«Немного подпортил охоту, — беззлобно подумал Глеб о раненых в руку и плечо американских бандитах. — Эти двое — настоящие профессионалы, к тому же не имеющие за душой ничего похожего ни на кровную месть, ни на исламские идеалы. Так сказать — головорезы в чистом виде, не читавшие в детстве ни Корнея Чуковского, ни Агнию Барто, ни Библию, ни Коран. Будь они в целости и сохранности — взять их было бы трудно. Даже травмированные, Псевдо-Вахитовы представляют огромную опасность и, возможно, успели уничтожить кого-то из чеченских посредников». Все это уже его не касалось. Девушка-администратор, сама того не ведая, принявшая участие в операции «Взаимозачет», так и не дождалась звонка от щедрого постояльца и не узнала, куда подавать ему еду. За час с небольшим Слепой выполнил просьбу Федора Филипповича. Приказывая себе не думать больше об «Астории-один» и встретившихся там людях, Сиверов все-таки не сразу избавился от мысли о Рыжем Анатолии Семеновиче, притравленном коньяком со снотворным, и об умненьком Димке, выручающем бабушку — любительницу дискотек. Как он там, этот современный ребенок, легко поворачивающий в уме проекции и умеющий делать интернет-покупки? Не попал под шальную пулю, не скатился со ступенек во время чужой ожесточенной драки? Как ни странно, Глебу не попалась на глаза коротенькая заметка, появившаяся назавтра в районной газетке-сплетнице. Некто сердобольный писал о том, что из-за хулиганских выходок одного из постояльцев и преступной халатности телефонного техника оказалась под угрозой жизнь ребенка. У восьмилетнего гостя пансионата Дмитрия 3. случился тяжелый приступ астмы. Вызвать «скорую» было невозможно. И лишь благодаря усилиям проживающего на соседнем этаже доктора С. Г. ребенку была оказана первая помощь, после чего он был срочно доставлен в Левковскую амбулаторию. Туда же прибыла бригада медиков, и мальчика доставили в столичную больницу. Сегодня жизни москвича Дмитрия 3. ничего не угрожает. Его бабушка, гражданка иностранного государства, выражает российским медикам огромную признательность. И ни слова ни об убитом в тот же день гражданине, ни о двух раненых. Тоже, между прочим, не россиянах. Глава 12 Потеряв Иштвана, Каролина разлюбила всех Меснеров. И старшего, мужа, и младшего, пасынка. Мужчины с этой фамилией не оправдали ее надежд, ни один из них, включая сына-мутанта. До его смерти она оставалась верной долгу жены и матери, то есть, попросту говоря, любовников не заводила. Хотя к Шандору стала безразлична вскоре после знакомства со страшными, необратимыми симптомами синдрома Хатчинсона — Гилфорда, или прогерии. Невозможность показать ребенка друзьям и знакомым, в то время как подруги хвастались фотокарточками пухлых кудрявых карапузов, взрастили в ней комплекс без вины виноватой. Она изо всех сил старалась любить малыша, которого любили все — медсестры и врачи из многочисленных центров и лабораторий, соседка Хелена, Шандор и даже Бела. Ей было странно, что старший брат любил младшего какой-то особенной, пронзительной любовью — и отцовской и братской одновременно. Ведь он был старше на целых двадцать четыре года. Этой огромной любовью Бела словно заслонился от чувств к ней, Каролине. Даже ни разу не заговорил о прошлом, будто и не было коротких ярких встреч в промежутках между его возвращением из школы и приходом Шандора с работы, долгих безумных ночей, когда он приезжал домой из Москвы, печальных глаз и дрожащего голоса, когда она провожала его к поезду… Как сильно он горевал, узнав об отношениях своей девушки с Шандором, своим отцом. Ей искренне нравилось быть роковой женщиной, из-за которой стали чужими очень близкие между собой мужчины. Нравилось быть беременной от старшего из них. Это Бела, физиолог, посчитав дни и недели, с уверенностью утверждал, что Иштван — не его сын. Шандор, достаточно грамотный и прагматичный, думал так же. А она, никогда нигде, кроме школы не учившаяся, работавшая приемщицей на почте, не была уверена ни в чем. Она с завидной регулярностью спала то с отцом, то с сыном… Почему бы Иштвану, который по всем важным