- Держите, Вадим Евгеньевич. Ложка есть? - Да откуда же, гражданин майор? Ничего, я так, пальцем. Спасибо вам! Солдаты и офицеры отворачивались от него, но возражений не было - кормят даже перед казнью, невзирая на политические убеждения и отношения к Коммунистической партии. Ефрейтор Зимин извлёк из-за голенища алюминиевую ложку и отдал Капустину. Когда тот быстро съел кашу и хотел её вернуть, он лишь отмахнулся, мол у меня не последняя - что за солдат без достаточного набора столовых принадлежностей. Выступили они быстро ещё не рассвело. Данилюк с Карловичем ушли в головной дозор, выявили тропу оставленную немцами. От них периодически поступали сведения: немцы снова перевязывали раненого, делали перекур, что-то ели на скорую руку, привал у них был длительный, они даже развели небольшой костер, головешки давно остыли, это было не то место, где противник вставал на ночевку. Рельеф местности все больше усложнялся: узкая тропа тянулась вдоль отвесной скалы, справа чернела бездна, куда совершенно не хотелось смотреть. Люди молчали, тщательно выверяли каждый шаг, пот струился по взволнованным лицам, Франтишкова тяжело дышала, передвигалась короткими шагами, словно лыжник поднимающийся в гору. Опасный участок тянулся метров двести, не смотреть в пропасть было невозможно, камни выстреливали из под ног, земля прогибалась и сыпалась в обрыв. - Командир, как ты думаешь: мы сократили разрыв? - пробормотал в затылок Владу Коломиец. - Намного, Егор, на несколько часов это наверняка. Мы находились на стоянке только в тёмное время, а немцы дольше - у них нет причины бежать сломя голову. Своего пострадавшего они тащили по этой же тропе. Представь с какой скоростью. Данилюк и Карпович первыми прошли опасный участок, прикрывали группу. Люди с облегчением выбирались на ровный участок, спешили к деревьям. Короткий привал и снова в путь через короткий сосняк, травяные заросли, очередную скалистую низину, где деревья умудрялись расти через камни, теряли в высоте, но обзаводились изогнутыми ветками. Снова буковая роща между скальными махинами, тут от дозора пришёл сигнал: Внимание! Люди рассредоточились, ушли с тропы, несколько человек растянувшись в цепь, двинулись вперёд. Да, эта находка имела значение. В высокой траве, под корнями дерева, изъеденного жуками, лежал мертвец и смотрел пустыми глазами в светлеющее небо. Звягинцев зашипел на своих подчинённых: - Разойтись! Нечего тут глазеть, быть начеку. Остальные медленно сомкнули круг, сканируя землю под ногами - мёртвые тела часто минировали не только немцы. Осторожность требовалась предельная. - Надушился. Фу, - Коломиец поморщился. - Надо же так навонять. - Он не специально, - заявил Зацепин. - Да ладно, мертвец как мертвец. Хорошо, что мы уже поели. Франтишкова издала какой-то подозрительный звук, взялась за горло и отвернулась. Плотный сорокалетний мужчина скончался давно, запах разложения уже присутствовал, сотрудники контрразведки СМЕРШ осмотрели траву, не выявили ничего похожего на растяжки, присели на корточки. Покойник был без головного убора, в седоватых волосах запеклась грязь, на шее чернел загустевший кровавый нарост, он был в мундире штурмбанфюрера, поверх него наброшена короткая гражданская куртка, на правой ноге тоже запеклась кровь, штанину ему немцы отрезали, несколько раз бинтовали голень, перелом был открытым, страшным, вылезла кость. При жизни человек претерпевал чудовищные мучения, возможно он сам попросил избавить его от страданий или товарищи решили, что так будет лучше. Гангрена была гарантирована, не имело смысла тащить пострадавшего через горы. Это был, разумеется, не Шломберг. - Знаете такого? - Брагин покосился на Капустина. Бывший офицер РОА покачал головой и ответил: - Увы, гражданин майор, не знаю. Из окружения фон Шломберга знаком только с полковником Хрусталевым. - Этот мертвец штурмбанфюрер СС, майор стало быть, свои же горло и перерезали, - сказал Коломиец. - Чтобы обузой не был. Нормальное дело в их среде, товарищеская взаимовыручка. Эх, допросить бы его. - Думаешь получится? - спросил Марецкий и озадаченно почесал