Дальнейшее выпало из сознания совершенно. Как они оказались сначала в машине, а потом у Шведова дома? Как получилось, что ничего не потребовалось говорить, спрашивать, объяснять? Почему они все делали в унисон, так, словно это уже бывало с ними раньше? Глафира только удивилась, что потом сразу уснула у Сергея под мышкой и проспала, казалось, целую вечность. Как она могла спать, когда он лежит рядом? Даже хотела проснуться, но не могла открыть глаза. Так и лежала, сквозь сон думая о чем-то. Мысли были разные. Одни – длинные и тягучие. Например, о том, что она никогда не спрашивала Мотю, какой была в детстве, потому что твердо знала: послушной и правильной девочкой. Ей и в голову не приходило, что можно вести себя иначе. Весь монастырский уклад не допускал разночтений в вопросах норм поведения. Да и в других тоже. Только сейчас она вдруг поняла, что перед ней никогда не вставал вопрос выбора. Матушка Анимаиса не сомневалась в том, как до́лжно поступать человеку, и Глафира ей верила. А сегодня впервые сделала выбор самостоятельно и, возможно, вовсе не тот, который одобрила бы настоятельница. И что же? Да ровным счетом ничего. Она не испытывала ни сожаления, ни стыда и в душе была абсолютно уверена: все, что случилось с ней сегодня, – единственно правильное. По-другому и быть не может. Рубикон перейден. Другие мысли были коротенькими и быстрыми, похожими на спиральки. Например, о том, что раньше в ее жизни была только Мотя и все связано лишь с ней. А теперь многое будет связано со Шведовыми, и ей, Глафире, надо научиться все это считать своим. Или: надо все рассказать Моте, и будь что будет. Почему-то и эта мысль не привела ее в ужас, даже проснуться не заставила. Зато запах кофе, приплывший невесть откуда и сладко пощекотавший ноздри, заставил встать и пошлепать на кухню, где обнаружился Шведов, колдующий над плитой. Рядом растянулся Шарик, при появлении Глафиры не пошевеливший даже ухом. – Проснулась наконец? – спросил Сергей будничным голосом. – Я уж думал, ты в спячку впасть решила. – У меня авитаминоз, – сообщила Глафира, забираясь с ногами на стул. Сергей посмотрел на ее манипуляции и принес тапки. – Не ходи босая. Пол холодный. Глафира кивнула, но слезать не стала, так хорошо ей было сидеть, сложившись кучкой. – А еда какая-нибудь полагается? – спросила она, чувствуя, как сосет под ложечкой. Сколько же она не ела? – Полагается, но не особо разнообразная. Шведов поставил на стол плетенку с пряниками и сухарями, налил дымящийся кофе. Глафира схватила пряник и впилась в него зубами. – А который час? – наконец догадалась спросить она. – Почти четыре. – Вечера? Шведов кинул, отхлебнул кофе и добавил: – Скоро Ярик придет. Глафира взвилась, как пружина, и бросилась к комнату. Судорожно натягивая одежду, она молилась только об одном: чтобы Ярик не появлялся еще хотя бы минуту. Стоя на пороге и почесывая за ухом явившегося вслед за хозяином Шарика, Шведов наблюдал за ее судорожными телодвижениями. Наконец она оглядела себя со всех сторон, нашла, что ничто в ее облике не указывает на то, чем она тут занималась, и выдохнула. – Ну и чего ты всполошилась? – наконец поинтересовался Сергей. – Имей в виду: от сына у меня секретов нет. – И что ты ему скажешь? Глафира спросила и вдруг испугалась того, что может услышать. Шведов подошел, поправил завернувшийся воротник блузки и не особенным, а самым обыкновенным голосом сообщил: – Что теперь мы будем жить вместе. Вот как? А где же – «я предлагаю тебе руку и сердце»? А как же – «согласна ли ты стать моей женой»? Видимо, Шведов что-то учуял, притянул ее к себе и добавил: – Но сначала я попрошу твоей руки у Моти, распишусь с тобой в загсе и повенчаюсь в храме. Глафире вдруг стало смешно. – Меня сперва не хочешь спросить? Вдруг я на таких жестких условиях не согласна? – А ты не согласна? – совершенно серьезно спросил он и заглянул ей в глаза. Глафира не стала отвечать. Зачем? Они не сразу поняли, откуда раздался звонок. С трудом оторвавшись друг от друга, оба завертели головами. Ее телефон, надрывно исходящий трелями, обнаружился в коридоре. – Фирка, ты чего трубку не берешь? – завопила Ирка. – Болеешь, что ли? Или такая деловая колбаса, что на подругу времени нет? – Да я просто… – начала Глафира, однако закончить ей не дали. – Представляешь, меня Тобик бросает! – Куда? – опешила она. – Буквально в никуда, прикинь? Вчера вдруг сообщает, что отбывает на ПМЖ в Эстонию. А у меня даже запасного варианта нет! – А причины? – Его, видите ли, в родные края потянуло! То ли тетка, то ли бабка какое-то наследство оставила. На хрена ему ихнее наследство, если у самого денег куры не клюют?! Подошел Шведов и посмотрел вопросительно. Глафира помотала головой. – А тебя с собой не берет? – Да я сама не поеду в эту Тмутаракань! Но он и не берет, гад! И главное – ничего не предвещало! Я собиралась его на браслетик с изумрудами раскрутить в качестве свадебного подарка, а тут такое! Ума не приложу, что теперь делать! – Ирка вдруг всхлипнула: – Останусь старой девой, как пить дать! Уже седею. – Да где? – Два волоса вчера выдернула. Два! – Подкрасишься, и все дела. – Ага! А где денег взять? Теперь даже на парикмахерскую не хватит! – возопила страдалица и окончательно разрыдалась. Глафира принялась ее успокаивать. Отходчивая Ирка еще немного повсхлипывала, а потом сказала: – А ну его к черту, этого Тобика! Я себе получше найду! А не найду, так плюну на все и запишусь в монастырь! – В мужской? – насмешливо спросила Глафира. – А то! Ирка окончательно развеселилась. – Знаешь что, подруга? Давай завтра после твоей работы посидим в кафе? Давно я сладенького не едала! На диете, блин, сидела, чтобы поехать с этой свиньей в Таиланд! Он собирался – прикинь! – крокодилов курами кормить! Сволочь! И не жалко бедных курочек! – Давай, только я завтра сама тебе позвоню, хорошо? – Звони! Только не очень поздно! Я после шести не ем! Только пью! Ирка хохотнула и отключилась. Глафира задумчиво постучала по подбородку телефоном. – Ты чего? – спросил Шведов, снова появляясь в коридоре. – Тобик собирается уезжать из страны. – Так… Значит, наши предположения могут оказаться реальностью. – И что делать? – Известить Следственный комитет. – Почему-то боюсь за Ирку. – Она же ничего не знает. – Потому и боюсь. Если мы все правильно думаем, Мягги – страшный человек. А если он решит, будто Ирка что-то знает и из мести захочет его сдать? Может быть, надо ее предупредить? – Вот тогда ей точно будет угрожать опасность. Она молчать не станет, сразу все выложит Тобику в лицо. – Она такая, правда. Но ведь Мягги знает, что мы подруги, а значит, может подумать, что я ей рассказала… – О чем? О наших подозрениях? Мы даже следователю ничего не сообщали.