признакам и особенностям отличался от нормальных людей, не быть оригинальным и в этом? Вне мамы он жил, ускоряя ход времени вокруг себя. Так, может, внутри мамы он его замедлял? Тогда он вполне мог быть сыном Белы! Если сама природа позволяет себе необъяснимые ошибки, люди и подавно могут находиться в неведении! Душевных сил Каролины не хватало для такого тяжкого бремени. Ей очень не нравилось ухаживать за больным ребенком. И любить скрюченного, шуршащего шелушащейся кожей мальчика не получалось. Это угнетало. Ее мать, бабушка маленького чудовища, пережила маму Шандора не намного, хотя была моложе на двадцать лет. А ведь обе бабушки во внуке души не чаяли. Получается, будучи еще паукообразным младенцем, крошка Иштван подтолкнул к смерти двух добрых, сердечных женщин, не смирившихся с его страшной судьбой. Вряд ли Каролина была в состоянии выстроить логические конструкции, оправдывающие ее материнское равнодушие. Она, подобно больному животному, приспосабливалась к обстоятельствам и терпела, пока могла. Честно и добросовестно делала уколы, целуя сморщенную куриную попку малыша, укутывала его перед сном, носила на руках. Она плакала, но не от жалости к ребенку. Плакала о своей загубленной женской доле, о том, что раз в месяц грудь набухает и несколько дней болит так, что невозможно спать. О том, что Шандор осуждающе косится на нее, когда она завивает волосы или ярко красит губы. И еще — о Беле. Он запросто делил ее с папашей, пока не знал, что делит. А потом отверг, вычеркнул саму возможность близости. А он ей нравился, с ним было интересно и волнующе. С ними обоими было хорошо, а с одним из двух — просто скучно. Десять лет Каролина страдала от сексуальной неудовлетворенности, от того, что она родила монстра, и от безуспешных попыток забыть и о том, и о другом. Именно это, а не мучения Иштвана составляли главный интерес ее жизни. Ей совсем не хотелось быть мученицей, телезвездой или образцом добродетели. Она нуждалась в обычном, животном удовлетворении, в обладании всеми мужчинами, которых близко знала, а знала она только двоих — старшего и младшего Меснеров. Смерть Иштвана сделала Каролину свободной. Заплаканные Бела и Шандор, дрожащими руками бросающие комья сухой летней земли на крышку маленького детского гроба, стали для нее далекими и чужими. Их больше не хотелось. Над могилой стояли роскошные мужчины — врачи, журналисты, телеведущие, которым, как ни странно, была небезразлична судьба единственного в стране мальчика-мутанта. Эти мужчины подходили к ней, прикасались к ее плечам, щекам, ладоням. От них дорого и вкусно пахло, в глазах читался искренний интерес не только к прогерии, но и к ней, матери ребенка… Каролина беззастенчиво раздавала номер телефона всем желающим, сверкала глазами, томно вздыхала. Она впервые за много лет чувствовала себя женщиной, которая интересна сама по себе, а не в качестве машинки, рождающей необъяснимые чудеса. Прошел лишь год с тех пор, как умер от обогнавшей время старости девятилетний Иштван, а его мама уже развелась с отцом и вышла замуж за мужчину, делающего здоровых детей. Вероятность родить еще одного человечка с синдромом Хатчинсона — Гилфорда стремилась к нулю, и Каролина смело забеременела от французского журналиста, собиравшего материал о генных мутациях. На родине он не нашел ни одного ребенка, больного прогерией. А в бедной, зависимой Венгрии такой мальчик был, к сожалению — был, и его уже нет. Но есть его мама, молодая, трепетная, открытая для общения. И соответствующее общение состоялось, а результат не заставил себя долго ждать. Влюбленные поженились и покинули страну… Шандор все видел и не пытался вмешиваться — боль и горечь так сильно переполняли его душу, что заурядное женское предательство померкло. Что могла значить измена женщины, когда младшего сына не стало, а старший, обещавший изобрести спасительное лекарство, не смог, не успел, и теперь убит горем. Старый Меснер винил себя — это провидение наказало его за похоть и зависть. Он знал Каролину девочкой, писающей мимо горшка, видел, как она оформляется, полнеет, расцветает. А