затылок. Документы на теле отсутствовали, штурмбанфюрер получил ножом по горлу и скончался быстро, глубина раны впечатляла, из закоулков памяти, на которую майор никогда не жаловался, выплыли имена и фамилии: Франс Шетелих, Генрих Эгельмейер, кто именно лежал здесь не имело значения Шломберг и Хрусталев по-прежнему были живы и спешили на воссоединение с американскими дружками. - Сдох и ладно, - заключил Филимонов. - Меньше этой мрази осталось на земле. - На самом деле это не очень хорошо, - произнёс Брагин и поднялся. – Почему, можете сами догадаться, теперь противник движется быстрее, его ничто не тормозит, этого субъекта немцы прирезали давно, ещё до того, как встали на ночлег. Тело уже окоченело, так что мы по-прежнему серьёзно отстаём от них. К месту вражеского ночлега они вышли через полчаса. Брагин спешил, но всё же приказал остановиться и все осмотреть. Трава на поляне была истоптана, кое-где остались вмятины от тел, разбросанный лапник, обёртки от продуктов, множество окурков, в ямке по соседству немцы развели костёр, используя сухое горючее, его специфический аромат ещё присутствовал. Видимо они замёрзли, огнем отогревались. Зола и не прогоревшие ветки были теплыми. Народ заволновался, немцы могли уйти, костёр не растоптали, он продолжал тлеть какое-то время после их ухода, но это уже не восемь часов разрыва. Сержант Звягинцев как-то сразу весь подобрался, парень оказался сообразительный. Ушло вперёд охранение, остальные передохнули пару минут и тоже тронулись в путь. Никто не считал пройденное расстояние, сделать это было невозможно, на отдельных участках все двигались ускоренным маршем. Чешка отдувалась, хваталась за сердце, но ни разу не пожаловалась, не просила о снисхождении. У Горана заплетались ноги, он оказался не столь вынослив, но тоже не ныл. В других местах скорость падала практически до нуля, людям приходилось перебираться через завалы, куда-то лезть, привалы становились короче, народ почти не курил. Капустин спотыкался, хватался за деревья, делал небольшие передышки и брёл дальше. Брагин отстал, испытующе поглядывал на предателя: тот шёл опустив голову, иногда поднимал глаза. Отношение к этому человеку у Влада как-то не выстраивалась. Конечно, изменник заслуживает кары, но что мешает ему искупить вину, сделав пару тройку добрых дел. Советское законодательство великодушно умеет не только карать, но и миловать. У Брагина не было к Капустину никакой ненависти, перегорели всё омерзения и брезгливости, он тоже не вызывал. - Вы так смотрите на меня, гражданин майор, - первым подал голос Капустин. - Всё в порядке, жалоб и пожеланий нет. Чувствую себя сносно, бежать не собираюсь, примерять на себя роль Ивана Сусанина тоже нет расположения. - Да я в курсе. Вы раскаялись, признали свою вину и теперь готовы искупить её кровью. Но я бы предпочёл мозгами, Вадим Евгеньевич. - Именно это я и делаю, гражданин майор. Восстанавливаю в памяти ориентиры, пытаюсь понять какой дорогой пойдут немцы. К сожалению я работал не в этом районе, наши шахты и рудники располагались южнее и западнее, немцы ухитрились упасть именно там, где нет предприятий и населённых пунктов. Пока всё происходит правильно, не думаю, что они будут выставлять заслоны и кордоны. - Насколько мы от них отстаём по вашим ощущениям? - По моим ощущениям выходит, что мы их скоро нагоним. Головному дозору стоит смотреть во все глаза и реже выходить на открытые участки. Немцы теряют много времени на привалах, значительно больше чем мы. Фон Шломберг и люди из его окружения не такие уж любители ходьбы по пересечённой местности. Не думаю, что они когда-то этим занимались. Шломберг и Хрусталев уже в годах, подобное упражнение на выносливость не для них. Вы смотрите на меня, как следователь на допросе, гражданин майор. Вас интересуют генезис моего грехопадения? - То есть вы признаёте, что предали свою родину? - Это глупо отрицать. Всё же лелею надежду, что я предал не страну, а государство, во главе которой вас стоит коммунистическая партия, имеющая мало общего с любовью к народу, а все нити управления ведут к одному