— Ну что, Оборотень, правильно я тебя назвал? — Правильно, — кивнул без энтузиазма допрашиваемый. — Вот и получается, что сдал ты своего брата. Парень ниже наклонил голову над столом, но ничего не ответил. Генерал видел, что челюсти он сжал сильнее, очень сильно. — Почему же ты не отдал его Столыпину, своему прямому начальнику, но сдал государству? Вы же не любите государство. Оно вам враг. — Не знал я тогда, что он убийца. Лена ни в чем не была виновата. Митя был очень жесток. Он вообще изменился. Я испугался, что он с его злостью еще много дел натворить может. И Лену мне очень жалко. Оборотень замолчал и еще ниже наклонил голову. Потапчук понял, что парень еще не высказался до конца, но не стал торопить, давая ему возможность осознать то, что беспокоило. — Знаете, если быть честным до конца… — начал юноша и снова замолчал. — Ну да, раз уж ты именно с этого начал, логично было бы выстоять именно на этой позиции, — подзадорил его генерал, — а не поменять концепцию. Парень горько хмыкнул, кратко, нервно улыбнулся, но поднял голову. — Так точно, товарищ генерал, надо идти до конца, если решил, — еще раз начал он. — Я сдрейфил за самого себя. Честно будет сказать, что Митя в детдоме не раз брал на себя ответственность за мои проступки, прикрывая меня. И я всегда относился к нему как к герою. Но убить девушку, перед этим оскорбив ее, оскорбив грубо, жестоко, поиздеваться над ней за ее преданность, унизить и потом застрелить… Это не геройство, товарищ генерал. Я не хочу брать на себя ответственность за такое. А я оставался единственным подозреваемым, потому что именно я вызвал «скорую». О Митьке не было никаких свидетельств. Если бы Лена не умерла, если бы выжила, она бы сама все рассказала… А так я должен за нее заступиться, товарищ генерал. — Вот и правильно, что не собираешься вешать на себя вину за чужое зло. Этим ты бы только дал этому злу расти дальше. Оборотень согласно покивал головой. — У нас, парень, пока нет доказательств того, что убил Елену Парамонову Дмитрий Петров, как ты говоришь, а не ты. Уж пойми. Мы не нашли оружие, не нашли никаких более-менее веских доказательств. У нас есть только свидетельства его присутствия в доме — кое-какие отпечатки. Но они не имеют отношения к собственно убийству. Я думаю, ты меня понимаешь. Оборотень снова кивнул. — Да, я понимаю, товарищ генерал, — подтвердил он. — Но задерживать мы тебя не станем, потому как доказательств того, что это сделал ты, у нас тоже нет. А ни в чем другом ты не замешан. Когда мы возьмем Петрова-Шершнева, а мы его обязательно возьмем уже совсем скоро, и если он признается в убийстве, то мы тебя, скорее всего, вызовем в качестве свидетеля не только по делу об убийстве, но и по делу о его мошенничествах. А сейчас отпускаем тебя под подписку о невыезде. Потапчук позвал помощника. — Товарищ генерал, — обратился к нему Оборотень, — мне идти-то особенно некуда. Может, я посижу у вас? — Насколько я знаю, — ответил генерал, — у тебя есть кое-какая съемная квартира. И, кстати, как ты говорил, работа. Завтра понедельник, тебе на смену. Жизнь, парень, продолжается, и, пока ты жив, у тебя есть в ней место. Не распускай нюни, ты все же боец, как бы ни сложились обстоятельства сейчас. Даже в них ты должен оставаться тем, кто есть, — бойцом. Оформив все документы и покончив с формальностями, Оборотень вышел на улицу. Солнце уже спряталось за домами, дома откидывали длинные тени, в них было довольно холодно. Парень подошел к проезжей части. Он вспомнил ночное шоссе. Сейчас по Дмитровке машины ехали гораздо медленнее. Он проголосовал. Никто не остановился. «Место неподходящее», — подумал Оборотень и пошел немного вперед, смотря себе под ноги. Через минуту он, скорее почувствовал, чем увидел по каким-то признакам, что вслед за ним медленно движется какой-то автомобиль. Это была знакомая «БМВ Х-5». Когда машина поравнялась с парнем, в ней опустилось боковое стекло. За рулем сидел тот самый мужик, с которым пришлось познакомиться