Бела трепещет при ее появлении. И позавидовал… Погнался за чужой, ускользающей молодостью, хотя должен был довольствоваться женщиной-ровесницей, которых у него имелось в избытке. Всех их он обманул, променял на любопытную школьницу, радостно раздвигающую ноги под его сыном. Зачем? Для самоутверждения, не более того. Он не любил эту дурочку, ему нравилась ситуация, в которой они все оказались: сын — отличник, будущий нобелевский лауреат, соседская малышка, охочая до постельных радостей, и ее мама, ни о чем не подозревающая и надеющаяся, что возбудит влюбленного не в нее Шандора. Это было настоящим приключением, будоражащим и пьянящим, а закончилось оно трагедией — Бела едва не наложил на себя руки, а плод их с Каролиной сексуальных экспериментов стал воплощением всех возможных несчастий, которые растянулись почти на десять лет. Каролина ушла, раскрыла глаза, увидела мир и себя в нем. Мир разный и незнакомый. Много лет она была соседкой Меснеров и их невольной пленницей. В доме матери не было мужчин — ни отца, ни дедушек, ни друзей. Случайные соседи, отец и сын, стали единственными мужчинами в ее жизни на много лет. Она не замечала никого, хотя рядом жили одноклассники, учителя, врачи, сантехники, водители трамваев и такси. И любому из них она могла понравиться, если бы только захотела. Но чтобы захотеть, ей понадобилось прожить десять лет в чужой семье, родить больного наследника и похоронить его. Оказалось, что быть по-настоящему верным любви может только Бела. И любви к первой и единственной женщине, и к полуродному нездоровому брату. Он никак не отреагировал ни на скорое повторное замужество Каролины, ни на отцовское нежелание жить без секса. Старый Шандор научился знакомиться в Интернете, и каждый вечер приводил домой новую жертву. Его злила лояльность Белы к мельканию в доме нелепых, несчастных женщин, умение сына искренне горевать о потере близкого человека, посвящать памяти умершего малыша дни работы и ночи размышлений. Он так не умел. И это мучило и злило. Шандор из гордости не интересовался, куда и с кем уехала Каролина, но, по странному стечению обстоятельств, отбыл туда же. Его взяла в мужья молодящаяся старушка француженка, свято верящая, что любви все возрасты покорны. Бела остался совсем один и с головой ушел в науку. Глава 13 Встретив боевой отряд, мчащийся к пансионату, Глеб позволил себе расслабиться и вообще ни о чем не думать, сосредоточившись на равномерном движении. Свою работу он сделал, людям Потапчука открыл зеленый коридор. Но ни радости, ни морального удовлетворения секретный агент по кличке Слепой не испытывал. Он просто выполнил очередное задание — какие тут могут быть чувства? Колючий, мокрый лес вдоль обочин изредка расступался, словно приоткрывал занавес, картина за которым была столь же унылой и блеклой. Темно-серые безбрежные поля сливались со светло-серым низким небом. Темнело рано, задолго до вечернего часа пик. Сиверов оставил служебную машину на условленной парковке, куда уже перегнали его «фольксваген». Он с удовольствием подумал о купленных заранее янтарных безделушках для своих девочек и решил купить еще цветы и конфеты. Ирины дома не было — он почувствовал это уже на пороге. Аня тихо вышла ему навстречу. Это было совсем на нее не похоже. Дочь всегда шумно радовалась возвращению отца. Аня, взрослея, старалась быть солидной, но в первые минуты встречи позволяла себе визжать, копошиться в сумке, хватать отца за свитер и тащить на кухню. Он всегда охотно подчинялся. На этот раз все было иначе. Аня, бледная, с красными глазами, прислонилась к дверному косяку, словно не имела сил стоять сама. — Где мама, почему ты одна? — Сиверов чувствовал, что с женой ничего плохого не случилось, произошло какое-то недоразумение, и сейчас все выяснится. Аня промямлила: — Тетю Таню пошла хоронить. — Какую тетю? — спрашивая, он уже вспомнил, что у жены есть, или, получается, была, подруга Татьяна. — Что с ней случилось, с этой тетей? Заболела, в аварию попала? А муж, дочь? Они целы? — ни Валеры, ни дочери Глеб лично не знал, но с