— Что, Корч, и тебя тоже? — Шнырь зашелся нервным смехом. — Ну да, по ходу да. А куда нам идти-то? И думаю, он девку ту забрал. — Блин! Девка! Я от удара совсем башку потерял, забыл напрочь все. Точно! Это ж на нас эта, — он коряво продемонстрировал, как люди играют на флейте, — музыкантша была. Блин! — Вот нам влетит, если, правда, забрал… — глубокомысленно процедил Корч и без тоста отпил из своей бутылки. — Не дрейфь, братан, вырулим, — пошатываясь, похлопал его по толстой руке выше локтя Шнырь. — Нам главное сейчас машину найти. Блин, он же на ней, наверно, уехал. — Вот сволочь! — снова пробурчал Корч и отпил водки. Шнырь прислонился к дереву, ноги его уже сдавали и отказывались держать хозяина. Он передернул плечами, отгоняя зябкость, и тоже приложился к горлышку. — О! Идея. Если рассуждать… Да, в принципе, надо было сразу не накладывать в штаны, а спокойно порассуждать. Смотри сюда! Он снова поднял бутылку, вливая в себя изрядную дозу согревающей жидкости, которая начала исчезать на глазах. — Ну? Что? — нетерпеливо переминался на месте верзила. — От той долбаной базы лес был где? Значит, нам надо пойти из леса в противоположную сторону, и тогда мы выйдем либо прямо к базе, либо на дорогу, которая к ней приведет. — Гениально, Шнырь! — Ну, разве я не голова?! — Шнырь протянул Корчу бутылку, предлагая чокнуться. — Бррр! Даже в такой мороз работает думалка-то! Ого-го! — Да-а, — протянул Корч и чокнулся с мелким бутылкой. Отпив, Корч сразу выбросил свою тару за ненадобностью: она была уже пустая. Шнырь взболтнул свою бутылку. — А у меня еще есть. Ну ты горазд пить! Гора, а не парень. Ну, за тебя. Не болей. Не плачь, скоро дома будем, — пообещал он и залпом допил остатки. — Пошли! — Пошли, — согласился верзила, но остался стоять на месте, вертя головой в разные стороны. — Ну, чего стоишь? — Че-та я не пойму, с какой стороны должна быть база. — Я ж тебе растолковал! Ты совсем мозги пропил? Или отморозил? — Шнырь затрясся в мелком противном смешке. — С противоположной стороны. Если лес от базы был там, значит, база будет вон там. Пошли! — Э, а если мы сто раз повернулись к базе спиной или боком, то она, хм, э-э-э, может быть и там и там… Корч был готов провалиться сквозь землю за такую дерзость — за выступление против старшего по статусу, но уже ничего не мог поделать. Что сказано, то сказано — слова вырвались сами. Он вжал голову в плечи и прищурил глаза, но в темноте Шнырь этого не видел. Впрочем, он был настолько огорошен предположением Корча, что теперь только крутился, как волчок вокруг своей оси, пытаясь оценить преимущества той или иной стороны. — Ну блин! Ну зараза! Мать же ж твою! — бормотал он. — Шнырь, а давай пойдем куда-нибудь. Теперь нам тепло. Куда-то выйдем обязательно! — А и хрен с ним! Пойдем куда-нибудь. Не торчать же тут на месте! Давай — туда. Мужчины молча двинулись в выбранном направлении и к их великой радости и не меньшему удивлению минут через десять выбрались на небольшую лесную дорогу. Еще через три минуты они смогли рассмотреть впереди какой-то большой черный объект и не на шутку испугались. В темноте трудно было понять, шевелится он или нет. Но они не остановились, а пошли дальше. Наконец они поняли, что это их собственный «гелендваген». Ключи были на месте. Мотор завелся, что называется, с полпинка. Мужики не знали, то ли им смеяться, то ли плакать от радости. Корч, бессмысленно улыбаясь во все зубы, молчал, а Шнырь, наоборот, все время восторженно восклицал: — Твою ж мать! Чтоб тебя разобрало, Корч! Вот повезло-то, твою мать! Что за мужик такой был этот бродяга из леса?! Твою ж мать! Аккуратно выехав из глубины леса на большую дорогу, Шнырь предложил свернуть к базе — посмотреть, что там происходит. — А может, братан, еще все в порядке! Может, пронесло, а? Но уже совсем скоро, буквально за вторым поворотом, им стало понятно, что не пронесло. За забором разливался яркий белый свет, достававший, казалось, до самых звезд. Там уже явно кто-то был, и никак не свои. — Твою ж мать! — выругался Шнырь и развернул машину. — Пилим домой. Сразу к хозяину. Плевать, что уже поздно. — Может, свалить вообще? Он же нас убьет, — предложил засыпающий на пассажирском сиденье Корч. — Вот ты Корч, мужик здоровый, большой то есть, а тупой. Все равно найдет. И тогда уж точно прикончит. А так мы можем отмазаться, мол, так и так, мы не виноваты, надо было охрану выставлять, мы были безоружны и не готовы, сам, мол, говорил, что там никто никогда не найдет. Вообще дела непонятные. Блин! — Надо было проверить, кто там засел. А то что мы скажем хозяину, если спросит? — Дурак ты и не лечишься! Машина уже выехала на шоссе. Шнырь, сидящий за рулем, начал перестраиваться в левую полосу, чтобы там втопить педаль до упора и поскорее долететь с ветерком. — И знаешь, почему ты дурак? — не унимался он. — Потому что не соображаешь, что там, возможно, копы. И сунься мы туда, сидеть нам с тобой на нарах, Корч. Понял ты меня? — Понял. Не дурак. Лучше поговорить по-пацански с шефом. Он — мужик! Пусть и накажет, но это лучше, чем на нарах. — Сообразил! То-то! Тут Шнырь резко даванул по тормозам, чертыхаясь и матерясь. Ему показалось, что «девятка» впереди нагло и резко затормозила, чтобы позлить его за моргание фарами, за справедливое требование крутого полноприводного «мерса» уступить дорогу. Машину на днем влажном, а теперь подмороженном асфальте резко повело в сторону, развернуло. Прямо в лоб стукнулась машина, которая неслась справа. «Гелендваген» отлетел дальше на соседнюю полосу, там словил еще один автомобиль-неудачник, оказавшийся не в то время не в том месте, и, истерично вращая колесами, покатился под откос. Три раза кувырнувшись, он стукнулся в дерево на краю лесного массива и взорвался. * * * Утро было солнечным. Лучи заливали комнату, хотя до кровати не доставали. Можно было нежиться, потягиваясь в постели, и со стороны рассматривать их игру с крошечными парящими пылинками. Оборотень, уходя, не стал закрывать форточку. Он шепнул, что воздух сегодня теплый и, тем более под одеялом Лена не замерзнет. И из-за этого, кроме прямых лучей и солнечных зайчиков, комнату наполнял еще и нежный щебет какой-то очень весенней птички. Уходя, Оборотень принес и оставил Лене чашку молока с ватрушкой. Они красиво стояли на подносе на тумбочке. Сам он ушел совсем рано, сказал, что всему свое время и сейчас пришло время заняться выполнением задания. — Давай встретимся вечером, — предложила девушка, когда парень вышел из ванной комнаты. — Не думаю, что Эмма будет счастлива приютить нас. У нее своя жизнь. — А если я что-либо придумаю? — Посмотрим. — В конце концов, я могу снять гостиницу. Мне платят достаточно, чтобы позволить себе такое баловство. — Мне надо согласиться быть альфонсом? — Тебе надо согласиться быть со мной рядом. — Покупаешь? — Нет. Я же не плачу тебе. Он склонился, поцеловал ее в нос, молча оделся, вышел, вернулся с молоком и ватрушкой и, только уходя совсем, сказал: — Я не знаю, где я буду ночью. Не могу ничего обещать. — А как же то, что ты знаешь свое будущее? Всю ночь мне это доказывал. Оборотень мягко улыбнулся и взялся за дверную Ручку. — И ведь доказал! — Я тебя обманул. — Но это же была правда! — Это была манипуляция. Лена приподнялась на подушках и вытаращила на него непонимающие глаза. — Лена, я блефовал. Он подошел к кровати и улегся рядом с ней на живот. — Я тебя заинтриговал и в некотором смысле связал твою способность выбирать. Я же понимаю, что в вашем кругу вера в предначертанность событий велика до смешного. Но даже твое сопротивление… Оно добавляло яркости. И привязывало тебя еще сильнее. Когда человек бежит от чего-то, он еще сильнее привязывается к этому. Сказав тебе, что на эту ночь ты моя, я дважды тебя запрограммировал и выдержал до тех пор, пока установка не овладела тобой полностью. — Стратег хренов! — обиделась девушка.