Оборотню вчера. — Садись, — предложил Глеб. Оборотень сначала отвернулся и пошел дальше вперед, показывая, что не хочет знаться с этим человеком. Машина не отставала, но и уговаривать его никто не спешил. Через полминуты парень решил, что теперь он уже ничего не теряет, но может в разговоре выяснить, как ищейки выследили его брата. — Тебе куда? — спросил Глеб. — На Воробьевы, — ответил Оборотень. — На смотровую? — Вроде того. Какое-то время ехали молча. Оборотень удивлялся, что его ни о чем не спрашивают. Зачем тогда, думал он, надо было вызываться подвезти? И сам он не решался первым начать разговор, хотя спросить о слежке за Митей очень хотелось. Глеб первым начал разговор: — Теперь снова в «электрики»? — То есть? — не понял сначала Оборотень, но быстро догадался: — А, да! Больше мне идти некуда, а сидеть без дела — хуже смерти. — Согласен. Без дела нам нельзя. Тоска сожрет. Будешь скучать по отряду своему? Оборотень отвернулся к боковому окну. По улицам ходили парни и девушки, мужчины и женщины. Кто-то обнимался, кто-то тащил за плечами музыкальный инструмент, кто-то нес в руках скучный деловой кейс, кто-то пил газировку, кто-то ел пирожок, кто-то облизывал мороженое. — Не знаю пока, — наконец ответил он. — Собственно, жизни за стенами нашей базы много. Я до сих пор не хотел этого замечать. Боялся, наверно. Думаю сейчас попробовать пожить тут. Он кивнул в сторону улицы за окном. — Это ты правильно придумал, — одобрил Слепой, — но скучать, я думаю, будешь. Привычка быть солдатом — это очень сильная привычка. Тебе нужен будет выход. Без этого будет сложнее, чем без женщины. — Посмотрим. Что-либо придумаем. Я хочу спросить у тебя кое-что. — Спроси, — согласился Слепой. — Расскажи, как вы выследили брата. — О! Это так просто не расскажешь. Очень длинная история. А тебе правда интересно? — Правда, — кивнул Оборотень. — Слушай, «электрик», — начал Слепой. — Лучше Оборотень, — перебил его парень. — А меня кличут Слепой, — улыбнулся Сиверов и, достав из нагрудного кармана темные очки, надел их на нос. — Так вот, Оборотень, есть предложение. Только ты сначала обдумай его, а потом соглашайся или отказывайся. — Хорошо, только ты сначала озвучь его, а потом уж спрашивай, каким будет мое решение. Слепой улыбнулся. Они уже доехали до смотровой площадки около МГУ. «БМВ» остановилась около тротуара. Прежде чем Оборотень вышел, Слепой предложил ему влиться в ряды специальных агентов Федеральной службы безопасности. Оборотень присвистнул, услышав предложение. — Все равно тебе идти некуда, как я понимаю, — резюмировал Слепой. — Пожалуй, — согласился белобрысый. — Меня же даже мать никогда не узнает. Мне действительно будет лучше не существовать для этого мира. Лучше держаться в глубокой тени. — Ты пока не гони. Подумай. Встретимся завтра, это понедельник, в девять утра около Пушкина. — Бывай! Слепой уехал. Уже начинало темнеть. Оборотень купил в кафе чуть в стороне от смотровой площадки датский хотдог и стаканчик растворимого кофе. Пока он ел и рассматривал тюнингованные машины и глазеющих на них туристов, влюбленных и просто зевак, совсем стемнело. Оборотень спустился сбоку площадки с короткой лестницы, перебрался через забор из толстых железных прутьев, потом через второй такой же. Перед ним теперь была почти вертикальная лестница вверх. Оборотень потер ладони друг о друга и взялся за перекладины. Усталость, конечно, давала о себе знать, но не в его привычке было сдаваться и отступать. Оборотень сидел на вершине трамплина, подняв воротник, чтобы защититься от колючего высотного ветра. Он смотрел в затянутое тучами небо. Тучи отражали желтые огни города, сверкавшего далеко внизу своими созвездиями. Людей было не видно, и это нравилось Стасу. Все его родные и друзья остались позади, в той прежней маленькой жизни. Собственно, она ему никогда не нравилась, поэтому сожаления не было. У него нет дома, у него нет любимых. Но у него есть будущее. Оно есть у каждого, кто может смотреть и думать.