Татьяной был знаком. Жена ничего особенного о ней не рассказывала, только то, что женщина вполне благополучна и в семье, и в работе. Глеб снял куртку, обнял Аню за плечи. — Мамы нет — ты за хозяйку, согрей чайку, конфеты ставь на стол. — Еды полный холодильник — и котлеты, и салаты, и суп, и… Спагетти я сейчас сварю, будешь? — Я все буду, а ты мне поможешь, — Глеб уже расставлял на столе тарелки. — Пока согреется, я в душ. Это очень быстро. Никто не возражает? Дочь вдруг заплакала: — Ты не уйдешь от нас? Ты из душа к нам или к другой женщине? Сиверов оторопел. — Что за вопросы? Мама такого сказать не могла! Кто выдумал эту ерунду? Аня шмыгнула носом. Сиверов растерялся. В такой ситуации не помогут навыки стрельбы, знание иностранных языков и умение читать по губам. — Сейчас во всем разберемся! Рассказывай, что случилось! — скомандовал он строго. Дочь устало опустилась на корточки и зашептала: — Тетя Таня повесилась, а ночью была у нас, они с мамой пили виски и разговаривали… Мама мне наврала, что тетя Таня забыла ключ, а дядя Валера в командировке. А на самом деле он ее бросил, ушел к другой женщине. К учительнице из нашей школы. — Стоп! История очень грустная, но ты ничего такого бояться не должна. Я люблю маму и очень дорожу нашей семьей… Аня перебила его: — Он ездил в командировки, как ты! И задерживался там, и ты задерживаешься. А сегодня, когда мама уже ушла, мне позвонила Нинка Хохлова, я с ней еще сидела за одной партой в прошлом году. Наша Нинка, с первого этажа! — И что Нинка? Она знает, то есть знала тетю Таню? — Нет, папа, она знает тебя. — Какое отношение это имеет к твоим глупым вопросам? — Сегодня утром ты был в гостинице, дарил девушке шоколад, Нина видела тебя. Они с дедом там вторую неделю. Так вот оно что! Действительно, когда он беседовал с администраторшей, мимо пробегала девчонка. Он заметил ее со спины, странно, что она разглядела его лицо и узнала. Ну и времена пошли — вместо того, чтобы усердно посещать занятия, дети проводят время в элитных пансионатах, изредка заглядывая в книжки! Не отвлекайся, папаша! Думай, чем оправдаешься перед девочкой-подростком, знакомой с адюльтером по бесконечным сериалам, теле-, радиодискуссиям, интернет-сайтам. — Я там действительно был, очень недолго, и шоколадку сотруднице подарил. Но не потому, что ухаживал за ней. Просто она помогла мне, и я ее отблагодарил. — Разве ты в гостинице работаешь? — Да ты просто детектив, Аннушка! Подчиненным шоколадок не вручают, или ты думаешь, эта барышня мной командует? — Вот видишь, папа, тебе и сказать нечего! — дочь резко вырвалась из его рук и убежала к себе. Было слышно, как она не просто плачет, рыдает! Ничего себе, вернулся из командировки! Глеб с домашнего телефона позвонил жене. Та отвечала коротко и тихо, обещала перезвонить, как только это будет удобно. Голос Ирины звучал напряженно, но вряд ли у гроба подруги можно было говорить иначе. Глава 14 Приступы астмы всегда начинались неожиданно. В этот раз они с Димкой вернулись из компьютерного кафе — или как его там называет эта продвинутая молодежь — заказывали ей туфли, губную помаду, духи и лак для ногтей. Здесь, в этом роскошном доме отдыха, все женщины наряжались и красились даже днем, а уж ближе к вечеру холлы и коридоры превращались в настоящий подиум для тех, кому за… На дискотеку только молодежь до сорока могла явиться в джинсах и майке. Нормальные женщины вплывали в рюшах и лентах, сверкая полированными ногтями и настоящими драгоценными камнями. Вожена Ричардовна, бывшая белоруска, а нынче — законная жена голландского дальнобойщика, в российском пансионате отдыхала от регламентированности жизни в Нидерландах. Платили за это удовольствие сын и невестка, державшие в Москве несколько ресторанчиков. Они же пополнили ее рублевый счет, вместе прогулялись по московским рынкам, где можно было купить настоящие наряды: блестящие турецкие костюмы со стразами, кружевные топики и бриджи с золотой вышивкой. Голландский гардероб она даже не распаковывала — строгий клетчатый костюм, белая блузка, обычные джинсы. Разве в