человеку, судить достоинства, недостатки которого я не собираюсь, но вынужден признать, что ценой жизни многих миллионов собственных граждан он эту войну всё таки закончил в свою пользу. - Вы считаете, что предать государство и страну разные вещи? Не попахивает ли это демагогией, Вадим Евгеньевич? Вы убивали граждан СССР, одетых в военную форму, совокупность которых и называется страной, невзлюбили Отечество. Оно вас обидело? Меня это мало интересует, но за вас спросили во фронтовом управлении контрразведки, именно от вас, как ни крути, зависит успех нашего похода. Поэтому я хотел бы это знать, повторю мне безразлично почему вы перешли на нашу сторону: связано ли это с совестью или жизнью ваших близких, оказавшихся под колпаком у органов или с каким-то другими причинами. - Всё очень сложно, гражданин майор, - голос предателя стал каким-то угасающим. - Проще всего обвинить человека во всех грехах, особенно если это делают те, кто сам не безгрешен. Простите, речь не о вас. В тридцать девятом году я получил звание майора, служил в Приморье, был заместителем начальника штаба отдельного краснознамённого полка, отличившегося на Халхин-Голе, мы воевали, защищали родину, пусть на дальних рубежах, но какая разница - полк был образцовым. В один прекрасный день арестовали практически всё командование, в штабе остались только несколько человек. Объяснить причины ареста мне бы не хотелось, вы сами знаете, что тогда происходило и по каким вздорным обвинениям попадали за решётку кадровые командиры, преданные стране. - Я рекомендовал бы вам быть осторожнее в высказываниях, Вадим Евгеньевич. - Нас никто не слышит, - заявил Капустин. - А вы производите впечатление умного человека, просто привыкли всё держать в себе. - Со мной уже кончено, меня не надо ни о чём предупреждать. А от командно-начальствующего состава полка уцелели четверо, в том числе и я. Все остальные двадцать человек - сплошь антисоветская плесень и заговорщики. Знаете почему нас не взяли? Следователь НКВД прозрачно намекнул. Незадолго до этого были учения, полк провёл их блестяще, на полигоне присутствовал корреспондент «Красной Звезды», прибывший из столицы. Все четверо дали интервью по указанию комполка, всё стандартно, в лучших традициях советской прессы. В статье были указаны наши реальные звания, должности и фамилии, эдакий бравурный репортаж во славу Красной армии. Дальше, понимаете, не захотели с нами связываться, слишком уж это утомительно. Репортаж центральной прессы о врагах, которых выставили героями. Придётся шерстить всю издательскую цепочку, вплоть до главного редактора, у которого свои люди в руководстве партии. В общем решили не разматывать клубок, к тому же, проводить чистку в главном рупоре вооружённых сил пока команды не было. Все кто дал интервью остались на постах и даже поднялись. В дальнейшем репрессии лично меня не коснулись, пострадали многие друзья, товарищи, хорошие знакомые, заслуженные командиры Красной армии, просто пропали бесследно. На Дону летом сорок второго я командовал батальоном. Комполка, лично расстрелял связистов, которые не успели протянуть кабель, причём по уважительной причине, поскольку отражали атаку диверсантов, прорвавшихся в наш тыл. Заградительные отряды десятками расстреливали отступающих бойцов. А как не отступать? Глупо с голыми руками идти на танки. По немецкой пехоте заградотряд почему-то не стрелял, только по своим. Это безумие было на каждом шагу, какая-то логика отсутствовала напрочь, особые отделы зверствовали без всякого смысла, приказ «Ни шагу назад!» только подлил масла в огонь. От немецких обстрелов мы теряли меньше людей, чем от своих. Наш полк застрял в лесах у станицы Знаменское, от списочного состава осталось треть и снова глупый приказ. Мы могли бы отойти за бекасы, создать укрепрайон по берегу реки и хрен бы немцы прошли. А так весь полк погиб в перелесках у деревни Чистовой, просто так, без всякой нужды, нас просто расстреливали из танков и пулемётов, обидно было до глубины души, отойти на шесть километров и вот вам готовый рубеж, но командиры боялись нарушить приказ Верховного. В итоге потери были чудовищные, немцы шли с такой скоростью, словно им никто и не сопротивлялся. У меня от батальона сорок человек осталось, мы на прорыв пошли, я контузию получил. Когда очнулся, увидел как немецкий очкарик с автоматом на меня пялятся и головой участливо покачивает… - Дальше можете не рассказывать. Все неравнодушные русские люди в едином порыве стремятся скинуть ярмо большевизма, за шкуру свою тряслись. - Да что за неё трястись-то, одни боялись, другие вполне прилично воевали за Власова. Нам же объясняли, что мы дерёмся за свободную Россию, а немцы это так, просто, временные союзники. - Я не услышал ничего нового, - прохладно заметил Брагин. - Всё старо как мир. Хорошо что вы хоть семью не приплели, пресловутую 58 статью. Люди, подобные вам, очень уж любят ссылаться на бесчеловечность советских и следователей, сфабрикованные дела, бездушное отношение властей к простым людям. Вы не знали кто такие нацисты, когда шли к ним в услужение? - Я прекратил сотрудничество, когда узнал в полной мере. В Варшаве части РОА карательные акции не проводили, только вели боевые действия с мятежниками, прошу прощения, с повстанцами. Мирных жителей уничтожали СС и громилы Каминского из РОА. Что же вам ещё остаётся, Вадим Евгеньевич? Только перекладывать вину на других. Вы хорошо знаете Хрусталева? - Мы встречались, - уклончиво ответил Капустин. - До перевода в Польшу я почти год служил в Чехословакии. Павел Алексеевич - один из немногих этнических русских, добившихся высокого положения в рейхе. Он вырос за какие-то полгода, получил звание полковника, водил тесное знакомство с Власовым, в плен сдался по собственной инициативе во время боёв под Ржевом, имел договорённость с немецкими диверсантами и привёл в засаду весь штаб отступающей дивизии, за что и получил свою первую награду от нацистского командования. Если вам нужен убеждённый противник советской власти, то это именно он. Не знаю как Павлу Алексеевичу удавалось маскироваться, успешно служить в Красной армии, он обладал ценными сведениями, о структуре советской разведки, засланных агентах, способах ведения разведки. Ущерб причиненные им был колоссален, он обладал талантами, которые подметил Шломберг и взял Хрусталева под свое крыло. Я нисколько не удивлен, что и сейчас он старается вытащить Хрусталева к союзникам, тот особо ценен, знает многое из того, что не ведает сам Шломберг. Например, структуру антисоветского подполья в западной Украине и западной Белоруссии, в чечено-ингушской ССР, в Молдавии, на Кубани. Уж будьте спокойны, Хрусталева союзники обратно не выдадут, будут до последнего делать круглые глаза и вещать о зарвавшихся русских. Хрусталева надо ликвидировать, либо брать в плен. Предпочтительнее, конечно второе. - Что ещё вы можете о нём сказать? - Он далеко не неврастеник, никогда не впадает в истерику, не мечет молнии. Павел Алексеевич воплощение спокойствия и благоразумия, этот человек умеет принимать правильные решения, ему за пятьдесят, худощавое сложение, высок, сутулится, над левым глазом шрам от попадания осколка - это его немецкие танкисты наградили в октябре сорок первого года, кожа над глазом натянута, налицо явная асимметрия. Его невозможно не узнать. Насчёт выносливости ничего не знаю, судя по возрасту, он не атлет, но всё же когда-то боевой командир, специалист по разведке, умеет стрелять, маскироваться… - Товарищ майор, лес кончается, - донёсся крик из колонны впереди. - Открытая местность. Что делать? - Рассредоточится на опушке, - приказал Брагин, спохватился и придерживая локтем ППШ на плече, заспешил в голову колонны. Сосняк оборвался, с опушки открывалась величественная панорама, местность плавно опускалась и только в двух верстах к северу снова начинались возвышения. На всём видимом пространстве высились каменные мегалиты, разнообразных конфигураций, островки елового леса сползали с покатых холмов, единственная снежная вершина находилась чётко на севере, господствовала над окружающим миром, возможно это была иллюзия, но то, что находилось дальше двухкилометровой дистанции, выглядело совершенно