но, видите ли, Монтальбано, Долорес призналась воображаемому комиссару, который… – Она готова повторить все конкретному, а не воображаемому прокурору. А уж этого прокурора мы назовем его настоящим именем, то есть Джарриццо, хорошо? – Тогда другое дело. Позвоню карабинерам, – заторопился Джарриццо, – и отправлю их… – …во двор, – закончил за него Монтальбано. Джарриццо опешил: – В какой двор? – Во двор дворца правосудия. Синьора Сирагуза – пардон, Долорес – сидит в служебном авто, и с ней старший следователь Фацио. Мартинес не хотел ни на минуту оставлять ее одну после того, как она заговорила: опасается за ее жизнь. У синьоры при себе сумка с личными вещами. Сами понимаете, прокурор Джарриццо, женщине путь домой заказан, ее тут же уберут. Так что участок Мартинеса надеется, что синьора Сирагуза – пардон, Долорес – получит должную защиту. Всего наилучшего. – А вы куда? – Зайду в кафе, перехвачу бутерброд. – Вот Ликко и обосрался, – сказал Фацио, когда они вернулись в участок. – Ага. – Вы не рады? – Нет. – Почему? – Потому что я пришел к истине путем слишком многих ошибок. – Каких ошибок? – Назову тебе только одну, идет? Мафия не просто наняла Гуррери, как сказал ты и как я сказал Джарриццо, зная, что это неправда. Они держали его в заложниках, заставляя думать, что он на них работает. Чиччо Беллавия постоянно пас его и говорил, что делать. А если бы жена не дала нужных им показаний, они бы, недолго думая, прикончили его. – И что это меняет? – Все, Фацио, все. Взять, к примеру, кражу лошадей. Гуррери не мог быть организатором, он максимум лишь принимал участие в похищении. А значит, версия Ло Дуки про вендетту со стороны Гуррери отпадает. И уж конечно, не он звонил синьоре Эстерман. – Может, это был Беллавия? – Может, и он, но я убежден, что Беллавия – тоже исполнитель. И уверен, что из тех двоих, кто хотел поджечь мой дом, второй, тот, что стрелял в Галлуццо, – это Беллавия. – Так, значит, за всем стоят Куффаро? – Теперь у меня нет сомнений. Прав был Ауджелло, когда говорил, что у Гуррери не такие светлые мозги, чтобы организовать подобную махинацию; и прав был ты, когда утверждал, что Куффаро хотят добиться от меня определенного поведения в суде. Но и они допустили ошибку. Разбудили спящую собаку. А собака, то есть я, проснулась и укусила их. – Ах да, комиссар, забыл спросить: как там Галлуццо? – В целом нормально. В конце концов, он ведь стрелял в целях самозащиты. – Простите, но вы сказали Сирагузе, что ее мужа убил Беллавия. – Я и прокурору Джарриццо так сказал. – Да, но мы-то знаем, что это не он. – Что ты так паришься из-за этого уголовника? Мы знаем, что на нем висят минимум три убийства. Три плюс один будет четыре. – Да я не парюсь, комиссар, но Беллавия, конечно, скажет, что это не он. – И кто ему поверит? – А вдруг он расскажет, как все было на самом деле? Что Гуррери подстрелил полицейский? – Тогда ему придется рассказать как и почему. Придется рассказать, что они явились спалить мой дом, чтобы повлиять на мое поведение на суде против Ликко. Иными словами, ему придется втянуть в историю Куффаро. Думаешь, он на такое решится? По дороге домой на него накатил волчий голод. В холодильнике стояла миска с благоухающей капонатой и тарелка с побегами дикой спаржи, горькими, как стрихнин, заправленными только оливковым маслом и солью. В духовке томился каравай свежего пшеничного хлеба. Он накрыл на столике на террасе и расставил тарелки с едой. Сгустилась темнота. Неподалеку от берега виднелась лодка с фонарем. Комиссар взглянул на нее и почувствовал облегчение: теперь он точно знал, что с этой лодки никто за ним не следит. Он лег в постель и раскрыл одну из купленных шведских книжек. Главным героем там был его коллега, комиссар Мартин Бек, и Монтальбано очень любил его способ вести расследования. Когда дочитал и погасил свет, было четыре утра. Так что проснулся он только в девять, и то потому, что Аделина гремела на кухне посудой. – Аделина, сделаешь мне кофе? – Уже несу, синьор комиссар. Выпил мелкими глотками, смакуя, зажег сигарету. Докурил, встал и пошел в ванную. Одевшись и собравшись, зашел на кухню выпить, как обычно, вторую чашку. – Ох, синьор комиссар, я ж вам все забываю одну штуку отдать, – сказала Аделина. – Какую штуку? – Мне ее в прачечной вернули, когда я за вашими штанами заходила. В кармане нашли. Она взяла со стула сумочку, открыла, достала какой-то предмет и протянула комиссару. Это была подкова. Пока кофе лился ему на рубашку, Монтальбано вновь почувствовал, как земля уплывает из-под ног. Дважды за сутки, это уж слишком! – Синьор комиссар, что с вами? Рубашку испортили! Монтальбано буквально потерял дар речи. Изумленный, потрясенный, ошарашенный, он таращился на подкову. – Синьор комиссар, не пугайте меня! Что с вами? – Ничего, ничего, – с усилием выдавил он. Взял стакан, налил воды и выпил залпом. – Ничего, ничего, – повторил он Аделине; та все смотрела на него, держа в руке подкову. – Дай-ка, – сказал, снимая рубашку. – И свари еще кофе. – А не вредно вам пить столько кофе? Он не ответил. Походкой лунатика двинулся в гостиную с подковой в руке, поднял трубку, набрал номер участка. – Алё, полицейский учас… – Катарелла, это Монтальбано. – Что с вами, синьор комиссар? Голос у вас больно странный! – Слушай, меня сегодня с утра не будет в конторе. Фацио есть? – Никак нет, в отсутствии он.