таком убогом виде можно ехать отдыхать, пусть даже и с внуком? Танцы ей очень нравились — приятный наутюженный отставник приглашал ее и на вальс, и на танго. Потом на чашечку кофе, в бар. Кажется, его внучка Ниночка взяла шефство над Димкой. Других детей школьного возраста в «Астории-один» не было — учебный год все-таки. Сегодня Вожена собиралась навестить поклонника в его номере — он предупредил, что купил фрукты и шампанское. Умеют наши мужчины ухаживать! Ее голландский Бруно не придумал бы ничего лучшего, чем одна банка пива на двоих, да пакетик соленых гренок. Туфли в интернет-шопе внук нашел быстро, перевел деньги. А она так и не научилась пользоваться этими мониторами-мышками-клавиатурами. Ничего, еще освоит молодежную премудрость и будет переписываться с детьми по электронной почте. А пока пусть греют мускулистые спины и тощие животы на пляжах Марокко, в Агадире. Бабушка с Димочкой и в России отлично проведут время. Две недели пролетели как осенняя сказка — темнело рано, мокрые листья устилали брусчатку аллей, на трепещущих нервных ветвях дрожали тяжелые капли. Лесная сырость пахла детством, дорогой в школу, куда она ходила пешком через пущу. Настоящий полковник во время поздних прогулок деликатно предлагал локоть, на который с уверенностью можно было опереться. Внуки носились рядом и бросались шишками. Романтика! Она уже собиралась ложиться спать, как Дима вдруг зашелся кашлем. Астма! Всегда, всегда не вовремя! Господи, да он сейчас задохнется! Вожена сорвала телефонную трубку — аппарат молчал, выудила из кармана мобильник — тоже самое! Мальчик начал синеть и хвататься за горло, ингалятор не помогал. Она распахнула окно и в ужасе выскочила в коридор. Бежать к другу на шестой этаж не было времени. Вокруг происходило что-то непонятное — по-русски, по-английски, на незнакомом языке ругались и кричали постояльцы из соседних апартаментов. Мужчины били друг друга по щекам, трясли за плечи — ее криков никто не слышал. Но через несколько секунд толпа взволнованных иностранцев пополнилась седым бородачом, услышавшим ее мольбы о помощи. Отталкивая товарищей, он подбежал к их двери. Димка уже хрипел и пускал пузыри. Мужчина (он назвался Гасаном) нагнулся над ее внуком и несколько раз вдохнул в него воздух. Грудная клетка мальчика на глазах сдувалась и раздувалась, слышался свист и мокрые всхлипы. — Ему срочно нужно в больницу, у вас есть машина? Машина у Вожены была, и они помчались вниз — Гасан с мальчиком на руках, она в домашних шлепанцах и с бигуди на затылке. Хорошо хоть ридикюль с деньгами и документами сообразила выхватить из прикроватной тумбочки. На ближайшем посту ГАИ им даже дали машину сопровождения, и через двадцать минут ребенка осматривал врач Левковской амбулатории. Созвонившись с Москвой, старый доктор ввел мальчишке теофедрин, положил горчичники на грудь и икры, заставил проглотить кусок шоколада. Он велел срочно ехать в столицу. Бородатый Гасан сразу согласился ехать, не пришлось даже уговаривать. Испуганная бабушка не заметила, как полчаса назад навстречу ее кокетливому «жуку» цвета бургундского промчалась короткая колонна спецавтомобилей. Но ее случайный помощник их увидел и отлично понял, что это значит. Уехать сейчас в Москву означало спастись, вернуться в пансионат — погибнуть. Хозяйка красивого «фольксвагена» могла бы и сама сесть за руль, но она слишком переволновалась за Димку, чтобы ездить по столице, да и город знала едва-едва. Гасан не стал признаваться, что не знает его вообще. Он надеялся, что у кого-нибудь из местных обязательно найдется карта Москвы, ксерокс он видел в приемной — доберутся как-нибудь. Так и вышло — тот же пульмонолог, что звонил коллеге и договаривался о срочной госпитализации, вынул из стола потертый дорожный атлас, медсестричка сделала ксерокопии нужных страничек и даже «сшила» их степлером. Вожена за это время привела в порядок прическу, укуталась в чью-то куртку, которую обещала вернуть на обратном пути, и они поехали. Измученный Димка спал, бабушка держала его голову у себя на коленях, трогала лоб, гладила волосы.