непроходимым. - Придётся нам записываться в горные егеря, - убитым голосом произнёс Филимонов. - Партия прикажет – запишемся, - отрезал Коломиец. - Вы меня простите, но не всё так плохо, как кажется, - пробормотал Капустин, он с жадностью естествоиспытателя, добравшегося до края земли, поедал глазами местность и даже не заметил как люди брезгливо от него отодвинулись. - Товарищ майор, тропа протоптана прямо, видите, - сказал Звягинцев. - Там трава до сих пор примята, целая толпа валила, дорожка тянется в долину, убегает вон за того великана. - Вижу, - отозвался Брагин. Перевалило за полдень, облака разбежались, светило находилась за спинами, но его свет отражался от гладких каменных поверхностей, слепил глаза, тропа спускалась в долину, огибала россыпи булыжников, причудливые останцы, разбросанные по открытой местности тянулись к дальнему лесу у подножия гор. - Пойдём по тропе, товарищ майор? - деловито осведомился Звягинцев. - Выбора нет, только так мы их догоним. - Подожди, сержант. В другой раз будем спешить. Влад заметил что-то нехарактерное для этой местности, какой-то отблеск, смазанное движение. Глаза его прилипли к окулярам бинокля, ему не показалось. Чёрт возьми, это были люди, они вышли из-за дальней скалы, фактически граничащей с лесом, направлялись в сторону опушки, уже подходили к лесу. Руки Брагина задрожали, но он упрямо всматривался, покачивались спины, нагружённые тяжёлыми ранцами, поблёскивало солнце на стальных шлемах, пересчитать немцев было невозможно, часть их уже скрылась в лесу. - Товарищ майор. Вы что-то заметили? Дайте бинокля! - взмолился Зацепин. Он фактически отобрал у командира бинокль, стал жадно всматриваться. Чужаков можно было засечь и без оптики, если знать куда смотреть - часть отряда была в штатском, кто-то кутался в плащ палатку, оглядывался, но разглядеть его лицо на таком расстоянии было просто нереально. - С ранцами идут, - пробормотал Зацепин. - Ага, в школу! - заявил Коломиец и отобрал бинокль у старшего лейтенанта. Остальные не дышали, напряжённо всматривались, никто не жаловался на плохое зрение. - Всё, ушли. Что делать будем, командир? - Коломиец оторвал бинокль от глаз и выжидающе уставился на майора. «Рвать с высокого старта резона нет. Надо ждать, учитывая открытое пространство за спиной. Немцы обязательно оставят наблюдателя, несколько минут он будет наслаждаться видами», - подумал Влад и тихо проговорил: - Противник незначительно превосходит нас в живой силе, на нашей стороне внезапность и возможность манёвра. Выжидаем пять минут и бежим через долину. - Под пулемёт бы не попасть, - сказал Богуславский и как-то смущённо почесал переносицу. - Там всё открыто, хрен спрячешься. Но сами решайте, товарищ майор. Вы командир. - Мне позволено кое-что сообщить? - Капустин давно хотел высказаться и наконец-то решился. - Нет! - проворчал Филимонов. - Что вы хотели? - Брагин вскинул голову. - Заснеженная гора называется Ольхенберг, - начал издалека Капустин. - Немцы не знают этой местности, поэтому идут на видный ориентир. Это направление примерно совпадает с тем, которые им требуется, но прямо они не пройдут, там сложный характер местности, чего стоит один только восьмиметровый обрыв, который тянется почти на полтора километра. Брать правее Шломбергу нет смысла, этот путь на Авертау, а ему там делать нечего, поскольку в городке стоят советские войска. Метров через триста немцы упрутся в обрыв и им придётся двинуться на запад, там непроходимые скалы, где можно элементарно разбиться. Далеко не все в этой команде имеют навыки бойцов горной дивизии Эдельвейс. Я уверен в том, что они появятся вон там, - Капустин вытянул руку влево на северо-запад. - Если мы пустимся на перерез через долину, то теоретически можем перерезать им дорогу. - Или же, не успеем и попадём под обстрел… - Брагин кусал губы. Капустин не был заинтересован в гибели группы, в этом случае он сам рисковал жизнью да и семью в Забайкалье НКВД не пощадит. Допустим. Лучше прочих знал на что способна это почтенное ведомство. - Товарищ майор, неужели мы ему поверим? - спросил Филимонов.